Черная вдова - Страница 2

— Вот приболел и занимаюсь чтением, — как будто извиняясь, сказал профессор. — Давайте взглянем, что у вас. Каракурт — это очень интересно!

В этот момент, наверное, я покраснел от мысли, что принес совсем не коконы знаменитого каракурта, а что-нибудь самое обыкновенное и не заслуживающее внимания.

— Представьте себе, действительно, коконы каракурта! — воскликнул профессор, — Мария Михайловна! — позвал он свою жену. — Взгляни! Необычная находка. И где вы, говорите, нашли коконы? На Тезиковой даче^[1]? Совсем близко от нас. Вокруг Ташкента и вообще в Узбекистане, — продолжал профессор, — каракурта много. Часты и случаи укуса этим пауком. Но что он живет в самом Ташкенте, я не слыхал. Да, знаете, не слыхал!..

Как-то незаметно профессор заставил меня коротко рассказать о себе, после чего решительно и просто предложил мне место младшего научного сотрудника в паразитологическом отделе института, которым он руководил, и заняться изучением каракурта, образ жизни которого был плохо известен.

Я охотно согласился, не подумав о том, что собирался ранее посвятить себя изучению природы своей родины — Уссурийского края. Так встреча с Николаем Ивановичем Ходукиным определила всю мою дальнейшую судьбу.

Впоследствии, вспоминая эту встречу, я думал о том, как часто в жизни человека играет роль его величество случай. Крошечный паук случайно, пролетая на паутинной нити над большим городом, опустился на садик моих родителей. Случайно ему посчастливилось стать взрослым, встретиться с самцом своего племени и завести многочисленное потомство, заботливо припрятанное в пяти коконах. Случайно я набрел и на маленькую нишу в дувале и обратил внимание на нее. А далее жизненным обстоятельствам было угодно распорядиться так, что большую часть своей творческой жизни я провел в знойных просторах Средней Азии.

Жалел ли я о своей родине? Пожалуй, нет. Но скучал часто, вспоминая дремучие таежные дебри с их загадочными и многочисленными обитателями.

Трудный эксперимент

Долго и тщательно я готовлюсь к предстоящему эксперименту. По-особенному оттачиваю и шлифую препаровочные иглы. Они должны иметь зеркальную поверхность, иначе к ним будут цепляться ткани препарата. Примеряюсь к паучкам-крошкам, пробую их вскрывать. Нелегкое дело извлечь из тела паучка-каракуртика едва-едва различимые ядовитые железы.

— Я верю тому, что описано Россиковым. Все же это единственное исследование жизни каракурта! — говорит мне Мария Михайловна. — Так что с ядовитостью самки вам придется познакомиться только когда на ее теле появятся красные пятна, то есть в период ее половозрелости. Потом, правда, она будет черной, как бархат. Такими каракуртами мы и пользуемся при изготовлении лечебной сыворотки, которой иммунизируем лошадей.

— А мне что-то не верится в это, — возражаю я. — Представьте себе, вот такому крохотульке, зимующему в коконе, весной придется начать самостоятельную жизнь, и уж яд-то ему, конечно, понадобится для того, чтобы расправиться с добычей. Другое дело, что его ничтожно мало для отравления человека.

— Может быть, может быть… — задумчиво соглашается Мария Михайловна.

Но по выражению ее лица вижу — мои доводы для нее неубедительны и она мне, молодому человеку, недавно вступившему на путь ученого, не верит.

— Яд этот, — продолжает она, — может быть у паучков-малышек совершенно другим, действовать только на насекомых, а вот для человека и домашних животных он становится по каким-то загадочным причинам действенным только когда паук вступает в зрелый возраст.

Почему бы мне не испытать яд паучков каракурта на излюбленных лабораторных животных — морских свинках? Я решаюсь на эксперимент, но молчу о своей затее — вдруг не удастся. Ведь для этого надо отпрепарировать много ядовитых желез…

Два дня я дома не работаю, отдыхаю, и глина, замешанная на мелко изрубленной соломе, начинает подсыхать. Стенка будущей комнаты, которую я решил пристроить к домику родителей, начатая мною, выглядит сиротливо и неприглядно. Отец обеспокоен, но молчит. Мать не выдерживает, спрашивает участливо:

— Что с тобою, сынок? Не заболел ли? Что случилось, почему перестал строить?

— Нельзя мне, мама, сейчас тяжело работать. Буду ставить опыт и нужно, чтобы руки не дрожали. Иначе у меня не получатся точные движения препаровальной иглы.

— Какой же это такой опыт?

— Хочу узнать, ядовиты ли крохотные паучки каракурта для морской свинки, а значит и для человека, домашних животных. Яда у каждого паучка, конечно, ничтожно мало, и он ни для кого не опасен. Но надо узнать, способен ли он действовать на позвоночных животных. Потребуется вытащить ядовитые железы у нескольких десятков паучков, приготовить из них настой и впрыснуть свинке. Это очень трудно. Вот я и готовлюсь к решительному дню.

— Почему же эту работу нельзя растянуть на несколько дней. Вытаскивай каждый день понемногу, пока не накопится сколько надо?

— Не так все просто. За несколько дней прокиснут от бактерий все отпрепарированные железы и пропадет работа. Воспользоваться холодильником нельзя. Неизвестно, как холод влияет на яд.

Ночью перед опытом спалось плохо. Во сне мерещились паучки, бинокулярный микроскоп и многое другое.

Рано утром меня с неохотой пропускает в лабораторию заспанный дежурный. В здании института необычная тишина. Ну что же, начну! Отключаюсь от всего окружающего, вся текущая и обыденная трудовая обстановка лаборатории, будто во сне — далека и нереальна.

— Занят, занят, дорогие мои. Очень занят! — отвечаю тем, кто пытается со мною разговаривать.

Для того, чтобы извлечь ядовитые железы у паучка, надо его поместить в стеклянную ванночку с тонким слоем воска на дне, в который можно вкалывать препаровочные иглы без опасения их затупить. В ванночку наливаю физиологический раствор. Сперва отсекаю крохотные щипчики-хелицеры. В них находятся ядовитые железы. Основание каждого щипчика разрезаю. Среди мышц показывается цилиндрическое тело ядовитой железы с тонким протоком, идущим к коготкам. Манипулировать с хелицерами, размер которых равен едва ли не одной десятой доли миллиметра, нелегко. Иглой в левой руке надо их удержать на месте, в то время как иглой в правой руке — все остальное. Теперь нужна особенная осторожность. Иголкой надавливаю выводной проток, и за него вытаскиваю из тела хелицеры железу. Самое трудное сделано. Остается подцепить железу на кончик иглы и как можно скорее перенести ее в пробирочку с физиологическим раствором. Мышечная оболочка железы, сокращаясь, может вылить яд в ванночку.

Работа идет. За час мне удается отпрепарировать пятнадцать паучков. Напряжение сильное, и я выкуриваю одну трубку за другой.

В последний мирный 1940 год перед Великой Отечественной войной в стране уже чувствовалось тревожное положение. Оно ощущалось и во многих мелочах. Например, появились перебои со снабжением спичками. Позже, во время войны, в армии, мы легко разрешили эту проблему, вспомнив дедовские, если не прадедовские кресала и трут, потом перешли на бензиновые зажигалки. Тогда же в институте кто-то из химиков предложил такой способ: в пробирке смешивали кристаллики марганцевокислого калия с серной кислотой. Тонкой длинной стеклянной палочкой из такой пробирки вынимали кусочек смеси и подносили к фитилю спиртовки. Тотчас же раздавался легкий щелчок, и на спиртовке вспыхивал огонек. Палочку, прежде чем опускать в пробирку за кусочком смеси, полагалось тщательно вытирать тряпочкой. Зажигать спиртовку приходилось часто.

Не отрываясь ни на секунду, я просидел за работой и весь перерыв. До конца работы оставалось два часа. В пробирочке уже было собрано сорок четыре ядовитые железы от двадцати двух паучков. Можно было прекратить препарировать и ставить эксперимент, но произошло неожиданное. Громкий взрыв на моем столе отбросил меня на спинку стула. От пробирки со смесью, которую я держал в руке, ничего не осталось. Она разлетелась вдребезги. Из левой руки хлынула кровь. Потом все куда-то поплыло, я потерял сознание.