Через сто лет - Страница 44

Все было так славно, но закончилось быстро. В один прекрасный день рыбка… Дальше шла грустная часть истории, которую я не очень внимательно слушал. Когда Беловоблов закончил, я спросил, с чего это он вдруг пустился в эти длительные рассказы, на что Беловоблов ответил, что это традиция его семьи. Что когда-то у них в роду имелся известный писатель, придумавший много разных историй, и есть традиция – рассказывать его истории наизусть, каждый в семье должен знать парочку.

Беловоблов стал рассказывать вторую историю, но тут мы добрались до дома Костроминой.

У Костроминой он повторил все то же самое, прямо с порога, можно подумать, мы пришли сюда слушать его байки.

А Костроме понравилось.

– Это же грандиозно, – к.б. восхитилась она. – Это самый романтический рассказ, который я слышала в жизни. Традиции. Предки-писатели, что может быть лучше? Ты потом еще расскажешь?

Она поглядела на Беловоблова с интересом, и мне это совсем не понравилось. У меня вот не было в запасе таких историй, вот уж не ожидал, что Беловоблов окажется таким чемпионом. Лирик-барабанщик. У меня даже неприятная идея проскочила: а вдруг Кострома решила поставить на него? На этого барабанщика? А что, такой шанс есть. Барабанит он громко, огоньки в небо запускает. А тут еще предок-писатель… Вот уж не думал, что меня этот беспозвоночный может обогнать.

– Я тебя опять вызываю, – сказал я.

– Что? – не понял Беловоблов.

– На дуэль, – повторил я. – Послушай, ты, сказитель, я тебя на дуэль вызываю.

Сказал я как можно грознее и героичнее.

– Да ты меня вызывал уже. – Этот Беловоблов поглядел сквозь меня, на Кострому поглядел

– Еще раз вызываю.

– Да отстань ты… – оттолкнул меня Беловоблов. – Так вот, я хочу рассказать одну самую интересную историю, самую…

Кажется, надо в лицо перчатку кидать, но перчаток я сроду не носил, я просто стукнул его по уху. Со всей силы. Ухо сплющилось по черепу, голова же у него даже не покачнулась, крепкая.

– Ну, ладно, – Беловоблов облизал зубы. – Ты меня просто вынуждаешь…

– Стоп. – Костромина встряла между нами. – Все надо делать правильно. А то какой смысл? А вообще… Вообще я очень рада. Ребята. – Костромина подпрыгнула и ободряюще похлопала нас по плечам. – Ребята, у нас все серьезно ведь происходит, по-настоящему. Вы разозлились, как я погляжу.

– Я не разозлился, – буркнул Беловоблов. – Просто он меня ударил исподтишка, это нечестно…

– Все просто замечательно, – воскликнула Кострома. – Я так рада, что ты согласился. Молодец. Герой.

Кострома полыхнула на беспозвоночного повышенным энтузиазмом. Беловоблов поглядел на нее с некоторым подозрением. И даже с к.б. опасением. Видимо, давно не переживал таких эмоциональных бурь.

– Не пугайся, – успокоил его я. – Все в порядке. Она всегда такая в последнее время. Душу качает.

– Что? – не понял Беловоблов.

– Душу упражняет. Что такое душа, знаешь?

Беловоблов закрыл глаза и вспомнил:

– Душа есть нематериальная субстанция, представляющая собой комплекс психофизических реакций на раздражители окружающей социальной среды…

Я громко щелкнул пальцами. Беловоблов замолчал.

– Философский словарь, – прокомментировала Костромина сие выступление. – Верно ведь?

– Современный словарь атеизма, – поправил Беловоблов. – Прадедушкин еще.

– Это у тебя фамилия такая должна быть – Прадедушкин, – сказал я Беловоблову. – Тебе очень пойдет. Прадедушкин-Дюрсо. Как тебя там по имени? Круизер Матвеевич?

Беловоблов опять не засмеялся.

– Молодец, – сказала Костромина уже в мою сторону. – Набираешься опыта. Общаешься со мной – и тоже укрепляешь душу. Со стороны юмора. Так постепенно и обрящешь.

– Вот видишь, – сказал я «Прадедушкину». – Душу тоже можно натренировать. Главное стараться.

– Как это? – продолжал не понимать Беловоблов, ухо поглаживал.

Кинулся бы, что ли, на меня, я его по уху, а он почесывается. Тот еще слизень. Надо было ему ухо зажигалкой.

– Так, – сказал я. – Душу можно развить. Берешь душу – и упражняешь, упражняешь… Катаболический эффект.

– Мы здесь не по поводу души Беловоблова, – сказала Костромина к.б. строго. – Мы здесь совершенно по другому поводу.

– Да, – глупо сказал Беловоблов. – Да, Поленов меня вызвал на бой…

– Вызов, Беловоблов, это серьезно, – заметила Костромина. – Это тебе не просто так. От него просто так не отвертишься.

Беловоблов пожал плечами, Костромина продолжала:

– Ты пойми, дурачок, когда Света узнает, что ты дрался за нее не на жизнь, а на смерть – она сразу тебе спасибо скажет. Большое человеческое спасибо, слышал про такое?

Беловоблов с сомнением хрюкнул.

Костромина сняла с полки маленькую книжицу, отпечатанную на серой бумаге. «Дуэльный кодекс», успел прочитать я. Но она сунула книжку Беловоблову, не мне.

– Я изучила, как это делали раньше, и пришла к выводу, что нам это не очень подходит. Раньше было принято стреляться…

На пистолетах, знаем, кино видели. Аристократы надевают белые рубашки, идут к мельнице, жуя мерзлую рябину, вышибают друг другу черепушки и падают в снег, истекая кровью. У нас такое, конечно, не пройдет. Мельницы нигде не найти, все сломали, зачем нам мука? Разве что в Голландии где, но до Голландии никак не добраться. Рябины нет, есть чертополох засохший. Пистолеты. Конечно, можно пойти в Музей цивилизации, там оружия всякого валяется просто в изобилии, да только проку от этого оружия нам совсем никакого нет. Из пистолета мы друг друга даже не покалечим, даже если в голову стрелять. А какой интерес в дуэли без членовредительства? Правильно, никакого.

На саблях еще раньше дрались, возьмут сабли и фехтуют, пока один другому кишки не выпустит, или голову пока не отрубит. И здесь, на первый взгляд, возникает интерес – поскольку голова сама по себе не регенерирует, если голову снесешь – все, конец, обратно не прикрепишь. Но тут у этого моего соперника налицо преимущества – у него позвонки сросшиеся, да так крепко, что даже мне их не разрубить. То есть он мне башку снести может, а я ему нет. Какая же это тогда дуэль?

На ядах еще раньше дуэлировали – это, понятно, нам не поможет, разве что кислоту глотать, но это тоже не выход, заживет все рано или поздно.

– …Можно натянуть между небоскребами канат и идти навстречу друг другу и бороться. Но потом я поняла, что это технически сложно осуществимо.

– Почему? – глупо спросил Беловоблов.

– Небоскребов нет поблизости, Прадедушкин, – объяснил я.

Беловоблов даже к.б. не обиделся, совсем запущенный тип. А еще в человека влюбиться хочет. Ему бы в кассовый аппарат влюбиться. Или в батарею. Это бы да.

– Совершенно верно, – согласилась Кострома. – Подходящих зданий, к сожалению, нет. Девять этажей для нас маловато, не успеем набрать ускорение…

Как, все-таки, экзотически мыслит Кострома. Толкаться на канате, натянутом между небоскребами. Полет мысли. Ускорение. Вдохновение к.б. Наверное, когда она человеком станет, сильно преуспеет.

– Тут ты, Поленов, прав. – Костромина поглядела на меня с укоризной, будто это я разрушил все небоскребы вокруг. – Небоскреба сейчас не сыщешь.

– Я вот тут предлагаю… – Я хотел предложить бензопилы, но Костромина остановила меня жестом.

И к.б. в задумчивость погрузилась.

Она расхаживала по комнате, а мы сидели на бревне. Последний раз я был в гостях у Костромы больше года назад, с тех пор многое изменилось.

Раньше комната выглядела… обычно так. Как у всех нас. Обои какие-то с листочками, древние, наверное, еще сто лет назад клеенные, железная мебель. Три стула, отлитые в давнишнюю пору на чугунном заводе, каждый килограммов по сто пятьдесят, монументальные вещи. Да кровать еще. Кровать у Костроминой была на зависть всем кровать – наследственная, от бабушки перешла, титановая. Легкая, но прочная, три поколения Костроминых по женской линии ночевали на этой кровати – и ничего, как новенькая. У меня вот кровать тоже не самая плохая, стальная – так уже вся прогнулась, хотя я не ерзаю, лежу себе спокойно, как сосулька…