Человек света - Страница 2

Огест завороженно смотрел, не в силах выдавить ни слова.

- Кажется, у вас есть вопросы?

Молодой человек достал блокнот, перелистнул несколько страниц так быстро, что уголки оторвались от спирали. Облизнув губы, он шепотом повторил про себя вопрос, прежде чем задать его вслух.

- Да, сэр. - Голос у Огеста дрогнул. - Где вы родились? Голова медленно покачалась из стороны в сторону.

- Нет? - спросил Огест.

- Нет, - отозвался Ларчкрофт. - Все и так знают, где я родился. Они видели фотографии моих родителей в газетах. Развалюху, где я появился на свет, объявили историческим памятником. Обыватели рыдали над ранней кончиной моей первой жены, и так далее, и тому подобное. Послушайте, сынок, если хотите чего-то добиться в жизни, нужно задавать важные вопросы.

- Например… например, почему вы только… голова? - спросил Огест.

- Неплохо для начала. Смотрите внимательно. - Голова Ларч-крофта повернулась к господину с красной гвоздикой, который отошел к двери в дальнем конце комнаты. - Бастон, - позвал Человек Света.

- Сэр? - вопросил дворецкий.

- Скажите Хоутсу, чтобы сыграл несколько тактов. Господин у двери высунулся в проем и крикнул:

- Хоутс! Несколько тактов.

Секунду спустя музыка вновь засочилась откуда-то сверху.

- Мне нужно услышать что-то? - спросил Огест.

- Только смотреть, - сказал Ларчкрофт, - но смотреть внимательно.

Закрыв глаза, он начал подпевать.

Огест выполнил указание, но никак не мог понять, что ему полагается увидеть. «Определенно, самый странный вечер моей жизни», - подумал он. А потом вдруг начал различать что-то, чего не видел раньше. От головы гения, там, где полагалось быть шее, начали спускаться линии кадыка. Прищурившись, Огест увидел еще больше. Прошло еще с десяток секунд, и перед ним предстал смутный, но несомненный контур тела Ларчкрофта.

В этот момент Ларчкрофт крикнул «Довольно!» так громко, что господину с гвоздикой не пришлось передавать его приказ. Музыка смолкла, а вместе с ней внезапно исчезли и тонкие линии, обрисовывавшие тело Человека Света.

Веки Ларчкрофта поднялись, он улыбнулся.

- Что вы увидели?

- Я начал видеть вас.

- Очень хорошо. Надетое на мне - брюки, пиджак, рубашка, перчатки, туфли, носки, - все в точности бархатистого тускло-зеленого оттенка обоев. В этой комнате акустика света, если так ее можно назвать, - голое пространство, серость пола, высота потолка, наша масса и, разумеется, свет люстры, мягкий, как жидкий огонь - складывается так, чтобы на фоне зеленого была видна лишь голова. Но когда Хоутс наверху играет на виолончели, расположенной строго над люстрой, вибрация инструмента передается через потолок и подхватывается хрустальными подвесками, которые чуть заметно покачиваются, изменяя консистенцию светового поля и разрушая иллюзию.

- И вы сидите в кресле, обитом тем же зеленым? - возбужденно спросил Огест.

- Совершенно верно.

- Гениально, - рассмеялся молодой человек.

Ларчкрофт какое-то время смеялся без удержу, и Огесту это зрелище казалось одновременно чудесным и ужасающим.

- А вы неглупы. - Голова одобрительно кивнула. - Готов побиться об заклад: теперь вы придумаете правильный вопрос.

Поначалу Огест был уверен, что не разочарует хозяина. Вопрос вертелся у него на языке, но через мгновение мысль ускользнула.

Ларчкрофт закатил глаза. Дернувшись вперед, голова наклонилась к Огесту. Рот открылся, и когда зазвучали слова, репортер ощутил теплое, отдающее чесноком дыхание хозяина.

- Создание Ночи, - прозвучали шепотом слова гения, за ним последовало подмигивание.

Голова снова отодвинулась.

- Не могли бы вы рассказать о Создании Ночи? - спросил Огест, занося над бумагой карандаш и поправляя на колене блокнот.

Ларчкрофт вздохнул:

- Наверное, да, хотя это очень личная история, и сейчас я расскажу ее в первый и последний раз. Но сначала надо ввести вас в курс дела.

- Я готов.

- Итак. - Ларчкрофт прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. - Свет - это творческий гений, изобретатель, скульптор. Доказательств тому можно не искать дальше отражения нашего лица в ближайшем же зеркале, а точнее, глаз. Можете ли назвать, мой дорогой мистер Фелл, что-нибудь более сложное, более компактное и функциональное, чем человеческий глаз?

- Нет, сэр.

- Так я и полагал. Но задумайтесь вот над чем. Наши глаза были созданы светом. Не существуй света, у нас не было бы глаз. За долгий эволюционный марафон человечества свет выстроил эти волшебные шары, на протяжении веков внося мельчайшие изменения, и теперь они способны к удивительному процессу - зрению. Наиважнейшее из наших чувств, не только способ самосохранения, но и единственный важнейший катализатор культуры - порождение гения света.

В древности считалось, что глаза, словно маяки, генерируют лучи, которые, изливаясь, смешиваются со светом солнца, как подобное тянется к подобному, и возвращаются к нам отражением, которое мы затем принимаем за зрение. Сейчас нам известно, что глаза лишь мощнейшие уловители, посредством которых свет общается с нами. Не обманывайте себя: свет разумен. Это я понял еще в самом начале работы с ним. Когда мне было пять лет, я увидел, как солнечный луч проник в комнату через щель между ставнями, ударил в аквариум с золотыми рыбками и рассеялся в личинах составляющих его цветов. С тех пор потребовалось лишь несколько кратких лет интеллектуального углубления в данный феномен, чтобы понять: все, что мы видим и что нам кажется, суть лишь осколки чистейшего света. Так, во всяком случае, я думал тогда.

- Минутку. - Огест бешено строчил в блокноте. - Вы хотите сказать, что все сущее - продукт преломления света?

- Более или менее, - пожал плечами Ларчкрофт. - Эта теория наделила меня достаточно глубоким его пониманием, позволив воплотить кое-какие иллюзии и трюки, которые привлекли внимание публики. После того как я поступил в университет и выучил математические формулы, которые изящно заключили в цифры то, что в юности я отыскивал ощупью, мне показалось - дальше я не продвинусь. Я натолкнулся на своего рода непреодолимую стену, скрывающую от меня секреты сущности света. Я понял, что все сводится к следующему: свет общается с нами посредством глаз, но глаза лишь уловители, поэтому он способен говорить нам, наставлять нас, требовать от нас, однако общаться с ним мы не в состоянии. Я мог манипулировать процессом зрения настолько, насколько сам свет мне позволял, но факт оставался фактом: мое общение с разумом света навсегда останется односторонним.

Однажды ночью, в месяцы, когда подобная ограниченность ввергла меня в угнетенное состояние духа, мне приснился чрезвычайно яркий сон. Я очутился на празднике в старой деревенской школе, куда ходил ребенком. Включая меня, гостей было с десяток, а учительница (хотя такой я ее определенно не помнил) была юной красавицей с золотыми волосами и безмятежным лицом. Все парты вынесли, в классе стоял лишь стол с чашей для пунша. Не знаю, как долго длилась наша беседа. Самое странное, что свечи не были зажжены, и мы стояли в потемках и видели окружающее лишь благодаря льющемуся в окна лунному свету. Потом кто-то заметил, что учительница пропала. Седовласый старик отправился на поиски и вскоре наткнулся на нее: она лежала возле окна, омываемая лунным светом. Он подозвал нас, ведь все указывало на то, что ее убили. Повсюду была кровь, но странная - в виде веревок или нитей, обвивших ее паутиной.

Все собравшиеся почему-то решили, что убил ее я. Я ничего такого не помнил, но чувствовал себя виноватым. Пока остальные стояли, в ужасе глядя на странное тело, я тихонько прокрался к двери. Добравшись до нее, я беззвучно переступил порог, спустился по ступенькам и был таков. Я не бежал, но шел очень быстро. Однако не к дороге, а в другую сторону - за школу, через лесок к реке. На земле лежал снег. Было холодно, и небо мерцало мириадами звезд. Силуэты стволов и голых ветвей были зрительно свежими и хрусткими. Направляясь к берегу, я испытывал глубочайшее раскаяние.