Черно-белое кино (СИ) - Страница 57

Первый год после смерти было особенно тяжело, а потом стало отпускать. Я думаю, лечит нас не время, а повседневность. Она затягивает, отвлекает, создаёт впечатление беспрерывного течения жизни. У меня был пятый курс и выпускная квалификационная, а у Ани – одиннадцатый класс и подготовка к поступлению в вуз. Нам не хватало времени даже на встречи друг с другом, не то что на всякие мысли о смерти.

Я заметила, что родителям тоже стало легче. У матери это проявлялось в том, что она снова начала следить за собой, как раньше и придумывать себе новые стрижки каждые три месяца. А у отца просто как будто немного потеплел взгляд, и он стал больше возиться со своей любимой техникой и меньше смотреть телевизор.

И я снова чувствовала жизнь, снова любила её. Иногда я со слезами прижимала Аню к себе, благодаря всех Святых за то, что она со мной.

Я жила и любила, а от Маши остались только сны. Со временем их остаётся всё меньше, и до недавнего момента мне казалось, они пропали и вовсе. Быть может, поэтому меня так и перепугал этот последний сон, где у меня сломался фотоаппарат.

И всякий раз, когда я просыпаюсь, мне хочется кричать: «Ну что?! Что тебе нужно?! Оставь меня в покое!». Но иногда мне хочется увидеть её и просто поговорить. Увидеть её живой и попросить наконец прощение, высказать всё то, что долгие годы лежит на сердце камнем и не даёт вздохнуть. Или хочется сказать что-нибудь вроде: «Вот видишь, ты была не права! Мы любим друг друга и до сих пор вместе! Я не бросила её, и Аня не бросила меня!».

Вот только сказать уже некому.

А иногда очень хочется вообще ничего не говорить и просто прижать её к себе, почувствовать, что она живая и тёплая, здоровая, невредимая, и хоть на минуту поверить, что ничего этого не было.

Мне просто хочется, чтобы она знала. Что я очень люблю её. Что все те злые слова были просто от обиды, оттого что я любила.

Знает ли она?

Когда мне уже начало казаться, что я окончательно смогла пережить всё это, очередная потеря надолго выбила почву из-под ног. Умерла моя бабушка. Машина смерть сильно подкосила её здоровье, и всё же мы надеялись, что она поживёт подольше, ведь до конца своих дней моя бабушка оставалась оптимисткой.

И снова Аня была со мной. За три года она успела познакомиться с бабушкой и тоже полюбить её. Мы приходили к бабушке вдвоём, и она поила нас чаем с блинчиками с клубникой и сгущёнкой и рассказывала весёлые случаи из своей молодости. А в последнее время она вдруг начала сильно скучать по дедушке и часто вспоминать его.

Конечно, когда умирает старенькая и больная женщина, это не так шокирует, как скоропостижная гибель пятнадцатилетней девочки. Но мне было больно. Мне казалось, что сердце моё не выдержит очередных страданий, но Аня обнимала меня, гладила по голове и шептала, что всё пройдёт, что скоро будет легче. И действительно, становилось легче. Боль стихала, и Аня всегда была рядом, и её руки внушали уверенность. И я могла жить дальше.

Бабушка завещала свою квартиру мне одной. Не то чтобы я обрадовалась этому (в те дни радоваться у меня получалось с трудом), но эта мысль почему-то грела меня. Как будто у меня появился вдруг какой-то тыл, место, где я всегда смогу укрыться.

А через пару месяцев я решила, что время пришло. Я долго тянула и порядком устала за все эти годы, а потому я выбрала вечер, когда оба родителя были в относительно спокойном настроении, усадила их перед собой и сообщила, что я лесбиянка.

Мамина реакция нисколько меня не удивила. На меня обрушилось море визгов-писков, ругани и обвинений в том, что я решила и её тоже в гроб загнать. А вот отец меня поразил. Он вынес всё стоически, со словами:

- Я всегда знал, - и сказал он это так, словно и сам был доволен, что угадал.

- Правда? И как же ты догадался? – заинтересовалась я.

Он вздохнул, а мать, обидевшись, что он не вторит её истерике, вышла из комнаты и хлопнула дверью.

- В юности у меня была подруга, очень похожая на тебя, - сказал отец, откинувшись на спинку дивана. – Она мне нравилась, но я никак не мог добиться её расположения. И она дружила с другой девочкой и проводила с ней всё своё свободное время, отказывая влюблённым в неё мальчикам. А когда выяснилось, что у них за дружба такая, на мою подругу посыпались насмешки всех озлобленных и решивших отомстить ухажёров, вплоть до того, что ей пришлось перевестись в другой институт. И я тоже перестал общаться с ней, так что не знаю, как сложилась её судьба, и жива ли она вообще. Но её манеры, привычки, характер, её образ мыслей запомнились мне, и уже много лет я вижу всё это в тебе.

- Вот как… - я тоже вздохнула, удивлённая этой историей. Стало вдруг грустно и тяжело. – Ты, наверное, и про Аню догадывался?

- Да… - он с усталым видом прикрыл на секунду глаза. – Вы вдруг так неожиданно, быстро и близко сдружились. И если раньше ты всё время проводила с той женщиной, с Викой, то теперь только с Аней. И даже твой Максим на роль потенциального парня для тебя тоже как-то не тянул.

- Что есть, то есть, - я вдруг смутилась. – И… что ты теперь думаешь обо мне?

- Что я думаю? Не знаю… Но всё-таки, когда я только догадывался об этом, мне было легче. Потому что всегда была надежда, что я могу ошибаться.

И снова я почувствовала себя виноватой. Виноватой за то, какая я есть. Я поняла вдруг, что причинила ему сильную боль, и на сердце тёмной склизкой массой расползалось чувство отвращения к себе самой. Как будто вернулась Маша и снова унизила меня до слёз и глухой ненависти к себе.

- Извини, - сказала я.

- Нет, - он покачал головой. – Ты правильно сделала, что рассказала.

И я смотрела на него и думала, как сильно он постарел.

Бабушка часто говорила, что нельзя прожить жизнь так, чтобы всем угодить. В те дни я часто вспоминала её слова, но легче почему-то не становилось. Для близких людей нам всегда хочется быть лучше, чем мы есть на самом деле.

В тот же вечер мама выгнала меня из дома. Она всегда быстро вспыхивала и быстро остывала, а потом не раз жалела, что я ушла. Отец просил подождать хотя бы до утра, но я и сама не хотела там больше оставаться. Как будто подошёл к концу очередной этап моей жизни.

Второпях я бросила в сумку самые необходимые вещи, в число которых входила и фотография Ани с белым котёнком на плече. Именно тогда я и разбила рамочку. За всем остальным я решила приехать утром, когда родители будут на работе. Отец вызывался даже подвезти меня, но я сказала, что не стоит. Его участие причиняло мне куда большую боль, чем мамины крики и обидные слова. Тогда мне было просто стыдно смотреть ему в глаза.

Я помню, как страшно мне было ночевать первую ночь в пустой бабушкиной квартире, но я не стала звать Аню.

Мне казалось, что я вполне заслуживаю того, чтобы остаться наедине со всеми своими страхами, призраками умерших и просто ушедших навсегда.

В ту ночь мне снова снилась Маша.

3

Мы с Аней долго шли к тому, что сейчас имеем. Мы часто мечтали о будущем, о том, какими будем через десять лет или в старости. Но на самом деле мы понятия не имели, как будем жить. Для нас совместная жизнь всегда была чем-то из разряда «когда-нибудь это случится, а сейчас просто надо потерпеть». И те три года тайной любви, которые я называла «хочу тебя всегда и везде», дались нам нелегко.

Но настал момент, когда «когда-нибудь» превратилось в «сейчас». А случилось это примерно через пару недель после того, как я окончательно переселилась в бабушкину квартиру, перевезла все свои вещи и обустроила всё так, что комнаты стали более-менее похожи на жилое помещение. Квартире не помешал бы ремонт, и я думала, что обязательно займусь и им, как только дойдут руки, и как только обзаведусь постоянной работой, а не заработками от случая к случаю.

Тот вечер мы с Аней провели очень весело, устроив себе настоящее свидание. Мы сходили в кино на добрый комедийный фильм, а потом в кафе, где помимо кофе выпили по коктейлю. Мы беспрерывно обсуждали что-то весёлое и смеялись. Мы просто очень соскучились друг по другу после напряжённой недели. И нас пьянила одна только мысль, что завтра долгожданное воскресенье, что Аня остаётся у меня, и вся ночь в нашем распоряжении.