Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики - Страница 39

— Есть вещи, которые можно делать только в восемнадцать лет, не так ли, Дик? — произнес Боудмен. — Теперь тебе за пятьдесят, верно? И ты ходишь по звездам. Кажется тебе, что ты Бог?

— Иногда.

— Хочешь полететь на Бету Гидру IV?

— Ты же знаешь, что хочу.

— Один?

Мюллер онемел и вдруг почувствовал себя так, словно он впервые должен совершить выход в космос, и вся вселенная стоит перед ним за порогом.

— Один? — спросил он через минуту.

— Мы смоделировали все и пришли к выводу, что посылать туда целый экипаж, как обычно делаем, было бы грубой ошибкой. Гидраны реагируют даже на посылку наших зондов отнюдь не благосклонно. Ты ведь видел, как они подняли передатчик и разбили. Мы не можем уничтожить их психологию, так как никогда не сталкивались с чужим интеллектом. Но считаем, что безопаснее… учитывая потери в людях, а также шок, который может быть нанесен неизвестному обществу, послать одного посла Земли, одного гостя, питающего мирные намерения, человека решительного и который сориентируется, как завязать контакт. Возможно, что этого человека через тридцать секунд четвертуют. Но, если ему повезет, то он станет тем, кто совершил нечто уникальное в истории человечества. Выбирай.

Соблазн неодолимый! Быть послом человечества на планете гидранов! Полететь туда одному, бродить по чужой почве и передать первые поздравления космическим соседям от людей… Это билет в бессмертие. И имя твое начертают на звездах во веки веков.

— Как ты себе представляешь шансы на успех? — спросил Мюллер.

— По расчетам получается — один на шестьдесят пять, что выйдешь из этой переделки невредимым, Дик. Учитывая, что условия там отличаются от земных, ты будешь нуждаться в системе жизнеобеспечения. И можешь встретить прохладный прием. Один шанс к шестидесяти пяти.

— Не наихудший.

— Во всяком случае, я ни за что не пошел бы на это, — усмехаясь, произнес Боудмен.

— Ты — нет, но я пошел бы.

— Мюллер допил свой бокал. Совершить нечто в этом роде означает немеркнущую славу. Неудача означает смерть от рук гидранов, но даже смерть не будет столь страшна. «Я жизнь свою не растратил, — подумал Мюллер. — Бывает худшая участь, чем гибель, когда ты несешь стяг человечества в иные миры». Гордость, жажда славы, детская мечта о неувядающей славе, из которой он до сих пор не вырос, приказывали ему принять это задание. Он считал, что шансы, пусть и небольшие, отнюдь не ничтожны.

Возвратилась Марта. Мокрая, блестящая, волосы прилипли к стройной шее. Груди ее бурно вздымались, — маленькие конусы с округлыми розовыми верхушками. «Она могла сойти за длинноногого подростка», — подумал Мюллер, глядя на ее узкие бедра. Боудмен издалека подал ей сушилку. Девушка сжала аппаратик пальцами и сделала полный оборот в кругу желтого света. Уже сухая, взяла с полки свой наряд. Не спеша оделась.

— Это было прекрасно, — произнесла она. Только теперь посмотрела на Мюллера. — Дик, что с тобой? Выглядишь, как… оглушенный. Тебе плохо?

— Я чувствую себя прекрасно.

— Тогда в чем дело?

— Господин Боудмен сделал мне некое предложение.

— Можешь рассказать, Дик. Мы не собираемся держать все в тайне. Напротив, намерены сообщить все галактике.

— Я высажусь на Бете Гидры IV, — хрипло сказал Мюллер. — Один человек. Я. Только как это произойдет, Чарльз? Корабль на паркинговой орбите, а я в капсуле с запасом горючего для взлета?

— Именно.

Марта сказала:

— Это безумие, Дик. Не делай этого. Ты будешь жалеть до конца своих дней.

— Если не получится, смерть будет скорой. Я не раз рисковал и большим.

— Нет. Послушай, временами у меня бывают проблески ясновидения. Я могу предвидеть будущее, Дик. — Она нервно посмеивалась. Марта внезапно перестала играть роль холодной и изысканной девушки. — Если ты туда полетишь, ты не умрешь. Хотя я не уверена, что останешься живым, поклянись, что не полетишь туда? Поклянись, Дик!

— Официально ты еще не принял предложение, — заметил Боудмен.

— Знаю, — ответил Мюллер.

Он встал с места, высокий, почти под потолок ресторанной капсулы, подошел к Марте и обнял ее. Внезапно вспомнил девушку своей молодости под калифорнийскими небесами, вспомнил, какая неистовая сила влилась в него, когда отвернулся от звезд к ней, теплой и покорной. Крепко прижал Марту к груди. Она смотрела с негодованием. Он поцеловал ее в кончик носа и в мочку левого уха. Она вырвалась из его объятий так резко, что едва не упала Боудмену на колени. Боудмен подхватил ее и поддержал.

Мюллер сказал:

— Видишь, каким должен быть мой ответ.

В этот день один из роботов достиг сектора Ф. До встречи еще есть время, убедился Мюллер, но времени¹ осталось немного. Остается только наблюдать и ждать здесь, в сердце лабиринта.

 — Есть! — воскликнул Роулинг. — Наконец-то!

Робот передал изображение человека. Мюллер стоял, скрестив на груди руки, небрежно опершись на стенку. Высокий загорелый мужчина с выступающим подбородком и широким носом. Казалось, присутствие робота его не беспокоит. Роулинг включил фоно и услышал, как Мюллер произнес:

— Привет, робот. Для чего ты меня разыскал?

Разумеется, робот не ответил. Роулинг тоже не ответил, хотя мог бы откликнуться через робота. Стоя возле централи, он наклонился, чтобы рассмотреть получше. Утомленные глаза горели. Десять местных дней потребовалось, чтобы провести одного робота до центра лабиринта. При этом потеряли около сотни роботов, в среднем одного на двадцать метров трассы. Но им, можно сказать, везло, ибо возможности лабиринта по части коварства были прямо-таки неисчерпаемы. Люди, однако, удачно применяли мозг корабля и всевозможные сенсорные устройства, которые выявляли не только ловушки явные, но и большинство ловушек неожиданных. И вот сейчас цель достигнута.

Роулинг едва не шатался от усталости. Эту ночь он не спал вообще, контролируя самую ответственную фазу — переход сектора А. Хостин отправился спать, позднее — и Боудмен. Несколько членов экипажа дежурило в корабле и на централи, но среди них Роулинг был единственным гражданским лицом.

Он и раньше прикидывал, произойдет ли встреча с Мюллером во время его дежурства. Скорее всего — нет. Боудмен опасался, что в такой ответственный момент новичок у руля может все испортить. Его оставили на дежурстве, а он взял и подвинул своего робота на несколько метров дальше, и вот сейчас смотрит на Мюллера.

Роулинг вглядывался в его лицо, отыскивая на нем следы подавленности и мучений. О мучениях ничто не говорило. Мюллер жил здесь одиноко уже несколько лет, неужели это не оставило следов?

— И то — та скверная штука, которую сыграли с ним гидраны, — разве не отразилось на его лице? Насколько Роулинг видел — не отразилось.

Да, глаза Мюллера полны печали, а губы крепко сжаты. Но Роулинг ожидал чего-то более драматического, романтического — лица страдальца. А тем временем он наблюдал за лицом равнодушным, почти окаменевшим, лицом сдержанного сильного человека, уже немолодого. Мюллер поседел, одежда его была настолько потрепана: заметно было, что ее стирали. Но разве можно выглядеть иначе, прожив девять лет в таком изгнании? Роулинг хотел чего-то большего: теней под глазами, выражения горького разочарования.

— Для чего ты здесь? — между тем допрашивал Мюллер робота:

— Кто тебя прислал? Почему не уходишь?

Роулинг не посмел ответить. Он не знал, какой гамбит запланирован на этот случай. Он внезапно выключил робота и помчался бегом в палатку, где спал Боудмен.

Боудмен покоился под балдахином системы жизнеобеспечения. Ведь ему было по меньшей мере лет восемьдесят, хотя никто таких лет не давал, а единственный способ борьбы со старостью, это еженощное включение в свой регенератор. Роулинг остановился, несколько сконфуженный своим вторжением, когда старик спит в сети своих приборов. Два электрода, прикрепленные ремнем ко лбу, гарантировали нужное и здоровое протекание сновидений, освобождая разум от дневного утомления. Сверхзвуковой фильтр очищал артерии от осадков. Таинственная паутина, облепляющая грудь, регулировала выделение гормонов. Все это было подключено к корабельному мозгу и им управлялось. В оправе этой замысловатой системы Боудмен казался восковым манекеном. Дышал он медленно, ритмично, пухлые губы обвисли, щеки словно размякли и опухли. Глазные яблоки вдруг задвигались под веками — это означало какие-то видения в глубоком сне. «А можно его разбудить безболезненно?» — колебался Роулинг.