Черная книга колдуна - Страница 3
— Я рад за вас… Но мы продвинулись дальше. Мы знаем, на чем он стоит, как стоит, и что бывает, если уподобиться демону, — юноша лишь сочувствующе усмехнулся, повернувшись спиной, через полуприкрытые веки рассматривая горизонт. — Когда твой брат предаст тебя, ты поймешь, о чем я, — тихо сказал он.
— И ничего не предаст! — сердце Кирилла облилось кровью.
Вот она — тяжесть! Боль и обида поднялись из сердца и захлестнули, обжигая и сдавливая грудь. Слова Мецааха ранили глубоко, словно бы приблизив что-то неотвратимое и страшное, о чем он знал, но не мог вспомнить — и даже боялся подумать, угадывая лишь шестым чувством. Кирилл сверлил Мецааха взглядом, а юноша оставался спокоен, задумчиво поглаживая посох, и не отрывая взгляда от того, что он видел где-то там.
— Я пророк, я вижу! — с пренебрежительной усмешкой сказал он чуть громче и настойчивей. — Не далее, чем неделю назад, твой брат обобрал вас до нитки и не оставил себе ничего.
— Нет! — в бессильной ярости, не осознавая, словно рассмотрел врага, Кирилл сделал шаг вперед, сжимая кулаки — и остановился. Юноша уже стоял к нему лицом, приготовившись отразить нападение, снова поставив между собой и им посох. Кирилл крепко зажмурился, стараясь проснуться, словно хотел вырваться из небытия. Где-то там, во тьме, было что-то такое, о чем сказал юный жрец. — Нет! — повторил Кирилл уже не так уверенно и со страхом.
— Я могу смотреть в будущее, и так далеко в космос, куда вы никогда не сможете. И ты… — он расслабился. — Ты тоже мог бы! Закон — Истина! А слова пустое. Их исторгает и демон, и Бог, и человек. Слова, как вода, приходят и уходят. Живые слова открывают закон мироздания, поднимая человека до Бога. Мертвые — ведут в погибель и вторят мертвым, поднимаясь из тьмы, где нет сознания и обитель демонов, и срываются с уст очевидной глупостью. Люди помнят, как наказал их Господь, когда они поставили себя выше Бога, презрев все, чему Он учил. Камни падали с неба, поднялась вода и настал холод по всей земле, и не было места, чтобы укрыться. Вы ищете следы потопа и не находите. И не найдете. Потоп — отверстая земля, когда смерть выжигает все живое до соляных озер, и люди сыплются пеплом. И не было на земле человека, который бы спасся. Мы дети тех, кто был далеко и все это видел… Он сам пишет книгу…
Голос Мецааха долетал глухо, словно издалека, проходя волной через все тело — и почему-то перестал принадлежать юноше, проскрипев старушечьим голосом где-то совсем рядом, над ухом:
— КНИГУ-ТО, КНИГУ БЕРЕГИ!!! Пусть будет Слово к тебе, в котором Истина!!!
— Какую книгу?! — запоздалое любопытство заставило перебороть себя, но мир Мецааха тонул во мгле. Не ясно, но он вспомнил, откуда у него тяжесть. Стараясь вернуться в свой сон из небытия, раздирая черную завесу, которая скрыла Мецааха, он шагнул вперед.
Но ни людей, ни юноши он не увидел…
Кирилл с трудом передвигал ноги, спина горела от ударов, губа распухла, глаза заплыли, так что он едва мог видеть. Перебитое колено почти не разгибалось.
Было холодно — под ногами, засасывая и налипая на ступни, хлюпала жидкая глина, скользкая, как мыло. Небо покрывали свинцовые тучи, промозглая слякоть поднималась колючим белым туманом, заполняя низины небольшой извилистой реки, вдоль которой вилась натоптанная и изрезанная ободами колес дорога, срезая по пойменным лугам. Мелко моросил дождь с крупинками снега. Не все деревья сбросили красные и желтые листья. Покрытые инеем, поникшие листья быстро бурели. Зима пришла рано и внезапно. Или то был тот самый первый снег, после которого зимы оставалось ждать еще месяц.
Рядом, нестрогой колонной по трое и по пятеро, на ширину дороги, кучкуясь, шли такие же связанные по рукам люди в рваной одежде, едва прикрывающей изможденные тела. Много, много людей, избитые, изможденные, измученные дорогой, и кто-то тащил его вперед, поддерживая сбоку и сзади. И старики, и женщины, и совсем дети, но больше крепкие мужчины и молодые парни. Колонна растянулась на пару сотен метров впереди и позади, многие, как и он, шли босиком, изранив ноги в кровь. С обеих сторон их сопровождали хорошо одетые вооруженные люди с мечами и на конях, без устали работая плетками, подгоняя людей картавыми криками и бранью.
— Немцы что ли? — ни к кому не обращаясь, испугано сжался Кирилл, осматриваясь с ужасом. Интуитивно он почувствовал, что сбылось то, о чем предупреждал юноша. Или ему только казалось… Юноша и солнце уплывали из памяти, как сон.
— Да нет, — услышал он рядом, — Золотая Орда… Здорово тебя приложили! Думали, не оклемаешься.
— Как тебя зовут? — спросили с другой стороны. — А то не имени, ни отчества…
— Кирилл, — машинально ответил Кирилл, обдумывая услышанное. И вдруг брови его поползли вверх. — Какая Орда?!
— М-да… совсем память парню отшибло… — проговорили справа, хохотнув. — Орден такой, христианский… Тут не только германцы и скандинавы, сброд со всего света, и все без роду-племени. Замерз, поди? — заботливо поинтересовался у него все тот же голос. — Что ж ты на самой дороге-то упал? Мог бы в лесочке схорониться. Авось, прошли бы мимо, а теперь, вот, с нами…
Кирилл кивнул, обнаружив, что привычной одежды у него нет, на нем висели какие-то лохмотья с чужого плеча, едва прикрывая голое тело и наброшенная сверху шерстяная шаль, подвязанная крестом.
— Позади согреются, передадут одежу, потерпи… Странная у тебя была одежка, странник что ли? А по лицу — наш… И говоришь по-нашему… А руки-то, руки белы… Из княжеских?
Кирилл отрицательно замотал головой, раздваиваясь — теперь он был тут, на дороге, избитый и связанный, и где-то еще…
— Тады разбойник… Нынче все разбойники… — голос над ухом со спины снова посмеялся. — Пошто басурманина обидел?
— Да не обижал я! — оправдываясь, взвыл Кирилл, размазывая слезы. Терпеть боль не было никаких сил. Из носа все еще шла кровь, крупными каплями падая на веревку. Он умнел на глазах — нет, на сон это не походило, все было…
Он едва не вскрикнул, когда-то кто-то споткнулся и ткнулся в горящую от боли спину, глянув через плечо. С одной стороны рядом с ним шел парень, лет двадцати пяти, с длинными ниже плеч грязными спутанными волосами, чуть выше ростом. Выглядел он не лучше, такое же опухшее лицо и следы плетей. Кирилл не сразу заметил, что у парня вырезан язык, только когда он ответил на взгляд, что-то промычав, подбадривая. Вид чужой беды напугал Кирилла еще больше. С другой от него стороны, чуть отставая и прикрывая собой, как скала, выступал мрачный, богатырского вида мужчина, с застарелыми шрамами по всему телу. Он был почти без одежды, легкая рубаха свисала с него лоскутами. Был он высок и широк в плечах — и странный не сломленный взгляд, который смотрел сурово, с тихой болью, будто все шли в плен, а он провожал. На просвистевшую в воздухе плетку богатырь глянул хмуро, нагнул голову, чтобы налившейся кровью взгляд, с застывшей ненавистью, был не так заметен.
— Ты держись, молодой еще, может, выживешь и вернешься… — посоветовал он глухим голосом, когда охрана проследовала дальше. — Здесь дорогу охраняют, недалеко застава, переловят или волков спустят, а к лесу выйдем, там сторожить несподручно.
— Наши псы поганые тоже есть, уводят и продают, как скотину, — бросили впереди обижено, кивнув на скачущий навстречу отряд. — Сжигают книги, убивают волхвов, разоряют селения. Всех убивают, кто признает наших богов и в спасителя их не верит.
— А как верить, он же помер тысячу лет назад… Сами же и убили! — усмехнулся еще один, позади. Оглянуться Кирилл не посмел, двое охранников были почти рядом, чуть в стороне на обочине, направляя коней по пожухлой траве.
— Не оне… Объявлен разбойником за кровь невинную. Чертом себя за спину садил и объявлял духом святым… — прозвучал насмешливо и задорно за спиной еще один голос, молодой, не прошедший ломку. — Мол, я один свят, а все другие бесы. И се, как узрите меня на небесах ваших, пути ко мне направляйте, я есть стезя пространная и тернистая, кровь и плоть… На детей позарился…