Через миллиард лет - Страница 39

Стин Стин пришло к более верному заключению на долю секунды быстрее меня. Он-она – оно! – оттолкнуло меня, прижало переговорное устройство своего скафандра к светящемуся предмету на руке робота и начало быстро и отчетливо говорить – по-каламориански! Оно успело наболтать туда десяток предложений на своем родном языке, пока я не очнулся, не ухватил его-ее за скафандр и не оттащил подальше от робота.

– Убери свои грязные руки! – взвыло Стин.

– Ты, полено чертово, за каким дьяволом тебе потребовалось говорить по-каламориански?

– Чтобы запрограммировать его транслятор! – последовал негодующий всхрип. – А почему бы ему не научиться говорить на языке цивилизованной расы?

Меня так взбесила воинственная глупость Стин Стин, что я пропустил мимо ушей очень важную вещь, сказанную им.

– Тебе прекрасно известно, что английский – официальный язык этой экспедиции. Когда тебя включали в состав, ты согласилось с этим. Если мы решим пополнить словарь робота, то будем обучать его только одному языку, и этим языком будет…

– Кто-то должен сообщить роботу, что английский – не единственный язык во Вселенной! Вы запрещаете каламорианский, вы угнетаете нас, это преступление, это акт расового геноцида!

– Заткнись, – рявкнул я.

Ну, не было у меня сил проявлять терпимость к этому расовому бреду.

Потом наконец до меня дошла суть происходящего. Транслятор!

Ну конечно!

Трубочки с надписями и головоломки – это не два разных предмета. Это две детали одного предмета, и их нужно соединять. Они работают только вместе. И это вовсе не записывающее устройство, как я подумал раньше.

Это была машина, которая превращает неразвитые языки примитивных рас в язык Высших.

Стин мгновенно поняло, с чем имеет дело, и захотело, нарушая все договоренности, загнать в аппарат свой драгоценный каламорианский. Может быть, это действие способствовало подъему расовой гордости, но, похоже, оно похоронило наши надежды на взаимопонимание с роботом. Теперь в трансляторе сидит дюжина фраз, не имеющих никакого отношения к английскому языку. Ни один транслятор, как бы хорош он ни был, ничего толком не переведет, если его хозяин будет убежден, что бормотание Стин Стин и то, на чем говорят все остальные, – один и тот же язык.

Я предупредил Стин Стин, что, если оно повторит этот номер, я сверну ему шею. Оно посмотрело на меня довольно злобно, но отступило. Судя по всему, оно уже добилось всего, чего хотело.

Я наклонился к аппарату. И понял: я не знаю, что говорить.

Слова не шли с языка. Стин Стин, наверное, произнесло пылкий панегирик каламорианскому народу, перечислило все его непревзойденные достоинства, но я не собирался ему-ей подражать. К тому же во мне проснулась старинная боязнь микрофонов. Я стоял, нелепо согнувшись, и пытался придумать какое-нибудь полезное и достойное заявление.

Робот попытался подбодрить меня:

– Говорите ваши слова сюда.

Я спросил:

– Какие слова? Любые?

Молчание. Хихиканье Стин Стин.

– Меня зовут Том Райс, – сказал я. – Я родился на планете Земля, наша звезда называется Солнце. Мне исполнилось двадцать два года.

Я остановился, думая, что машине нужно время, чтобы переварить эти несколько предложений, давал ей передышку, прежде чем запустить следующую порцию. На самом деле останавливался зря – теперь я это знаю.

– Говорите еще слова, – попросил робот.

– Язык, на котором я сейчас говорю, называется английский, продолжал я.

– Это один из самых главных языков Земли. Мой коллега, обратившийся к вам до меня, говорил по-каламориански. Этот язык используют на другой планете в другой солнечной системе далеко от нас.

Я говорил и видел, как цепочки иероглифов Высших пробегают по поверхности трубочки. Аппарат превращал мою устную речь в письмена Высших.

И транслировал их. Не знаю, облегчало ли это роботу понимание. Когда я пишу «Дихн рууу мирт корп», я фиксирую звуковой рисунок речи робота при помощи нашего алфавита, но ни на шаг не приближаюсь к пониманию этого текста.

Наверное, все-таки как-то облегчало, потому что активный словарь робота пополнялся с каждой минутой этой странной односторонней беседы.

– Скажи имя второго, – попросил он.

– Оно – Стин Стин с Каламора. Мы прилетели сюда, чтобы узнать как можно больше всего о тех, кто построил этот сейф и оставил вас там.

– Скажи больше имен вещей.

Я принялся указывать пальцем и называть: сейф, пещера, дверь, дверной проем, корабль, небо – перечислил все, во что мог ткнуть. Осторожно подбирая слова, я дал роботу понять, что нам известно, что со дня сооружения сейфа прошло очень много времени. Я попытался объяснить, что мы – ученые, археологи, которые откопали руины станций Высших, нашли там множество вещей, оставшихся от них, но никто из разумных существ, населяющих эту часть Галактики, никогда не видел живого Высшего. И так далее.

Робот изучал надписи, плывущие по поверхности трубки, с нарастающим интересом – по крайней мере, мне так показалось, – но от комментариев воздерживался и только время от времени подгонял меня просьбами продолжать. Его наручная машина уже сожрала вполне приличную порцию информации. В какой-то миг меня осенило, что пора бы уже сообщить на корабль о том, что у нас тут происходит. Я повернулся к Стин Стин:

– Выйди на корабельную частоту и расскажи доктору Хорккку, чем мы занимаемся.

– А ты в это время будешь наполнять уши робота своей ядовитой ложью?

Сам вызывай!

Я с трудом удержался от того, чтобы не дать Стин Стин пинка под зад.

Спасло его только полное отсутствие зада. Я подключился к корабельной связи, попросил всех немедленно явиться сюда и прервал контакт. Робот хотел больше слов… больше… еще больше… еще… Он впитывал их, как губка.

Первыми прибыли доктор Хорккк и Пилазинул, впрочем, остальные тоже не заставили себя ждать. Я объяснил ситуацию. Доктор Хорккк пришел в восторг.

– Продолжай говорить, – сказал он.

И я продолжал.

Я договорился до того, что у меня сел голос, тогда мой боевой пост заняла Яна, а когда она тоже осипла, – Саул Шахмун. Собственно, не имело значения, что мы там болтали в аппарат. Мы просто снабжали данными мощный компьютер, а он сам отделит существенное от несущественного и установит смысловые связи. Доктор Хорккк дрожал от возбуждения и одновременно был несколько разочарован: именно такую машину, аппарат, способный переводить с голоса неизвестный язык, он и пытался построить всю свою сознательную жизнь.

Примерно через час робот был удовлетворен.

– Не надо больше слов, – сказал он. – Остальное заполнится потом само по себе.

Все ясно: машина до отказа набита всякими английскими словами. Она обработает их, установит связи и передаст информацию роботу, а если ему потом попадется непонятное слово, он легко установит его значение, ориентируясь по контексту.

Минут пять робот молча изучал поток иероглифов, скользящий по трубочке. Мы не осмеливались заговорить с ним.

Потом он поднял голову и на чистом английском языке (кстати, имитируя тембр голоса и манеру твоего братца) сказал:

– Сейчас я назову вам себя. Меня можно звать Дихн Рууу. Я – машина, созданная для служения Мирт Корп Ахм. Вы зовете этот народ Высшими. На ваш язык мое имя переводится так: «Машина, которая служит». Моя цель пребывать в постоянной готовности, чтобы я мог вновь служить Мирт Корп Ахм, когда они возвратятся в эту систему.

Еще одна долгая пауза. Похоже, Дихн Рууу ожидал наших вопросов.

Пилазинул поднял руку:

– Сколько времени прошло с тех пор, как Мирт Корп Ахм последний раз побывали здесь?

– Как могу я обозначить промежуток времени? – спросил робот.

– Тяжелый случай, – пробормотал под нос Пилазинул. – Мы же не объяснили ему нашу систему отсчета.

Тут инициативу перехватил доктор Хорккк и, должен признать, справился замечательно.

– Базовая мера времени, наименьшая единица – секунда, – сказал он. – Звук, который я сейчас воспроизведу, длится ровно секунду.