Чернильный ангел повесть - Страница 15

Но пока – святого Мефодия преодолеть! Каков Мефодий – такому и лету быть. Сильно мучиться бы не хотелось. Выглянул в окно – белые облака, с чернильной подкладкой. Ну, держись, Мефодий!

Вышел на террасу, где жена и отец, недовольные чем-то (или друг другом) сидели молча, отрешенно над манной кашей.

– Со святым Мефодием вас! – проговорил я развязно, усаживаясь.

Отец не прореагировал. Лысый череп его сиял. Жена глянула злобно: мол, дома не ночует, а еще несет какую-то чушь!

Так… Можно? Я понес ложку каши ко рту – но был застигнут вопросом:

– Ты где был?

– Я уже говорил тебе! Дома! – начал бешено, но кончил скромно. -

У отца.

– Я звонила туда. Никто не отвечал.

– Я спал.

– В восемь часов вечера?

– Да, представь себе! – заорал я.

– А где был Оча? – ехидный вопрос.

Тут я сник. Объяснять все подробно – значит вызвать новый виток ужаса. Пусть уж подозревает что угодно, лишь бы не истину! Не будем пугать.

– Молчишь? – торжествовала жена.

– Бесполезно говорить!

– Бесполезно?!! Конечно, тебе только с другими разговаривать!!

Я сник окончательно. Держись, Мефодий!

Интересно наблюдать за отцом – он словно не здесь находится.

Вокруг лысины сияние, глаза за темными очечками не видны. Похож на крупного шпиона, который умело маскируется. Маскирует свои мысли, которые далеко. Явно, что не здесь. Молодец, профессор, – весь в себе.

Даже неинтересно при нем ругаться: абсолютно не слышит.

Вдруг тонкие его губы расплылись в благостной улыбке.

Решил нас помирить? Как же!

– Я сейчас гулял – и сделал инте-рес-нейшее открытие! – Даже поглядел, довольно живо, на нас. Как потенциальные слушатели его открытий – в таком качестве мы его устраивали. Практически в каждую прогулку делает инте-реснейшие открытия. Азарта, огня у него навалом – только направлено все это на его собственные дела.

– Иду вдоль озера… – Он окончательно разулыбался. – И чувствую- что-то поблескивает перед глазами. Думаю, может, с глазами что-то?

Он сделал вкусную паузу, поел… Разговаривает он так же обстоятельно, как ест.

– И что же ты думаешь? – задорно ткнул меня в бок: настолько раздобрился, что даже сына своего узнал. – Гляжу – на всех ветках блестки, как на новогодней елке!

Снова пауза, гулкий хлебок чая. Наконец продолжил:

– …И понял! – радостно шлепнул себя по колену. – На кончике каждой веточки – паучок! Абсолютно мизерный, микроскопический!

Да, зрение у него в восемьдесят семь такое, что позавидуешь.

– И – каждый паучок! – выпускает из себя сияющую паутинку – тысячи их и развеваются, как флаги! Выпускает, выпускает, на ветру они вытягиваются, сверкают… И точно рассчитывает длину, когда ветер его подхватывает, и он летит!.. Видал-миндал! – Он пихнул меня дружески и радостно захохотал.

Да, его силам и его счастью можно позавидовать.

Впрочем, по статистике один из двоих должен быть несчастлив. Это я. Хотя желания особого нет. Но есть необходимость

– Ты, когда в город ездил, к Оче не заходил? – пытаюсь тихонько подвести его от парада паучков к важной теме. Бесполезно. С блаженной улыбкой так и застыл. Улетел, как паучок на паутинке.

Земное все – это на мне.

– Так ты был или нет?! – Это я произнес уже на крике.

Никакой реакции! Молодец! Только улыбка, что еще теплилась, полностью погасла. Отъехал! Связь с реальностью – только в еде.

Как паутинка у паучка.

– Ты слышишь?

Молчание. Черные непроницаемые очки.

Потом оттуда, издалека, вдруг протянулась длинная белая рука, абсолютно точно ухватила сахарницу и утащила к себе. И сам батя утянулся куда-то туда, как на резиночке. Снова полная непроницаемость!

Мы с женой переглянулись и, не удержавшись, расхохотались. Давно этим любуемся. Да, крепкий старик! Сблизились на его почве.

Таким, наверно, и надо быть, чтобы дожить до его лет и еще так крепко соображать- и главное, сберечь азарт и горячность! Вот именно – сберечь: тратить не на все подряд, а лишь на то, что его действительно волнует.

Но кто примет его за благостного старичка и сделает неосторожный шаг- крепко нарвется. Разъяренный медведь-шатун на него вывалится!

Поэтому я и веду главную линию так осторожно. А скажи я ему, что выгнал Очу, – он сразу очнется!

– Как? – рявкнет. – Ведь он же нам деньги должен?!

Тут он реалист. Хотя в деталях – большой художник!

– Ведь надо же было с ним поговорить! Должен же он понимать человеческие доводы! – примерно так заговорит.

И в душе прекрасно понимает, что несет нечто

“общеобразовательное”, что должно быть, но не бывает!.. Но для него плавная речь, аргументация, эрудиция (прячется за ними) гораздо ближе, чем истина. Грязной истиной должен я заниматься.

Поэтому просто сотрясать стекла не будем. Помолчим. И культурно закончим завтрак: какой день на Мефодия будет- такое лето.

– Да, – вдруг радостно улыбнулась жена, – к нам сегодня может

Оча приехать!

…Как?

– Я когда в городе у Насти была, позвонила ему! И мы так хорошо с ним поговорили! – Она счастливо зажмурилась. – Это только ты с людьми нормально разговаривать не можешь!

Теперь плюха с этой стороны! И у нее – только любовь и счастье.

И у отца – только паучки летают! Один я тут такой – и. о. подлеца. Да, похоже, что Мефодий не такой уж святой!

– Но денег не обещал, конечно? – Я подло улыбнулся.

– Сказал, что приедет! – отчеканила жена и свысока на меня поглядела: я, мол, все устроила! Этого мало тебе?

Молодцы, ребята! Главное теперь – тихо-мирно завтрак закончить и разойтись. Тем более, что каша кончается: в волнении не заметил, как огромную миску сметал!

Да, к Оче надо приготовиться, на всякий случай валы, редуты и другие земляные укрепления возвести.

Оча – это венец нашей многолетней дружбы народов, и надо подготовить ему достойную встречу!! Ну хоть какую-то подготовить.

Ключ от нового замка батиной квартиры тяжелит карман, холодит ногу, как надежный кольт. Какие-то ковбойские ассоциации пошли.

Вполне, впрочем, своевременно – стоит только вспомнить их сизые, бритые головы!

“Делибаш уже на пике – а казак без головы”.

Проклятая эрудиция! Впрочем, и бдительность не помешает! При таком союзнике… союзнице! – я кинул взгляд на жену – и таком союзнике- взгляд на батю, которому все до фонаря, – Оча вполне может победить меня – даже путем дипломатических переговоров загнать в зад. Впрочем, вряд ли он пойдет на мирные переговоры после того!.. Внутри как-то похолодело. Ну ничего! Я вышел на солнышко – в аккурат оно выглянуло из-за туч… Держись, Мефодий!

Но тут услыхал батин скрипучий голос – и метнулся обратно: сейчас не то наскрипит, жена снова расстроится: вдвоем их нельзя оставлять, обязательно мне надо быть!

– Однажды мы с моим другом Кротовым… покойным, – говорил батя, словно не замечая никого вокруг, уплывая в мечту, – отдыхали в

Ессентуках… Вот там была манная каша! – Глаза его, оказавшись тута, умильно-восторженно сверкнули… Никуда он не делся – тут он, тут! И даже – в бою: доказывает свое превосходство, более высокий класс своей жизни по сравнению с нашим убогим! Ставит нас на места. Конечно, в его возрасте надо поддерживать тонус, кого-то побеждать – а кого ему побеждать теперь, кроме нас?

Жена откинулась на спинку, щеки ввалились, как вчера утром, лоб сверкал потом. Батя сиял. Гордо отставил тарелку (начисто, кстати, вылизанную – хоть и не та была каша), расправил плечи.

– Прекрати! Ты что, не видишь, что ей плохо? – заорал я.

Батя смиренно потупился.

– Ну, пожалуйста. Я могу вообще ничего не говорить. Я и так почти все время молчу. Могу умолкнуть вообще! – Он поднялся.

Лицо у жены дрогнуло: она сталавозвращаться. Веки стали подрагивать: спешит. И глаза ее наконец открылись. Она смотрела бодро и весело.

– Ну чего мы все ссоримся? – улыбнулась она. – А давайте будем жить хорошо? А то сидим все по углам! Этот все где-то пропадает!