Череп - Страница 1

Любовь Романчук

ЧЕРЕП *

Так получилось, что, идя домой, она нашла череп. Вернее, сам под ноги выкатился. И, увидев его (а был он желтый, со сколотой лобовой костью) сразу поняла, что это означает: что на стадионе, давным-давно выстроенном на месте бывшего городского кладбища, опять что-то роют. Перешагнув, пошла было дальше, но тут вспомнила, что брат ее собирает человеческие останки, пытаясь разгадать через них тайну сущности жизни, и вот многие части у него уже есть (и позвонки, нанизанные в виде бус, и фаланги пальцев, и челюсти, есть берцовая кость, коленная чашечка, несколько пожелтевших ребер), а вот черепа нет. Тогда, вернувшись, она брезгливо подняла череп за свалявшиеся длинные (наверняка уже в могиле отросшие) волосы, оставшиеся на лоскутьях высохшей кожи, кое-где еще облегающей кость, положила в сумочку и торопливо зашагала к балке, на дне которой, едва различимые в сумерках, отблескивая заплатами выщербленной кровли, ютилось несколько домов. О, великие дома, запрятанные в балках да рвах, среди густых кустов, размытых склонов с провалившимися самодельными ступенями, у сточных вод или просто стекающих со всех сторон паводков! Так всякая нечисть к вам и лезет, так и норовит. То плывуны съезжают, затягивая под землю, то голоса поселяются, то кошки бездомные начинают бродить, олицетворяя умерших. И так и видится продолжение сюжета, дескать, будет теперь к брату приходить мертвая женщина, вернее, неуспокоенный дух ее, и мучить, и терзать, требуя невосполненной в свое время любви, и зачахнет, и захиреет брат, глядя на череп, и наконец выбросит его, да поздно. Но как же все на самом деле проще вышло. И проще, и иначе. Вернулся брат с работы, назовем его для определенности Александром, и, конечно же, найденному на столе черепку обрадовался; затем, прежде чем приняться за его обработку, надел резиновые перчатки, ибо с детства был травмирован песнью о вещем Олеге, и приступил к обследованию, надеясь когда-нибудь в мертвых останках найти доказательства потусторонней жизни. Он установил, что череп, действительно, принадлежал женщине, но только старой, и сколотый край в лобовой части, скорей всего, свидетельствовал о том, что женщина была убита. Пинцетом он осторожно проник вглубь, но внутри была одна земля. - Ах ты, старая карга, - ласково кивнул черепу, ставя его на стол. - Ничто не успокоит тебя. Он очистил его от земли, соскоблил грязь и, промыв, бросил в кипящую воду. И, пока череп отваривался, вышел во двор. Во дворе было небо, усыпанное звездами, и вода под ногами, ибо в балке никогда не просыхало. Верно, мертвецы под землей еще продолжают жить. Мы думаем, что они мертвы, а на самом деле это всего лишь куколки, внутри которых происходят преобразования. Они не двигаются, не ходят, а живут как бы изнутри, доказательством чего могло бы служить несовпадение возраста извлеченных костей и даты смерти. И первый должен оказаться намного больше. Вот, например, этот череп по всем признакам принадлежит старой бабке, а не исключено, что умерла она в юности и дозрела лишь потом, в земле. Так думал Александр, в то время как ночь давила, мяла его и, наконец, затолкала обратно в дом, где сестра привычно накрывала на столе хитрый ужин. От варившегося бульона невыносимое зловоние распространилось по дому, и Александр прикрыл ладонью нос. А, прикрыв, заметил, что все вокруг покрылось каким-то странным туманом. Может быть, этот туман, вызванный излишками поднявшихся грунтовых вод, был всегда, но заметил он его только сейчас. Сестра в этом тумане двигалась как-то замедленно, странно, и он понял, что по сути она мертва. Она всегда была мертвой, мать говорила, что родила ее без дыхания, синюю и дохлую, но потом разными примочками тело к жизни вернуть смогли, а дух, видимо, - нет. - Когда череп выварится, - упершись кулаками о стол, произнес Александр, отдам его Вовке из художественного, который неплохо лица восстанавливает, вот тогда и увидим, кто именно был убит. И, может статься, это окажется наша бабушка. - Почему бабушка? - Если ты помнишь, лет десять назад она пропала, глухо. Вышла из дому и не вернулась. Смахнув огромного таракана, Александр присел на край стола и, двумя пальцами подхватив щепоть квашеной капусты, отправил себе в рот. - Мы искали ее, а потом решили, что, очевидно, случился очередной склеротический припадок, и она просто забыла, куда ей возвращаться. Вообще все. Но ни в каких богадельнях и больницах, куда бы она могла в таком состоянии угодить, ее не оказалось, и отец выдвинул версию, что, возможно, ее кто-то сманил. Сорок лет без любви - это, мол, не шутки. Перед тем ей как раз сделали подтяжку вен, и она ожила, даже бегать начала. Вот и могла слюбиться. - Не кощунствуй. - Ты бабушку просто не знала, - возразил Александр, откусывая пирог с капустой. - Ты видела в ней только сгорбленную старушенцию, навеки уткнувшуюся в кастрюли, а она между тем была великой фантазеркой. Например, когда мать была еще маленькой, вдруг вообразила, будто у них хрустальный дом. Представь весь масштаб: во время повальной нищеты, голодухи, довоенных репрессий сочинить подобную сказку и не только сочинить, а открыто всюду хвастать. Длилось это, правда, недолго, потому что дом их ограбили и обман вскрыли, обнаружив, что никакого хрусталя и близко нигде нет, но все равно побили всего изрядно и даже единственную дешевую люстру уволокли, хотя на ней и висело-то всего три несчастных стеклянных подвеса. Александр проследил, как сестра раскладывала по тарелкам кашу. Кастрюлю с черепом она пока отставила, ибо печка была двухконфорной, и зловоние постепенно улеглось. - А перед самой войной, когда все по домам прятались да от прошлого отрекались, придумала, будто муж ее был царским офицером и даже побочным сыном царя, ибо были они однофамильцы. Во времена мировой войны, когда царь в здешних местах околачивался (ставка у него в Могилеве была), рождение ее будущего мужа и случилось. (Когда только он в царских офицерах при таком раскладе успел побывать?) Но это уже никого не смутило. И опять же: с трезвоном на все Ивановские, пока выдумку ее сполна и не оценили. Приехал однажды под вечер "воронок", вышли из него трое очень серьезных дядей и, ничего не спросив, увезли мужа в неизвестном направлении, а заодно имущество, что после кражи осталось, прихватили. Но, как выяснилось по истечении лет пятидесяти, долго не мучили, а ровно через месяц, за городом, ввиду особой серьезности обвинения навсегда и уложили. Только бабушка сплетне сей не поверила, потому что долго показывала всем лагерные письма, которые якобы получала от своего дражайшего и безвинно сгинувшего муженька. И никем более не обольщалась, ибо ждала. И только позже, когда я уже появился, призналась, что письма эти были с того света. Я их видел, но издалека, а потом всю связку с собой унесла, что тоже служит доказательством преднамеренности побега. - Я помню, как меня бабушка палкой по спине била, - сказала сестра. - Я упала, а она за это меня по спине, до сдвига позвонков. Так до сих пор и мучусь. - А еще она придумала, будто за ней охотятся трансцендентные силы. У нее в комнате стоял сундук, который она всегда держала на замке и открывать запрещала. Она говорила, что в нем живут умершие души дома, и если их выпустить, они могут много зла сотворить, ибо это их жилище. "Почему же ты не выбросишь его?" - спросил ее я. "Да потому что я еще там не поселилась, - ответила бабушка. - Вот когда умру, тогда сундук и выбросите". - А однажды мне поручили пол выкрасить. Вот я покрасила, а чтоб можно было проходить, положила вдоль комнаты дощечки, словно мостик. И вздумалось вдруг бабушке эти дощечки проверить, хорошо ли лежат. Стала она перепрыгивать с одной на другую, потеряла равновесие и упала прямо в краску. А потом поймала меня и исколотила. - Возможно, ее таки убили, - гнул свое Александр, вытирая хлебом тарелку. - Убили и закопали на стадионе, недалеко отсюда. И все эти позвонки, ребра и суставы, которые мы находили - принадлежат ей. А убивать было за что. Она придумала, будто во время войны при немцах закопала в саду клад, скрыньку с царскими золотыми монетами, да забыла, где. И так этим кладом всех заморочила, что отец с матерью в самом деле однажды перекопали весь участок. Но нашли только старый башмак да несколько пустых консервных банок. А бабушка во время этой процедуры призналась соседям, что вовсе не забыла, а просто не желает сказать из-за плохого к ней отношения. - Я помню, как однажды они с матерью дрались. Бабушка под кровать забралась, а мама палкой ее оттуда доставала. Визг стоял на всю улицу. Бабушка кричала, что мама палкой ей грудь пробила, а когда вылезла, оказалось, что грудь целая. - А, может, ее кто-то из своих убил? - предположил Александр. - Что-то очень быстро был тогда сундук выброшен, хотя бабушка могла бы еще и вернуться. - А однажды, когда мы в гости пошли, она из окна выброситься хотела. Свесилась до половины, а мама ее за ноги держала и кричала: "Что ты меня позоришь, выдра?" Александр подошел к кастрюле и вынул из нее череп. От варки кости побелели, отмылись. Александр поставил его на стол и внимательно всмотрелся, пытаясь углядеть сходство с бабушкой, пока не понял, что бабушку уже не помнит. Тогда он открыл дверцу буфета, где на задней стенке была приклеена ее фотография (в свое время они так и не смогли ее отцарапать, краска же упорно не приставала к глянцу, и они просто прикрыли ее газетой). Осторожно он сорвал желтый, ломкий от времени лист и увидел, что это не бабушка, а совсем незнакомая женщина. Он кинулся в комнату за альбомами, но и там бабушки не оказалось. - Она с собой свои снимки унесла, - сказала сестра, равнодушно следя за действиями Александра. - Впрочем, их совсем мало было. Бабушка была не фотогеничной, тем более сгорбленная. - Но мы-то должны помнить, какой она была. - Безумно вредной - это я помню хорошо. - Стоп, - Александр закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. - Я жил в одной комнате с бабушкой, и над ее кроватью висел ковер с изображением какого-то старинного замка, который она выдавала за свое родовое поместье, потерянное в перипетиях жизни. Помнишь, она еще утверждала, что вытканных в озере лебедей сама в детстве кормила с рук, а один из них ее клюнул шрам этот она всем демонстрировала как примету своего замочного происхождения. А самое интересное, что она ждала из сотканного замка гостя. Какого? Зачем? Неизвестно. Но, что еще более интересно, однажды дождалась. По ее словам, в нашем доме с некоторых пор поселился невидимый человек. Иногда он ходил по дому со свечкой, и тогда бывал немного виден, ибо лучи света преломлялись в его прозрачном теле. Она говорила, что он попал сюда случайно, и его не нужно бояться, ибо то зло, которое по его вине случается дома, непреднамеренное и обусловлено его особой, отличной от нашей, природой. На самом деле ему очень грустно и одиноко, и он бродит, пытаясь найти выход отсюда (может, не только из дома, но и вообще из нашего мира). Однажды я видел его. Он стоял у окна со свечой в руке, тело его колебалось словно в дымке, едва приметное, я даже толком не понял, какое оно. Мне показалось, что от его руки, а, может, от свечки обуглилась рама, и тогда в страхе я забрался к бабушке, а она сказала: "Он добрый, просто - другой". - Она и сама была другим существом, - вставила сестра, моя посуду. - И по ней дурдом давно плакал. Однажды она меня в ванне топила - я волосы краской измазала, а она сказала, что лучше мне тогда не жить. - Лучше, - согласился Александр. - Если волосы в краске - какая это жизнь? Сестра посмотрела на него и, подумав, спросила: - Может, и в тебя вселился дух бабушки? - Ты помнишь, как умерли родители? - перебил ее Александр. - Нет. - Они захлебнулись в крови. Вначале у отца вдруг открылось внутреннее кровотечение (язвенное), которое никак не смогли остановить, пока он не истек кровью. Изнутри. А потом, через полгода, у матери вдруг хлынула носом кровь, прямо фонтаном, и она захлебнулась. Скорая приехала и тут же другую скорую вызвала, потому что самому врачу плохо стало. - И зачем только я этот череп домой притащила? - вздохнула сестра. - Жили себе, жили, и вдруг. Гляди: вон уже и снег пошел. Александр выглянул в окно и увидел: рыжий-рыжий снег падал с неба, припорашивая скошенный, уходящий вниз двор, редкие деревья, крышу времянки тончайшим ажурным слоем. - А еще бабушка клизмы любила ставить, - вспомнила сестра, - прямо спасу не было. Чуть что - сразу клизма. Александр приподнял череп, повертел в руках, словно взвешивая. - Нет, все-таки у бабушки волосы седые были, а тут - рыжие, - сделал он вывод и от досады причмокнул. - A снег? - напомнила сестра. - Он ведь тоже белый, а тут вон как пожелтел. Отчего же и волосы не могли в земле цвет поменять? - Могли, - согласился Александр. - В земле все может. А дырка, гляди, какая огромная, аккурат с кулак. И чем это ее треснуть могли? В дверь постучали, вначале три раза подряд и через секунду - еще раз. - Бетховен, - определила сестра. - Аппасионата. - Не понял? - насторожился Александр, почему-то принюхиваясь. - Баба Фрося, когда хлеб одалживает, всегда Бетховена исполняет. Такая привычка, - пояснила сестра, открывая дверь и пропуская мимо себя огромную туго одетую бабищу. - Перед носом магазин закрыли, - с порога посетовала баба, по-свойски продвигаясь в комнаты. - Хоть кусочек одолжи, а я тебе как-нибудь целой буханкой отдам. Сестра покорно вышла в кухню, а баба Фрося продвинулась вперед и, наткнувшись на череп, непроизвольно дико завизжала. - Что у вас тут, маскарад? - возмутилась через секунду, с трудом переводя дыхание. - Александр бабушку откопал, - сообщила сестра, нарезая хлеб. - Как откопал? - не поняла баба Фрося. - А вот так: лопатой. - Так ведь она у вас пропала, - припомнила баба Фрося. - Пропала. А теперь нашли. - Страшная какая, - передернула плечами соседка. - Что с нами смерть делает. Помню, весной мы с ней раньше всегда фенхель вместе сажали. Его у вас почему-то никто не ел, но сажала она непременно. Мама ваша потом выпалывала, и частенько из-за этого они с бабушкой дрались. - Бабушка сама его не ела, - сказала сестра. - Просто из вредности сажала. - А еще мы варенье вместе с ней варили, так она считала, что каждую ягоду крыжовника непременно пять раз проколоть нужно, а если меньше, то это уже брак. А, когда никого из ваших не было, любила со стульчиком своим на крышу времянки залезть, ей дядя Гриша подсоблял, и там, подпершись, сидела на всеобщем обозрении, а если кто удивлялся, поясняла, что в этом доме другого места ей, окромя как на крыше сарая, нет. - А клад? - напомнил Александр. - Клад она на чужом участке закопала перед тем, как в камыши запрятаться, ибо немцы, отходя, свирепствовать начинали, а вот на чьем - забыла. Это точно было, я эти драгоценности у нее сама видела, царские еще. Ну, дочка, спасибо за хлеб. Потом как-нибудь все сразу отдам. - Если все сразу - мучной завод с пекарней открывать придется, проворчала сестра, прикрывая дверь.