Черно-белое кино (СИ) - Страница 55

- Почему ты не отвечала на мои звонки? – спросила я, чувствуя лишь подступавшее раздражение.

- Просто хотела побыть одна, - ответила Диана тихим хриплым голосом.

- Хорошенькое же ты выбрала для этого местечко!

- Тебе отец сказал?

Я растерялась, не зная, можно ли выдавать Виктора Николаевича. Но Диана, казалось, и не ждала моего ответа.

- Аня… - она вздохнула. – Тебе не стоило приходить.

- Но почему?! – спросила я с нескрываемым отчаянием и показалась вдруг сама себе невероятно жалкой. До смерти напуганной. Напуганной её холодностью и безразличием.

В тот момент мне казалось, что всё у нас прямо здесь и закончится.

- Пожалуйста, уходи, - сказала Диана.

Я смотрела на её дрожащие руки и изредка вздрагивающие плечи.

- Ты не хочешь даже просто поговорить? – я ненавидела свой вдруг севший голос, но не могла заставить себя говорить твёрдо и с достоинством, как хотела.

- Лучше уйди, - сказала Диана, повысив тон.

Да что же это?

Губы мои дрожали. Совсем как у маленького ребёнка, думала я, продолжая люто ненавидеть свою слабость.

Но я была уверена, что если продолжу, Диана сорвётся на крик. А я сразу начинала плакать, когда она кричала на меня.

Какая же я глупая, жалкая. Просто дура.

Нет. Наши миры так и не стали друг другу ближе, как я посмела когда-то надеяться. И сейчас, она возможно ещё дальше от меня, чем была в начале. Я смотрю на неё и не понимаю, просто не понимаю, что творится в её голове.

Неужели мы ошиблись? Неужели я ошиблась?

Я вышла из палаты, спустилась на негнущихся ногах на нижний этаж, села на кушетку и заплакала. Я плакала долго, горько, сильно. Хорошо, что в больницах никто не обращает на это внимание, потому что там положено плакать.

Впервые я плакала не только от обиды и боли, но и от злости, от раздражения, от глухой отвратительной ненависти к себе, неспособной понять. Почему она так со мной? Ну что я сделала? Я старалась как могла, из последних сил поддерживая её, оберегая, любя. А в ответ получаю холодное «уйди».

Так неужели всё это зря? Все наши прогулки, объятия, шёпот, признания, её лукавые игривые улыбки, её подарки, и все наши мечты и даже секс. Для неё это ничего не значило?

И в который раз я вспоминала страшные Машины слова, убивающие во мне последние, крохотные ростки хрупкой надежды. В который раз я вспоминала Машу, рисующую передо мной образ легкомысленной и эгоистичной Дианы, которая бросала так же легко, как и привязывала к себе.

И прокрутив всё это в голове, я вдруг перестала плакать. Я встала и поехала домой, умылась, выпила крепкого чая, закрылась в своей комнате и села за стол. Я сидела так очень долго, и то решение, к которому я пришла, стоило мне нечеловеческих усилий.

Передо мной снова был выбор, чёткий и ясно разграниченный. Легче всего было поверить Маше, и мне хотелось этого. Я могла бы принять это, принять её слова, смириться, что она была права, а я оказалась наивной девочкой, не понимающей, в какое болото сунулась. Я могла бы бросить всё, отпустить Диану, со всеми её страхами, со всеми её комплексами и бзиками, которые мне не под силу было не то что излечить, но и просто понять. Я знала, что переживу это. И какая-то часть меня отчаянно хотела этого, хотела дышать свободно и не хотела больше этих глупых слёз.

Но была и другая часть, другая дверь. Просто была Диана, которую я любила. Была Диана, которой я верила, которая прижимала меня к себе и в исступлении всё просила повторять, что я никогда не брошу её. Была Диана, которая лишь один раз, но всё же сказала обжигающим кожу шёпотом, что любит меня. Была Диана, которая укрывала засыпающую меня одеялом и смотрела на меня с дрожащими на ресницах слезами. Диана, мятущаяся между своим чувством ко мне и страхом испортить мне жизнь. Странная, так и не понятая мной Диана, такая сильная и такая слабая, далёкая и близкая, моя любимая. Любимая.

- Я обещала, что никогда не брошу тебя, - сказала я в гулкую пустоту комнаты.

А на следующее утро я отправила Диане в больницу букет кроваво-красных роз.

Я решила.

4

Прошла неделя. Я больше не плакала, не звонила. Я просто посылала ей цветы. А когда закончились деньги (увы, мои карманные средства были не безграничны), я взяла себя в руки и снова поехала к ней.

Мне казалось, что я всё сделала правильно. Во всяком случае, сделала всё от меня зависящее. А потому мне было как-то ненормально спокойно. Ничто не тяготило меня, когда я шла по пустынной аллее, решив пешком прогуляться до больницы. Ничто не дёргало, не тянуло сердце, не ныло в груди. И даже нескончаемая боль после Машиной смерти как будто немного отпустила.

Я подняла голову к небу и подумала вдруг, что есть где-то Бог, который предоставляет человеку право выбора. И я подумала, что это хорошо и это правильно. Что так всё и должно быть.

Я просто почувствовала себя взрослее.

В её палате пахло моими розами. Нежный и лёгкий, едва уловимый аромат.

Два букета стояли на прикроватной тумбочке, а один, уже начавший вянуть, – на полу.

Диана снова сидела со своей толстой книгой (и, похоже, так нисколько и не продвинулась в прочтении), и мне показалось, что сегодня она выглядит лучше. Как будто она тоже отчего-то успокоилась.

Она увидела меня, и на щеках её проступил розоватый румянец какого-то виноватого смущения.

- Привет, - сказала я, подходя ближе и останавливаясь перед её кроватью.

- Привет, - сказала Диана и закрыла книгу, загнув уголок страницы. Позднее я ещё много раз буду ругать её за эту дурацкую привычку.

- Как ты тут?

- Лучше. Немного, - она быстро подняла на меня взгляд, тут же опустила и добавила: - Спасибо. Розы очень красивые.

Я присела на край кровати, и кажется, Диана не была против.

- Рада, что понравились, - сказала я, не сводя с неё глаз.

- Извини, - Диана вздохнула. – За то, что накричала тогда на тебя, за то, что не отвечала на звонки. Сейчас меня регулярно кормят таблетками, и я уже не такая буйная, - она усмехнулась, и столько скрытой боли было в этой усмешке, что я вдруг сразу всё поняла.

Просто, как вспышка. Я поняла её.

- Здесь нет твоей вины, - сказала я.

- Что? – Диана снова подняла на меня свой испуганный взгляд.

- Здесь нет твоей вины, - повторила я твёрдо, точно так же, как когда-то мне говорила Диана. – Ты ни в чём не виновата. Ты не виновата в Машиной смерти.

- Что ты… - Диана хотела перебить меня, но голос её ослабел и дрогнул. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и в глазах этих была адова бездна вины и греха, на который Диана себя сознательно обрекала.

- Ты не сделала ничего плохого, - продолжала я. – Мы не сделали ничего плохого. Мы ни в чём не согрешили.

- Но мы же… - Диана снова сделала слабую попытку возразить, но я не позволила ей.

Я коснулась её руки, сжала её.

- Я люблю тебя, разве это грех? – прошептала я.

- Но мы же… Пока моя сестра умирала, мы…

- Это нормально. Ничего плохого в этом нет. Мы ведь просто любили, - говорила я. Никогда бы не могла подумать, что однажды мне придётся убеждать Диану в этом. Как же глубоко вросло это в неё. Как тяжело.

- Нет… это было неправильно, - Диана вдруг всхлипнула, вздрогнула всем телом. – Маша говорила, что это страшный грех… Говорила, что Бог никогда не простит меня. Она никогда не простит меня…

И она заплакала. Снова рвала мне сердце.

- Иди сюда… Иди сюда, милая, - я привлекла её к себе, крепко обнимая.

Диана вцепилась в меня и плакала навзрыд, а я думала, что прямо сейчас и здесь уж точно умру. Что больше не выдержать мне этого.

Но я выдержала.

- Ты ни в чём не виновата, милая, - шептала я. – Бог не наказывает тебя. Бог вообще не наказывает. Он любит. И Маша тебя любила… Она очень любила тебя, просто никогда не показывала этого. Она никому не показывала себя настоящую, но она любила тебя больше всех на свете, я это точно знаю…

- Правда? – она судорожно вдохнула, подавляя тяжёлое рыдание.