Черно-белое кино (СИ) - Страница 53

- Привет! – Диана уже стояла на пороге и с любопытством поглядывала на студентов.

- Ты чего? – спросила я шёпотом.

- Чего-чего, встретить тебя пришла! Раз уж такое несчастье, и ты работаешь в субботу, я решила не сидеть дома, задрав ноги, а прийти за тобой, - она улыбалась вызывающей и заманивающей улыбкой. И я подумала, как же это здорово, что она пришла. Именно сегодня, именно сейчас. Как здорово.

- Ещё десять минут! – шикнула я.

- Всего лишь десять минут. Отпускай их и пошли, - Диана помахала студентам. – Привет, дети! Вы не против, если я украду вашу учительницу?

По аудитории прокатился довольный хохот. «Дети», которые в большинстве своём были здоровенными бугаями, очень любили Диану, которая частенько наведывалась за мной, если только у неё появлялось свободное время. Её знали и пропускали даже самые вредные охранники, не устояв перед её обаянием. И, чёрт возьми, иногда это жутко злило меня.

- Не против! – заорали студенты с улыбками до ушей.

- Ну, тогда я вас отпускаю! – торжественно объявила Диана, и студенты снова засмеялись, начав собирать вещи.

Мне оставалось только вздохнуть.

- Подожди меня внизу, - сказала я. – Я буду через минутку.

- Хорошо, - Диана подмигнула мне и исчезла.

Спускаясь в холл, я улыбалась. Диана о чём-то болтала со старенькой вахтёршей Галиной Евгеньевной. А я вдруг подумала: «А что было бы, если бы все они знали, что мы живём вместе не как подруги?». Шептались бы? Смеялись? Осуждали за спиной или просто отвернулись от нас?

Иногда я боюсь. И часто раздражаюсь, если Диана за мной приходит. И часто ненавижу себя за это.

Мы вышли на улицу, и я с наслаждением вдохнула вечерний холодный воздух. В голове вдруг стало совсем пусто, и я подумала, что устала.

- Если ты будешь всё время отпускать моих студентов, они перестанут уважать меня, - сказала я, когда мы спустились с крыльца и свернули к воротам.

Ветер подул в лицо, и на секунду я закрыла глаза.

- Да брось. Они тебя любят. Ты молодая и красивая, - отозвалась Диана беззаботным тоном. Я давно не слышала её такой.

- Неправда. Я зануда, - сказала я.

- Что есть, то есть!

Диана ухмыльнулась, и я пихнула её локтем.

- Прогуляемся? – предложила она вдруг. – Мы давно не гуляли.

И не знаю, почему, но это нехитрое предложение очень обрадовало меня.

- Давай, - согласилась я. – Только не долго, а то у меня ноги устали от каблуков.

Диана покосилась на мои ноги и вздохнула.

- Если честно, я не очень люблю, когда ты на каблуках.

- Почему же? – удивилась я.

- Потому что ты меня выше, - ответила она, смутившись.

- А ты надень старые сапоги на каблуках и тоже будешь выше.

- Нет. Не хочу.

Я подумала, что за то время, пока мы с Дианой были вместе, она прошла заметную трансформацию. Разумеется, не сколько внешне, сколько внутренне. Первый год она по инерции жила по программе, заложенной Викой, но после Машиной смерти что-то в этой программе дало трещину.

Всякий человек ищет себя на протяжении жизни. И Диана тоже начала искать. Не знаю, насколько у неё это получилось, но, по крайней мере, она задумалась над тем, чего хочет на самом деле.

Мы выясняли всё это вместе. И я тоже была первооткрывателем. И мы много чего открыли, включая и то, например, что Диана не любит носить сапоги и туфли на каблуках.

- Фотку? – спросила Диана, когда мы дошли до набережной и остановились на мосту.

Я смотрела вниз на чёрную воду, по поверхности которой изредка пробегала мелкая рябь.

- Вместе? – спросила я.

- Давай сначала я тебя, а потом вместе.

И мне было холодно, ветер трепал волосы, а подошвы противно ныли, но я всё равно улыбалась, когда Диана присела на корточки, чтобы сфотографировать меня. И Диана тоже улыбалась, прищурив один глаз. И мне вдруг стало спокойно и светло.

А потом мы попросили проходящую мимо пару снять нас вместе. И получилась очень хорошая фотография, которую мы решили повесить дома в рамочке.

Да. Это наше настоящее. Но ведь однажды и эти фотографии, которые мы сейчас делаем на прогулке, на мосту, под деревом в парке, тоже станут памятью. Просто памятью. И возможно, когда-нибудь я буду вспоминать и это время тоже. И буду говорить, что была тогда счастлива.

Разные судьбы, одна дорога.

И когда мы уже подходили к дому, я вдруг схватила Диану за руку и остановила. Она удивлённо вскинула брови.

- Ди… Скажи, ты счастлива? – спросила я.

- Счастлива ли я? Вот прямо сейчас?

- И сейчас, и вообще… Счастлива ли ты? – спрашивала я почти с ужасом.

- Ну… Смотри сама, - она улыбалась. – Сейчас мы зайдём в дом, и там будет тепло. И мы засунем руки под горячую воду и будем смеяться. А потом приготовим что-нибудь вкусненькое на ужин. А ещё у нас есть вино, и завтра воскресенье. Поэтому да, сейчас я счастлива. И так каждый день. Случается что-нибудь приятное, например простое sms от тебя, чтобы по дороге домой я забежала в ларёк и купила пару апельсинов. И я счастлива. Каждый день.

- Ди! – воскликнула я и кинулась ей на шею, крепко обнимая и вдыхая такой родной запах её волос.

- Да что с тобой? – смеялась она, обнимая меня одной рукой.

- Ты так здорово это сказала! И я тоже так счастлива теперь!

- Вот и отлично. Мы счастливые. А ещё голодные…

- Да… - смеялась я сквозь слёзы. – Сейчас пойдём. Что приготовить?

- Что угодно, только не рыбу в духовке. А то в прошлый раз от неё остались одни угольки…

- Хорошо. Тогда, может, лазанью и блинчики? Хочешь?

- Хочу. Даже очень. Ты меня уже раздразнила.

- Ну, тогда пойдём, - улыбнулась я.

- Пойдём, - она быстро поцеловала меня в щёку.

И мы пошли домой.

2

Маша так и не дожила до весны, как она хотела. Не дожила даже до своего шестнадцатилетия. Она умерла 4 ноября.

Мне до сих пор тяжело вспоминать то время, и до сих пор мы с Дианой никогда не говорим об этом. Однако Маша всё равно появляется в наших разговорах, в наших снах и мыслях.

Она умерла, так и не приходя в сознание, и когда врач сообщила об этом, Машина мама упала в обморок, а отец тихо заплакал. Не плакала только Диана, и это пугало меня. После той истерики в ванной она не плакала больше ни разу, словно утратила вдруг эту способность, словно окаменела.

Я была с ней всё время, почти не отходила. Я потеряла подругу, но вся моя боль, неверие, шок были несравнимы с тем, что испытывали Диана и её родители. Я помогала им как только могла, и с похоронами, и с поминками, загоняя свою боль как можно дальше, не позволяя ей пускать корни и мучить меня ночами. Потому что ночами со мной рядом мучилась Диана, и мне нужно было найти силы и найти слова для неё.

Мне было всего шестнадцать, когда я осознала вдруг, что близкие люди умирают, и что это случается навсегда. А Диане был всего двадцать один. И тогда я поняла, что в этой жизни нет ничего страшнее, чем погребальный венок, на чёрной ленте которого написано: «Любимой дочке от мамы, папы и сестры».

И я смотрела на этот венок у изголовья гроба, и мне казалось, что я смотрю в глаза самой смерти. Холодной и безразличной к страданиям живых.

А рядом был венок поменьше от одноклассников. На похороны пришёл не весь наш класс, и не все учителя, и не все те, кто пришёл, плакали. Была и Лена. Я стояла рядом с Дианой и держала её за руку, когда она подошла. И мы немного «поговорили» впервые за долгое время.

- Я не могу поверить, - шептала Лена.

- Да, - ответила я.

- Мне так жаль. Так жаль…

- Да, - снова сказала я.

И на этом наш разговор закончился. Мне хотелось тогда кричать ей в лицо: «Да ни хрена тебе не жаль! Ты даже в больницу к ней не приходила! Даже не могла позвонить и спросить, жива ли она! И не надо изображать, что тебе жаль! Тебе же плевать, и всегда было плевать на всех, кроме себя!».

Конечно, я ничего такого не сказала. Просто с того дня Лена окончательно перестала существовать для меня.