Черная Брама - Страница 18

— Ну, знаете…

— Знаю, Остап Максимович, еще как знаю! Иной раз уверен — жулик! А не пойман — не вор. Еще перед ним извинишься — простите, мол, обознался. Если мы задержим этого «Бенони», сами же попадем в глупое положение. Что им нужно в заливе? Ответить на этот вопрос, мне кажется, можно только одним путем…

— Каким? — спросил Крамаренко.

— Есть у меня одно предположение, но… Надо доложить. — И, сняв трубку телефона, он набрал номер. — Товарищ генерал? Докладывает полковник Раздольный. Прошу принять меня и полковника Крамаренко.

На побережье Баренцева моря весь год дуют ветры муссонного характера, в зимнее время — с суши, в летнее — с моря. Весною ветры изменчивы, и, как говорят поморы, юго-восточный обедник часто сменяется полуношником — северо-восточным ветром.

На этот раз с удивительным для весны постоянством третьи сутки дул свирепый северо-восточный ветер.

Сторожевой корабль «Вьюга», пережидая шторм, зашел в губу Железную и отдал якорь.

Команда корабля, утомленная трехдневным, вымотавшим силы штормом, с облегчением вздохнула.

Поливанов спустился в каюту — последние сутки он не сходил с мостика.

Сняв обледеневший реглан, Поливанов повесил его возле грелки, с трудом стянул валенки и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. Из рамки, висящей на переборке каюты, смотрела Наталия, жена. Виделись они не часто. Наталия в Мурманском мореходном училище преподавала английский язык. Во время каникул жена приезжала к нему, в Коргаеву Салму, затем они вместе уезжали на юг. В прошлом году «Вьюга» стояла в ремонтном доке, и Поливанов часто бывал дома. Очень редко, когда корабль приходил на базу, ему удавалось с почтовым катером наведаться домой.

Знакомым прищуренным взглядом на него смотрела жена — Наталия была близорука, а сфотографировалась без очков — смотрела загадочно, немного насмешливо и улыбалась. Такой он увидел ее впервые двадцать лет назад.

«Скоро день нашей свадьбы, — подумал Поливанов. — Удастся в этот день побывать дома или нет?»

Девятое постучал в дверь каюты и, не получив ответа, осторожно открыл дверь. Командир спал, но под взглядом помощника открыл глаза, поднялся с койки и, уже надевая валенки, спросил:

— Что там?

Девятое протянул командиру текст радиограммы:

«Тимофеевке Примите на борт капитана Клебанова и лейтенанта Аввакумова. Займите позицию районе мыса Крутого. Исполнение доложите».

Большой личный опыт и знание обстановки на границе подсказывали командиру, что им предстоит большое и серьезное испытание. Возникло знакомое чувство внутренней мобилизации, той настороженной собранности, которая обычно приходит к человеку в ожидании неизбежной и неизвестной опасности.

Разворот на шквальном ветру занял все внимание командира. Когда корабль лег на курс, Поливанов еще раз перечитал радиограмму. Подумав, он вызвал командиров боевых частей и дал указание привести материальную часть корабля в состояние боевой готовности.

Еще шлюпку не установили на кильблок, еще не подняли забортного трапа, а «Вьюга» уже приняла на борт Клебанова и Аввакумова и на полных оборотах шла к мысу Крутому.

Капитан Клебанов вручил командиру корабля запечатанный сургучом пакет. Ознакомившись с содержанием пакета, Поливанов вызвал замполита и боцмана. О чем Поливанов и замполит говорили с боцманом, для всех было тайной.

Из каюты командира боцмаи спустился в матросский кубрик. Приглядываясь к матросам, он молча бродил по всему кораблю и вышел на полубак. Здесь возле пушки он увидел Нагорного. Испытующе рассматривая комендора, Ясачный постоял возле него и, видимо решив какой-то сложный, мучивший его вопрос, сказал:

— Нагорный, пойдите в кубрик, снимите всю верхнюю одежду и обувь… У вас сухие носки есть?

— Есть, товарищ мичман… — удивляясь, ответил Нагорный.

— Переоденьте носки. Баталер выдаст вам новое штормовое обмундирование. Понятно?

— Ясно, товарищ мичман! — все больше удивляясь, ответил Нагорный.

— Исполняйте!

Нагорный спрятал ветошь, затянул чехол и бегом, как это положено по уставу, бросился выполнять приказание.

Прислушиваясь к тому, как дробно прокатились по трапам шаги комендора, боцман еще некоторое время постоял возле пушки, подумал и не торопясь начал спускаться к замполиту.

В ожидании боцмана замполит, уже в который раз, с карандашом в руке изучал карту побережья залива.

Штурманские часы громко отсчитывали время.

Сквозь узкую щель — Футоров приоткрыл крышку иллюминатора — он видел то гребень убегающей волны, то свинцово-серый омут моря.

Постучав, в каюту вошел Ясачный. Корабль накренило. Карандаш перекатился через весь стол и остановился у буртика. Под стеклом, рядом с графиком боевого расписания, лежали фотографии всех Футоровых — мал мала меньше, всех четырех мальчишек.

Заметив потеплевший взгляд Ясачного (боцман питал слабость к ребятишкам), Футоров, как бы подчеркивая этим всю важность предстоящего разговора, закрыл фотоснимки блокнотом.

Ясачный взглянул на часы — времени оставалось в обрез, — лицо его стало строгим и, пожалуй, торжественным. Положив на стол партийный билет, он сказал:

— Прошу до времени сохранить. Футоров молча перелистал документ и запер его в несгораемый ящик стола.

— Я должен, мичман, предупредить вас, — сказал Футоров. — Оперативная группа выполняет ответственное задание. За операцию отвечает капитан Клебанов. Вас, Петр Михайлович, привлекли еще и потому, что для успешного выполнения задачи нужен моряк, отлично знающий побережье. Наш долг — помочь чекистам. Ясно?

— Ясно, товарищ капитан-лейтенант.

Подхватив покатившийся в обратную сторону карандаш, замполит перешел к главному:

— Кого вы наметили е осмотровую группу?

— Старшину первой статьи Хабарнова и матроса Нагорного.

— Нагорного? — удивился замполит.

— Товарищ капитан-лейтенант…

— Почему вы остановились на комендоре?

— Я считал так: чем сложнее задачу ставит перед человеком жизнь, тем крепче становится характер.

— Не улавливаю связи, — заметил Футоров и. поставив локти на стол, скрестил узловатые пальцы своих сильных, по-рабочему крепких рук.

— Парень столкнется с такими трудностями, что…

— Если я правильно понял, вы хотите взять с собой Нагорного, не посвящая его в задачу?

— Понимаете, товарищ капитан-лейтенант, парень он прямой, честный, ему этот театр…

— Как это — театр?! — обозлился Футоров и сжал руки так, что побелели фаланги пальцев. — Первая же случайность может погубить Нагорного и провалить задачу. Вы даже не подумали о человеке! Парень вам верит, стремится подражать во всем, даже в привычках… Вы заметили, как Нагорный в минуту раздумья сдвигает ладонью шапку на лоб? Точь-в-точь как это делаете вы. Для Нагорного вы тот идеальный образец моряка и человека, которому он готов следовать во всем и всегда, и вдруг… Нет вы понимаете, к чему это может привести?

— Признаться, я думал так: кранцы подкладывать парню не надо. Чем больше будет бортами стукаться, тем крепче станет. Кроме того, было у меня еще одно опасение. У Нагорного — что на душе, то и на лице, какой ветер — такая волна. Вернется с почты, погляжу на него — знаю, от кого письма получил: от друга, от матери или Светланы.

— Вы думаете, что Нагорный может себя выдать? — спросил Футоров.

— Боюсь…

— А я не боюсь. Скрывать мысли, чувства и настроения от своих товарищей — зачем? Разве зазорно любить и быть любимым? А вы обратили внимание на то, как ведет себя Нагорный, когда около него появляется фельдшер? Болтанка такая, что слепая кишка становится зрячей. Команда в лежку, а Нагорному хуже всех. Фельдшер его спрашивает: «Как самочувствие?», а он: «Люблю, — говорит, — свежую погоду!» — и еще улыбается…

— Так как же? — после паузы спросил Ясачный.

— Берите Хабарнова и Нагорного, но предупреждаю: задачу проработать с ними до мельчайших деталей! Предусмотреть все, чтоб никаких случайностей. Понятно?