Черно-белое кино (СИ) - Страница 54
А после похорон началась бесконечная полоса серых однообразных дней, наполненных ночными кошмарами Дианы и подготовкой к поминкам, уборкой и очередной готовкой. Это было время, когда Диана начала бояться спать одна. И не только. Она боялась всего. Темноты, оставаться дома в одиночестве, шорохов, громких и резких звуков, зеркал и всех отражающих поверхностей.
Мои родители разрешали ей ночевать у меня, и мы спали в моей комнате в одной кровати, хоть и было немного тесно. Мама предлагала разложить для Дианы кресло, но, видя её перепуганный, отчаянный взгляд, я говорила, что нам и так неплохо. Мама только пожимала плечами. Она жалела Диану, хоть и не могла понять всю глубину её боли, потому что за всю жизнь моя мама никогда не теряла близких людей.
Мы спали при свете настольной лампы, которую я поворачивала к стене, чтобы не светила слишком ярко. Диана сворачивалась клубочком и обнимала мою руку, а я рассказывала ей что-нибудь до тех пор, пока она не засыпала. Диана боялась тишины и просила меня всё время говорить. И я несла совершенную околесицу, которая только приходила на ум, про своё детство, поездку на море, про то, как меня ужалила медуза, про запах солёной воды и тёплый песок под ногами, про рассветы и закаты, про весну и зиму, про книги и музыку.
Однажды мне показалось, что она уже уснула, и я замолчала. Тогда я жутко не высыпалась, потому что бывали дни, когда мы не спали до самого рассвета. Я очень уставала. А Диана наоборот. Казалось, она могла не спать вообще.
Я уже проваливалась в спасительное забытьё, когда приоткрыла вдруг глаза и заметила нависшую над собой тёмную фигуру. Вздрогнув, я сразу проснулась и обнаружила, что Диана сидит на кровати, подобрав под себя ноги, и дрожит так, словно в комнате минусовая температура.
- Что такое? – я поднялась и положила руку ей на плечо.
Диана молчала и продолжала дрожать. Я испугалась.
- Тебе плохо? – я крепко обняла её за плечи, в надежде унять эту ужасную дрожь.
- Я всё время вижу её лицо, - сказала Диана, сглотнув. – Я закрываю глаза и вижу, какой она лежала в гробу.
Мурашки ледяного страха пробежали у меня по спине.
- Я… подумала, может, если я не буду закрывать глаза, я не буду видеть её, - шептала Диана сбивчиво.
- Так нельзя! Ты же свалишься от усталости! – воскликнула я, чуть не плача от своей беспомощности. – Ну, давай, ложись!
- Нет! Нет… - она стала отмахиваться от меня и забилась к стене. И так просидела до самого утра.
Сама я окончательно выбилась из сил и была уже на грани истерики.
Утром после той ночи Диана пожаловалась на боль в сердце. Я запретила ей пить кофе, но понимала, что мои запреты ничего не значат для неё. Диана всегда думала, что сама лучше знает, что ей нужно, и никого не слушала.
Тогда же у неё начали дрожать руки, как у паралитика. Я всё пыталась уложить её отдохнуть, но она кричала, что боится спать, кричала, чтобы я оставила её в покое.
Мы начали ругаться. И однажды Диана просто схватила свои вещи, покидала их в сумку и ушла. Я не стала останавливать её, не пыталась позвонить, чтобы помириться, и вообще уже ничего не хотела делать. Ну, разве что спать. Я устала с ней бороться.
Три дня от Дианы не было никаких вестей, и на четвёртый день я начала волноваться, плюнула на свою гордость, которая в данной ситуации была совершенно неуместна, и позвонила, решив сама сделать первый шаг к примирению.
Диана не отвечала, и вечером я собралась с силами и приехала к ней домой. Я злилась, я не понимала, что Диана о себе возомнила, в конце концов! Тогда же я начала понимать, что Диана тоже эгоистка, как и многие. Я считала раньше, что она из тех, кто больше думает о других, ведь она так заботилась обо мне. И я уже готова была поверить, что заботилась она в каких-то своих, корыстных целях.
Я запуталась.
Дверь мне открыл отец Дианы. Я так и замерла с поднятой рукой и сразу забыла, зачем пришла. Под его тяжёлым, испытующим взглядом я не могла даже дышать.
- Проходи, - сказал Виктор Николаевич, уступая мне дорогу.
Я переступила через порог, остановилась. Было очень тихо. И холодно.
Отец Дианы закрыл за мной дверь.
- Я ждал тебя, - сказал он.
- Меня? – я опешила.
- Да. Перед уходом Лариса сказала, что ты можешь прийти и велела мне сидеть дома. Она была права.
Я ничего не понимала. Откуда мама Дианы знала, что я приду? Что происходит?
Тугой комок страха свернулся в животе. Я слышала, как на кухне равномерно тикают часы.
- Где Диана? – задала я, наконец, главный вопрос.
Виктор Николаевич вздохнул.
- Может, выпьешь чаю? – спросил он.
Но я не хотела чаю.
- Где Диана?! – повторила я громче.
- Она в больнице, Аня.
- Что… В больнице? – я прислонилась к стене, потому что поняла вдруг, что не могу стоять.
- Не бойся. Ничего серьёзного, - сказал он и стал сразу каким-то уставшим. – Но она здорово напугала нас.
- Но что случилось?!
- Может, всё-таки присядешь? – он указал на кухонную табуретку. – Можешь не разуваться, если не хочешь…
Теперь я уже была не против посидеть, сняла сапожки и со вздохом прошла на кухню. Мне показалось тогда, что я постарела лет на пятьдесят.
Виктор Николаевич сел напротив меня, на всякий случай ещё раз предложил чай, а когда я отказалась, проговорил:
- Вчера она упала в обморок. Мы вызвали скорую, и врачи забрали её. Они сказали, что это нервное истощение. У Дианы сильное нервное перенапряжение, и сейчас ей нужно как можно больше отдыхать. Она будет принимать лекарства, и скоро всё пройдёт.
Я слушала его, широко раскрыв глаза. Конечно, я понимала, что Диана на грани нервного срыва, но даже не думала, что всё настолько серьёзно.
- Я поеду к ней, - заявила я. – Прямо сейчас…
- Подожди, - оборвал он меня спокойно, и я подумала, что сейчас он скажет самое главное. - Диана просила передать, что никого не хочет видеть и просила никого к себе не пускать.
И я поняла, что под этим «никого» Диана подразумевала в первую очередь меня. И я не заплакала в тот момент только потому, что рядом сидел взрослый и суровый мужчина, который как будто что-то знал обо мне, и которому я не хотела показывать свои слёзы.
- Но, если хочешь, я всё равно отвезу тебя к ней, - продолжал он. – Несмотря на её слова, я думаю, с тобой ей будет лучше, чем одной. Она очень дорожит тобой, Аня. Постарайся понять её и потерпи.
И эти слова настолько потрясли меня, что я смогла только кивнуть с открытым ртом. Если раньше я только боялась этого человека, то теперь прониклась к нему неожиданным уважением.
И мы поехали. Виктор Николаевич не только подбросил меня до больницы, но и остановился по дороге у цветочного ларька, предложив мне деньги на розы. Я поблагодарила его, удивившись про себя этому предложению, и сказала, что деньги у меня есть.
Вообще-то, денег у меня было не так уж и много, а потому я купила всего одну красную розу, завернутую в прозрачную фольгу с серебристой каймой. И подумала вдруг с какой-то пронзительной пустотой в голове, что так и не решила, что буду говорить.
Холодный ветер подул в лицо, а лепестки розы затрепетали.
3
Отец Дианы проводил меня до самых дверей палаты, а потом ушёл, сказав, что вечером всё равно ещё приедет с женой. Я стояла и сжимала розу дрожащими руками, сминая фольгу и слушая стихающие тяжёлые шаги Виктора Николаевича по коридору.
А потом я решилась.
Диана сидела на кровати в своём голубом свитере со снежинками и без всякого интереса листала толстую книгу с обтрёпанными жёлтыми страницами. В палате было холодно.
Увидев меня, она уронила книгу на колени. Страницы замялись.
Сама Диана была бледной, испуганной, больной. Далёкой и чужой.
«Да что же ты с собой делаешь? Что ты с нами делаешь?», - хотела спросить я, но сдержалась.
- Это тебе, - сказала я, положив розу на постель рядом с ней.
Диана смотрела на цветок какое-то время, а потом просто опустила голову, словно желая спрятаться от моего взгляда. Она продолжала мучительное молчание.