Черная ряса - Страница 2

Уверенный в своей правоте, он становился в мыслях и действиях самым упрямым человеком, какого мне приходилось когда-либо видеть. Убедившись же в своей не правоте, он ударялся в другую крайность: совершенно необоснованно начинал не доверять себе и безо всякой нужды пользовался каждым представившимся случаем, чтобы загладить свою ошибку. При этом он бывал способен, имея наилучшие намерения, поступать по-детски нерассудительно.

Предчувствуя что-то недоброе, я спросил, как он провел время без меня.

— Я ожидал вас, пока не потерял терпение, — отвечал он, — а потом решил пройтись. Я думал пойти на берег моря, но запах гавани заставил меня вернуться в город, и здесь — странное стечение обстоятельств — я встретил некоего капитана Питеркина, бывшего моего товарища по университету.

— Он здесь проездом? — спросил я.

— Нет, не совсем.

— Живет здесь?

— Да. Я потерял его из виду, уехав из Оксфорда, и, кажется, ему после не повезло. Мы разговорились. Он сказал мне, что будет жить здесь, пока его дела не устроятся.

С меня было довольно — личность капитана Питеркина вставала передо мной с такою ясностью, будто я знал его много лет.

— Неосторожно с вашей стороны возобновлять знакомство с подобным человеком, — сказал я. — Нельзя ли было ограничиться обменом поклонами?

Ромейн принужденно улыбнулся.

— Вы, может быть, правы, — отвечал он, — но вспомните: уходя от тетки, я осознал, как несправедливо относился к ней. И подумал, что обижу старого товарища, холодно обойдясь с ним. Бедняга, быть может, попал в свое теперешнее положение столько же по несчастью, сколько и по своей вине. Мне в первую минуту хотелось поступить, как вы советуете, но я не доверился себе. Он протянул мне руку и выразил удовольствие, что видит меня. Как тут было поступить? Мне интересно услышать ваше мнение о нем.

— Капитан Питеркин пригласил нас обедать?

— Да. Я случайно упомянул о вчерашнем скверном обеде в гостинице. Он сказал: «Приходите ко мне в пансион. Кроме Парижа, во всей Франции не найдете такого стола». Я старался отказаться от его приглашения — я не люблю встречаться с незнакомыми личностями — и сказал, что я здесь со знакомым. Он любезно пригласил и вас сопутствовать мне. Неловко было отказываться дольше. Питеркин и так обиделся. «Я беден, — сказал он, — и вовсе неподходящее знакомство для вас и ваших друзей. Прошу извинения, что осмелился пригласить вас!» Он отвернулся, со слезами на глазах. Что мне было делать?

Я подумал:

«Следовало предложить ему пять фунтов, и он не обиделся бы, что его приглашение не принято».

Вернись я вовремя для прогулки с Ромейном, мы бы не встретили капитана, а если бы даже встретили, то мое присутствие помешало бы конфиденциальному разговору и приглашения бы не последовало. Я чувствовал свою вину, хотя вовсе не был виноват. Возражения теперь бесполезны — дело поправить нельзя.

Оставив старый город по правую руку и проехав мимо нескольких дач в предместье, мы подъехали к одинокому домику, окруженному каменной оградой. Проходя через садик перед домом, я заметил около конуры двух больших цепных собак. Или хозяин боялся воров?

В ту минуту, когда мы вошли в гостиную, мои подозрения насчет общества, которое я ожидал встретить, подтвердилось.

«Карты, бильярд и пари» можно было ясно прочесть на лице и в манерах капитана Питеркина. На содержательнице пансиона — быстроглазой желтолицей старухе — было надето украшений тысяч на пять фунтов стерлингов, если бы они были из настоящих драгоценных камней. Молодые особы, находящиеся в комнате, были сильно нарумянены, а глаза их так тщательно подведены, будто они собрались на сцену, а не на обед. Когда мы вошли, эти прелестные создания пили мадеру для возбуждения аппетита. Среди мужчин двое особенно бросились мне в глаза: подобных образчиков отъявленных негодяев я не встречал ни у себя на родине, ни за границей. Одного, со смуглым лицом и перешибленным носом, нам представили под именем Командора и как человека, обладающего большим состоянием, перуанского аристократа, путешествующего ради удовольствия. Другого, в военном мундире с орденами, называли генералом. Нахальные манеры, толстое, тупое лицо, маленькие, косые глазки и сальные руки произвели на меня настолько отталкивающее впечатление, что хотелось дать ему пинка. Ромейна, вероятно еще до нашего приезда отрекомендовали как богатого собственника. Мужчины и женщины встретили его с подобострастной вежливостью. Когда мы перешли в столовую, очаровательная особа, поместившаяся рядом с ним, закрылась веером и таким образом устроила свидание с глазу на глаз с богатым англичанином. Что касается обеда, то он в известной степени оправдал отзыв капитана Питеркина. Вино было хорошее, и разговор сделался непринужденным до неделикатности.

Обыкновенно крайне умеренный, Ромейн, искушаемый примером соседей, пил много. Я, по несчастию, сидел на противоположном конце стола и не имел возможности предостеречь своего друга. По окончании обеда мы все вернулись в гостиную пить кофе и курить. Женщины курили, пили ликеры и кофе наравне с мужчинами. Одна подошла к роялю, и начался импровизированный бал, дамы танцевали с сигаретами во рту. Постоянно держа уши и глаза настороже, я вдруг заметил, как открылся деревянный столик розового цвета и показалось зеленое поле. В то же время из потаенного шкафчика в диване появился хорошенький столик с рулеткой. Проходя мимо почтенной хозяйки, я слышал, как она шепотом спросила слугу, спущены ли собаки. Из всего замеченного мною я заключил, что собаки служили для предупреждения о появлении полиции. Пора было поблагодарить капитана Питеркина и проститься.

— Будет с нас этого, — шепнул я Ромейну по-английски. — Пойдемте.

В наше время ошибочно предполагать, что можно сообщить что-нибудь по секрету, говоря по-английски в присутствии французов. Одна из дам кокетливо спросила Ромейна, неужели она уже надоела ему. Другая напомнила, что идет проливной дождь — мы все слышали это, — и уговаривала моего друга подождать, пока погода прояснится. Отвратительный генерал, показав грязной рукой на карточный стол, сказал:

— Нас ждет зеленое поле.

Ромейн был возбужден, но выпитое вино не лишило его рассудка. Он ответил сдержанно:

— Прошу извинить меня, я плохой игрок.

Лицо генерала вдруг приняло серьезное выражение.

— Вы, кажется, оказались в неведении, — сказал он. — Мы играем в ландскнехт — игру случая. Если выпадет удача, плохой игрок сможет справиться со всем столом.

Ромейн продолжал отказываться. Я, конечно, поддерживал его, стараясь никого не обидеть. Тем не менее генерал обиделся. Он скрестил руки на груди и свирепо взглянул на нас.

— Не означает ли это, господа, что вы не доверяете нашему обществу? — спросил он.

Командор с перешибленным носом, услышав вопрос, тотчас же подошел, стараясь восстановить мир с помощью убедительного средства — дамы, которую он вел под руку.

Дама вышла вперед и ударила генерала веером по плечу.

— Я тоже принадлежу к обществу, — сказала она, — и уверена, что мистер Ромейн не имеет недоверия ко мне.

Она обратилась к Ромейну с очаровательнейшей улыбкой.

— Джентльмен никогда не отказывается от карт, когда его партнер — женщина. Будемте играть вместе, только прошу вас, мистер Ромейн, не очень рискуйте.

Она вложила ему в руку свой хорошенький кошелек с таким видом, будто уже полвека была влюблена в моего друга.

Роковое влияние женщины и выпитое вино произвели желаемое действие. Ромейн позволил подвести себя к карточному столу. С минуту генерал не начинал игру: после случившегося ему необходимо было восстановить справедливость.

— Мы все честные люди… — начал он.

— И храбрые… — добавил Командор, с восхищением глядя на генерала.

— И храбрые, — согласился генерал, в свою очередь с восторгом глядя на Командора.

— Если я позволил себе выразиться с излишней горячностью, господа, то сожалею об этом и прошу у вас прощения.