Черно-белое кино (СИ) - Страница 50

И запуская пальцы ей в волосы и слушая её отрывистое дыхание, я просто решила для себя, что пора мне стать сильной.

Я должна стать сильной для неё.

2

Всё случилось 13 сентября в понедельник. Утром я проснулась с давящим ощущением в голове, а посмотрев в окно, убедилась, что виной всему отвратительная погода. Казалось, что дождь не шёл, а висел в воздухе, застыв, превратив всё в сплошную холодную, мутную влагу.

В голове всё ещё всплывали какие-то образы из беспокойных ночных снов, но они были нечёткими, оставляющими после себя лишь смутное ощущение чего-то неприятного, тяжёлого, болезненного. Во сне я как будто видела Диану, но она была не такой, как обычно, а какой-то холодной, безжизненной, а где-то кричали птицы – вот единственный запомнившийся образ. Всё остальное тонуло в безликой серости.

У меня было всего четыре урока в тот день, но высидела я их с трудом. Даже не потому, что чувствовала себя неважно, а просто потому, что кто-то словно говорил мне: «Ты сейчас должна быть дома».

А дождь в это время из нудно моросящего перешёл в ливень, и даже старый широкий папин зонтик, который я взяла сегодня вместо маленького своего, не спасал. На небе не было ни единого просвета. Неба не было.

Уже подходя к дому, я почувствовала в кармане телефонную вибрацию, и пока ехала в лифте, читала сообщение Дианы. С моего зонтика капала вода, растекаясь на полу.

Диана спрашивала, дома ли я уже, и можно ли ей зайти. Недоумевая, зачем ей тащиться ко мне в такую погоду, я всё же разрешила и не стала ничего спрашивать. А Диана больше ничего не написала, даже «итогового» смайлика, как она всегда делала.

Невнятное предчувствие всё усиливалось, когда я вошла в пустую квартиру, привычным движением повесила куртку, прошла на кухню, включила чайник. Всё было по-старому, но что-то изменилось.

Я привела себя в порядок, даже смочила шею и запястья новыми подаренными духами, посмотрела на своё колечко, но сегодня оно показалось мне каким-то тусклым. Я думала, что сегодня мы можем побыть наедине до самого вечера. А потом до меня дошло. Ясная мысль мгновенной вспышкой осветила моё сонное сознание: «А почему Диана не на парах?». И в самом деле, почему? Она же сегодня до четырёх учится.

Дождь бился в стёкла, а я стояла посреди комнаты и смотрела в окно, слушая стук собственного сердца. В груди вдруг стало тесно.

А потом пришла Диана. Я открыла дверь и с трудом узнала её в этой бледной, сгорбившейся, мокрой фигурке.

- Ты без зонтика! – ахнула я.

Диана ничего не ответила и не шелохнулась. Мне пришлось взять её за руку и втянуть за собой в коридор. Казалось, она промокла насквозь, а волосы прилипли к щекам, губам, и первым делом я убрала навязчивые пряди, с которых на мои руки тут же побежали капельки ледяной воды.

- Да что случилось? – прошептала я. – В чём дело?! Прошу, не пугай меня!

Она посмотрела на меня так, словно вспомнила о моём существовании и оглядела коридор, как будто не соображала, как она оказалась здесь. Понимая, что в таком состоянии от неё ничего не добиться, я расстегнула и сняла с неё мокрую куртку, наклонилась и развязала шнуровку на её сапогах, помогая ей разуться. Её руки, её кожа были ледяными.

В панике, не зная, что ещё делать, я побежала в ванную и на всю катушку открыла кран с горячей водой. Меня уже и саму трясло.

- Скорее в душ! – шептала я, толкая её в сторону ванной. – Если не прогреешься, схватишь воспаление лёгких!

Но в ванной Диана продолжала молча стоять, и руки её безжизненно висели. Я начала расстёгивать пуговицы на её прилипшей к телу и пропитавшейся влагой рубашке, но пальцы мои так дрожали, что я здорово намучалась, пока дошла до последней.

- Она умирает, - сказала вдруг Диана.

- Что?

Время для меня остановилось. И пауза между звуком моего слабого голоса и ответом Дианы была полна бесконечно страшным звуком хлещущей в ванну воды, была тяжёлой, была живой.

- Моя сестра умирает, - сказала Диана и заплакала в голос. Это был истерический, рвущий грудь плач. И ни до, ни после Диана никогда не плакала так сильно.

В первую секунду я не поверила, как это всегда бывает.

- Маша… - выдохнула я. – Но как же…

И голос мой дрогнул, и я поняла, что сейчас заплачу тоже.

- Он-ни ск-к-азали, она не выживет, - скороговоркой пробормотала Диана, пытаясь вытирать слёзы тыльной стороной ладони, но их было слишком много, они всё текли и текли.

Неверие, неприятие, отчаянное отторжение и нестерпимая горечь застывших в горле слёз. Я всхлипнула, хватая ртом воздух, я даже не знала, что мне сейчас тяжелее: весть о неизлечимости Машиной болезни или боль Дианы, абсолютная, чистая боль, которая заставляет её так плакать.

Я обняла её, а она обняла меня. Я чувствовала её холодную кожу, её мокрую одежду и волосы, её слёзы, её ногти, впивающиеся мне в спину. Больно. Так больно, что я не могла даже дышать. Не плакать, не плакать, не плакать, не смей, повторяла я себе. Плакать нельзя. И я закусила нижнюю губу до крови и гладила Диану по обнажённой спине, запустив руку под влажную рубашку, которую мы так до конца и не сняли.

Мне казалось в тот момент, что я готова отдать свою жизнь, своё счастье, всю себя, только чтобы уменьшить её боль, только чтобы ей стало легче.

- Всё пройдёт, всё пройдёт, - шептала я, подавляя всхлипы, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно. – Всё пройдёт…

- Я не понимаю… - сбивчиво шептала Диана в ответ. – Не понимаю, как же так… Она же поправилась. С ней всё было хорошо… Так почему же снова? Почему сейчас? Почему именно сейчас…

- Тише, тише…

- Ну почему?! Почему…

Я заполнялась её болью, задыхалась её слабостью. Мне было всего шестнадцать, а в этом возрасте я полагала, что все мы будем жить вечно. Мне было всего шестнадцать, и я сама была простой девочкой, слабой, выросшей в своеобразном инкубаторе, где любящие родители всячески огораживали меня от возможных проблем. А потом мне вдруг пришлось столкнуться с жизнью и гладить Диану по спине, говоря ей пустые слова утешения.

Когда слёзы закончились, Диана чуть отстранилась и заговорила спокойнее, изредка всхлипывая:

- Я не знаю, как быть с мамой. Она сойдёт с ума, мне кажется. А я сама никакая и понятия не имею, что ей надо говорить.

Я вдруг почувствовала, что дрожу от холода и потянулась за висящим рядом полотенцем.

- Лучше ничего не говори, - осмелилась посоветовать я. – Что бы ты ни говорила, ей будет только хуже. Может… хотя бы вытрем твои волосы?

Диана промолчала и отстранилась, словно говоря: «Делай, что хочешь», и снова стала далека, как будто провалилась куда-то. У меня же словно заработал некий инстинкт самозащиты, который просто отключил мысли о Маше. А может, я просто никак не могла поверить. Может, мне казалось, что завтра утром, когда я проснусь, ничего этого не будет, и я снова увижу худую Машину фигурку в бесформенной юбке на последней парте.

Я вытерла кончики её волос, шею, грудь, талию. А потом вдруг ощутила, что она смотрит на меня. Диана остановила на мне немигающий, больной и измученный взгляд. Я испугалась, руки с полотенцем так и застыли на уровне её талии.

- Ты такая красивая, - сказала она вдруг. – Ты просто не представляешь, какая ты красивая сейчас…

И я снова заметила блеснувшие на её ресницах слёзы. Она коснулась моего лица и провела по щеке самыми кончиками пальцев, отчего стало немного щекотно, и мурашки побежали по спине. Вторую руку она запустила мне в волосы и стала осторожно перебирать пряди.

Полотенце мягко упало на пол.

- Красивая… - шептала она.

Что-то не так. Сердце моё заколотилось. Её руки опустились на шею, на плечи. Я выдохнула. Сегодня её прикосновения были не такими как обычно. Они пугали меня. Сильные, жадные, словно Диана хотела убедиться, что я в самом деле стою перед ней.

Она склонилась ко мне и горячо зашептала на ухо, в то время как пальцы её уже скользили у меня под рубашкой:

- Ты так вкусно пахнешь…