Человек-саламандра - Страница 4
Чушь.
Тогда в стороне Москвы должен расти атомный гриб, наверное?
Ах… Нет. У них же есть нейтронная бомба! Которая уничтожает только всё живое. Тогда все погибли, а она осталась одна во всём мире на пустынном шоссе…
Лена втянула голову в плечи.
Она понимала, что подобные умозаключения глупы и нелепы.
Однако она, холодея не только от ветра, но и от ужаса, продолжала думать о нейтронной бомбе.
Она понятия не имела, как эта бомба действует, похожа ли она на атомную и сопровождается ли ее взрыв вспышкой и грохотом…
Почему-то виделась черная бомба с буквой «N», как ее рисуют на политических карикатурах, разломанная пополам. Из нее вытекает черный дым, состоящий из маленьких убийственных нейтрончиков. А внизу написано «Кукрыниксы», и это слово соединяется с нейтрончиками в черном дыме. И маленькие, невидимые, убийственные кукрыниксы разлетаются по миру и проникают всюду: в магазины и автомобили, в канализационные люки, в которых живут сантехники. И кукрыниксы убивают продавцов и покупателей, водителей и сантехников в канализационных люках.
Но только один человек остается в живых.
Почему?
Возможно, потому, что в момент действия бомбы он находился в убежище.
Кто же он?
Девчонка по имени Ленка, которая поссорилась с родителями и решила ехать в Москву.
Но прежде, чем выйти на шоссе, она побывала в убежище…
Да, как она забыла?
Ведь она не сразу пошла на шоссе.
Сначала она пережила одно нереальное приключение, которое выбросила из головы. У нее хватало забот, проблем и обид на этот вечер, для того чтобы еще и разгадывать головоломки.
Дорога к шоссе вела через дачный поселок и деревню, где приземистые домики местных жителей чередовались с дачами в решетчатых переплетах остекленных веранд.
Ветви сирени, яблонь и груш перевешивались через островерхий штакетник палисадов.
Деревенька заканчивалась зданием местного клуба. Эдакое монументальное сооружение в стиле советского классицизма с античными мотивами. Четыре колонны под треугольным а-ля Парфенон фронтоном, облезлая в потеках и трещинах штукатурка стен и вазоны на тумбах, в которых вместо цветов растет крапива.
Клуб, с момента своей постройки, пребывал в аварийном состоянии. Но если во времена молодости отца Лены в нем еще показывали трофейные фильмы, то во времена полового созревания самой Лены он стоял уже давно заколоченным.
Ныне в качестве клуба использовалось здание бывшей церкви, созданной архитектором Еготовым. К ней пристроили фойе, и купол снесли, а его место заняла шиферная двускатная крыша. Небольшое здание отличалось великолепной акустикой. Там выступали эстрадные артисты, там показывалось кино, там и проходили дискотеки.
А «новый клуб» оказался так неладно скроен и так нелепо сшит, что не сумел стать очагом культуры. Он был еще одним нелепым аварийным зданием, которые щедрой рукой Советской власти были разбросаны по всей стране от Калининграда до Сахалина.
Но в этот момент, когда вся жизнь Лены, казалось, пошла наперекосяк, и здесь не всё было ладно. Большая тяжелая дверь клуба оказалась снятой с петель и стояла рядом прислоненной к стене, очень аккуратно. Внутри виделся призрачный свет.
Лена, не притормаживая, пробежала по ступеням под колонны и заглянула в дверной проем.
Бра на стенах фойе в виде свечек с остренькими лампочками были включены, но лампы горели вполнакала и мерцали немного, как настоящие свечи.
Интересно, аж жуть!
Лена вошла.
Осмотрелась.
Дверь в зрительный зал тоже была снята с петель и стояла рядом с проемом, точно как и первая, аккуратно прислоненная к стене.
«Чтобы сквозняком не захлопнуло!» – подумала Лена и отметила, что и входная и эта дверь были очень тяжелыми и высокими.
Она представила себе, как человек пять молодцов, облепив дверь, как муравьи липовый листочек, пытаются снять ее с петель и примостить аккуратно.
Дверь качается и норовит упасть, кому-то прищемляют ногу, кто-то кричит задушенно: «Осторожно, Юрик!»
Это видение позабавило ее.
В зрительном зале висел в воздухе мерцающий, сплетающийся из рукавов сноп света, отдаленно похожий на луч прожектора крейсера «Аврора» с плакатов на 7-е ноября.
«Это же кино показывают!» – заинтригованно догадалась Лена и машинально огляделась в поисках билетной кассы.
Ничего подобного не обнаружилось, ни души, но и контролерши, с мятыми обрывками билетов в кулаке, она тоже не увидела.
«Старая карга смотрит фильм!» – догадалась Лена.
Хотя совсем не имела оснований считать контролершу старой, и уж тем более – каргой.
Однако если та смотрит фильм, то сидит поблизости от входа в зал на стуле или на ближайшем кресле.
Однако масса несоответствий, типа отсутствия афиши снаружи, да и вообще… Ощущение нетипичности ситуации толкнуло ее вперед.
Она заглянула в зрительный зал.
И сразу – глазами на экран.
По экрану двигались яркие цветные кадры, завораживающие в своем цвете и величественной медлительности. Мужчины в костюмах девятнадцатого или же начала двадцатого века перемещались по улицам какого-то старого европейского города в каком-то немного замедленном ритме.
Так же неторопливо, словно текли, двигались конные экипажи с огромными колесами и черная тень, видимо от низкого облака, проплыла поперек улицы, стекая по фасадам с одной стороны и взбираясь по противоположной.
Яркость цвета поражала, но не было ни музыки, ни шумов. Однако фильм не мог быть немым. Это казалось очевидным.
– Сапожник! – рявкнула Лена во весь свой недетский уже голос. – Звук давай!
И словно спугнула фильм.
Луч погас.
Стало темно, как в гробнице.
Лена отчаянно свистнула. Это был один из немногих ее талантов, которым искренне восхищались мальчишки.
Но никто из зрителей в зале не издал ни звука. Не скрипнуло ни одно кресло, не грохнуло ни одно откидное сиденье.
А они вообще-то были – зрители?
– Ешки-матрешки, – прошипела Лена и, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, пошла через темное фойе на просвет двери.
На улице тоже было темно, но не так, как в гробнице.
– Дурдом, – качая головой, говорила Лена.
Вот и всё приключение.
Странно, но, если подумать, ничего особенного. Может быть, кто-то проверял кинопроектор. Ведь был же в аварийном клубе этот немудреный агрегат? Наверное, был. И его решили забрать и отдать какому-нибудь кинотеатру.
А отсутствие звука и противоестественная яркость цветов – оттого, что он был расстроен.
До шоссе она добралась без проблем, и они тут же начались.
– Во, дурдом! – громко сказала Лена, чтобы ободрить себя, услышав звук собственного голоса.
Однако звук этот мало кого мог ободрить.
Голос предательски дрожал от холода и обиды на всё-всё-всё.
– Это что же получается? – прочистив охрипшее горло, заговорила Лена. – Это какая-то ерунда получается! Ну не может же быть и вправду такого, чтобы всё гикнулось разом? Или может? Наверное, авария какая-то случилась…
Эта мысль ей очень понравилась. То есть ничего хорошего в большой аварии на дороге не было. Но как объяснение это было куда лучше нейтронной бомбы с ядовитыми кукрыниксами. Определенно произошла большая авария, и шоссе перекрыли с двух концов, все машины отправив в объезд! Да! Именно так и случилось.
Лена даже мысленно видела эту аварию, в которой фигурировал автобус «Икарус», большой грузовик и много легковушек.
А толстые и недовольные гаишники в больших перчатках с белыми раструбами и с полосатыми палками ходили вокруг и размахивали руками, словно под действием этих пассов автомобильная свалка могла расползтись, разобраться, и все бы поехали своим ходом, куда им надо.
Но тем не менее вопрос о том, как ей теперь быть, оставался открытым.
Она знала, что приди она сейчас обратно на дачу, так первое, что она увидит, это залитый светом во всех окнах дом… Это – родителей на кухне за столом у окна, покрытым клеенкой с красно-коричневыми клетками и грубо нарисованными корзинками фруктов, и их глаза – растерянные и злые.