Черно-белое кино (СИ) - Страница 59

Всё это пронеслось в голове за какую-нибудь долю секунды.

- Твоя дочка? – зачем-то спросила я, хотя и так это знала.

- Да. Маришка, - ответила Вика как-то рассеянно.

Я смотрела, как маленькая девочка сжимает своей крохотной ручонкой в пушистой полосатой перчатке Викины пальцы, и не могла поверить.

«Вот этого ребёнка родила Вика», - думала я как-то отстранённо и не верила. Это ребёнок Вики. Она родила. И я подумала, что боюсь этой девочки и любопытного взгляда её светлых глаз. Мне не хотелось, чтобы она смотрела на меня.

- Как ты? – спросила Вика, и голос её показался мне взволнованным, а её рука в чёрной кожаной перчатке быстрым нервным движением смахнула пряди волос, запавших на лицо. – Как вообще живёшь?

- Живу, - сказала я.

- Я слышала про твою сестру. Мне очень жаль.

- Да. А ещё бабушка умерла.

- Как?! Не может быть! – Вика вздохнула, и, кажется, искренне огорчилась. – И давно?

- Полтора года назад. Инсульт.

- Соболезную.

- Угу. Спасибо, - я вдруг улыбнулась. – Да что это мы о грустном? Всё-таки четыре года не виделись! Расскажи, как живёшь.

- Тоже живу, - она улыбнулась, и улыбка вышла усталой.

И только теперь я заметила, что всё-таки она изменилась. Нет, её прекрасная внешность осталась прежней, но что-то в ней самой как будто угасло. Какой-то огонёк, маленький, вёселый и смешливый, живой огонёк, за который я когда-то её полюбила.

- Отец болен, - сказала она. – Поэтому я приехала.

- Серьёзно?

- Да. У него рак. Мы поживём здесь, пока… Ну, пока…

- А сама-то ты как? – перебила я, не желая продолжать расстраивающую её тему болезни.

- Потихоньку.

«Потихоньку», - эхом отозвалось у меня в голове, и я подумала: «И это говорит Вика?». Вика говорит «потихоньку» и опускает глаза? Наверное, мир слетел со своей оси, а я не заметила.

- Как с мужем? Нормально? – спросила я.

- Да… - сказала она совсем тихо.

- Не обижает тебя? – прошептала я.

Она улыбнулась горькой холодной улыбкой, похожей на полуусмешку.

- Ты же знаешь, я не позволю себя обидеть.

И что-то сразу промелькнуло в её бледном лице, в поджатых ярких губах, в бархатном голосе от прежней Вики, но оно исчезло так же быстро, и, кажется, бесследно.

- Да, - я вздохнула. – Ты не позволишь.

- А как у тебя? – спросила она, обратив на меня пристальный взгляд, и тут же снова отвернулась почему-то. – Есть кто-нибудь?

- Есть, - ответила я.

- Любишь?

- Люблю.

- И… она тоже любит тебя?

- Да. Она любит.

- Значит… ты счастлива?

- Счастлива.

- Это хорошо. Я рада.

- Угу, - снова сказала я.

И я не стала спрашивать у неё, счастлива ли она. Потому что не нужно было это. Потому что я и так видела, что несчастлива. Видела, что она жалеет. И стало вдруг очень больно.

- А ты изменилась, - сказала Вика.

- Правда? Неужели так заметно? – я в шутку потрогала своё лицо.

Она улыбнулась

- Ты… - она вдруг запнулась и с явным усилием продолжила. – Ты снова стала такой, как когда мы только встретились. Стала свободной.

В горле вдруг образовался колючий комок. Я молчала.

- И я правда очень рада, - надрывно улыбалась она. – Что наконец-то нашёлся человек, который не делает тебе больно. Она ведь хорошая?

- Очень. Она замечательная девушка.

- Хорошо. Хорошо… - повторила Вика.

А я думала, что совсем не это она хочет сказать.

- Ну… ладно. Мы пойдём, наверное, - вздохнула Вика, сжимая ручонку своей дочери.

- Да. Мне тоже пора, - сказала я.

- Может, ещё встретимся как-нибудь.

- Да. Может быть.

- Ну, пока.

- Пока.

И я смотрела, как её тонкая фигурка скрылась за дверью аптеки, и я хотела закричать: «Постой! Мне так много нужно тебе рассказать! Подожди…».

Подул холодный ветер, и я поняла вдруг, как сильно замёрзла, а пальцы, держащие пакет с апельсинами, окоченели и не разгибались.

И я пошла домой. И дома было тихо. Аня спала на диване, подобрав под себя ноги и положив руку под голову. Я накрыла её одеялом, которое валялось рядом, сбившись в кучу, и тихонько вышла из комнаты. Зашла на кухню и положила пакет с апельсинами на стол. Один апельсин выпал и покатился по полу. Я смотрела на него какое-то время невидящим взглядом, а потом ушла в ванную, заперла дверь, опустилась на холодный кафельный пол и заплакала.

Я плакала долго и никак не могла остановиться, словно раз и навсегда оплакивая те чувства, что я так и не смогла до конца отпустить. Оплакивая всё то, что я утратила, все те надежды, мечты и какие-то цели, что я постоянно ставила себе в юности. Свою наивность. Свою чистоту и чистоту первых чувств, которые бывают лишь однажды.

И я так и не рассказала ничего Ане.

А Вику я больше не видела.

Сейчас я уже почти не вспоминаю ту встречу. Вспоминаю только маленькую дочку Вики. И думаю: «А на что вообще похожа моя жизнь? Ради чего я живу? Ради кого? И что я оставлю после себя, кроме бессчётного количества фотографий? Что я оставлю?». Вика живёт ради своей дочери. А я?

Я люблю Аню. Моя любовь к ней со временем обрела странные формы и стала похожа на болезненную зависимость. И я точно знаю, что если вдруг Аня уйдёт от меня, моя жизнь закончится. Потому что без неё я уже никто. Нет. Даже ничто.

Но сейчас я почему-то начала вдруг замечать, что чего-то в моей жизни не хватает. Чего-то очень важного. Какого-то света. Потому-то внутри у меня по-прежнему темно.

Есть только чёрное и серое.

========== Глава 16. Белое ==========

1

Могут ли люди стать по-настоящему близкими друг для друга? Я часто слышу всяческие волшебные истории о людях, которые, только встретившись, понимают друг друга без слов и заканчивают фразы друг за друга. Про таких говорят «родственные души».

Я готова поверить, что подобное на самом деле возможно. Но мы с Дианой никогда не были такими. Мы были разными, и совершенно разные мысли вертелись у нас в голове. Мы тяжело шли к пониманию друг друга, спотыкались, недоговаривали и ругались.

Но и чужими мы тоже не были. Да, за девять лет мы научились и понимать без слов, и заканчивать фразы, и читать взгляды друг друга, отслеживать мельчайшие изменения в оттенках настроения. И мы привыкли друг к другу. Но мы по-прежнему разные. И есть вещи, которые я так и не смогла понять в ней до конца.

Моя любовь лёгкая, прозрачная, свободная и ничем не сдерживаемая. Любовь Дианы тяжёлая, иступленная, как мучительно сдерживаемое рыдание, как беспросветное чёрное небо, как неистовый ливень, бьющий в стёкла.

Иногда её любовь пугает меня. И я начинаю задыхаться, как будто что-то неподъёмное опускается мне на грудь и давит, давит. Её такие крепкие объятия, её беспричинная ревность и страстное, всепоглощающее желание обладать мной безраздельно.

И когда она вдруг падает передо мной на колени, цепляясь за мою одежду и обнимая мои ноги с такой силой, что кажется, я вот-вот потеряю равновесие, мне становится страшно и хочется убежать.

- Ну чего ты? – шепчу я в испуге.

- А давай ты сегодня не пойдёшь на свою работу, а? – шепчет она в ответ, пряча лицо.

- Как это не пойду? А есть мы что будем?

- Просто позвони и скажи, что заболела…

И мне хочется, чтобы она скорее отпустила, чтобы скорее дала мне уйти.

- Ну, перестань. Я же опоздаю. Пусти…

- Не пущу, не пущу, - и она с жадностью сминает мои только что отглаженные брюки.

Иногда мне кажется, что будь на то её воля, Диана заперла бы меня в комнате, или того лучше – накрыла стеклянным колпаком. Чтобы только она могла смотреть на меня, касаться меня, говорить со мной. И фотографировать.

И при всём при этом я знаю, что если я вдруг скажу, что хочу уйти, она отпустит. Тяжело, но отпустит.

И в тот же вечер умрёт. Мы обе это знаем.

- Займись делом, - говорю я потеплевшим голосом, стараясь скрыть свой страх. – У тебя выставка на носу, работы много. Взрослая тётка, а ведёшь себя как девочка.