Человек-саламандра - Страница 13

Кивком ответив на пожелание удачного дня от привратника, сыщик вышел на бульвар Шелтер, перешел мощенный пиленым камнем тротуар и узкую, усыпанную мелким щебнем проезжую часть и зашагал по центральной аллее, через каждые три шага оставляя на утоптанной земле отпечатки своего оригинального наконечника трости.

Дом, в котором обитал сыщик, был не только трехэтажным, но и самым маленьким в этих кварталах, но отличался тем, что при нем был закрытый задний двор, который сообщался с улицей аркой с вычурными коваными воротами с орнаментом по мотивам холодного оружия разных народов.

Дом был старый. Его выстроили еще в те времена, когда зодчий мог позволить себе импровизировать в области нефункциональных украшений на фасаде и при этом умел устроить в доме удобные, хотя и не слишком просторные квартиры.

Зодчий, создававший этот дом, видимо, пребывал в меланхолии, потому что весь вид этого здания как бы говорил о том, что архитектору нечего сказать. То есть архитектор сумел изысканно, непринужденно и лаконично выразить именно эту мысль – что сказать ему решительно нечего. Это характеризует зодчего весьма красноречиво, как человека смелого в творческих исканиях и находчивого в ситуациях трудных и чреватых ошибками.

Последнее импонировало Кантору, но только это.

Первый этаж дома был основателен, тяжел и как бы вырастал прямо из брусчатки тротуара. Это был как бы не в меру разросшийся набухший неведомым смыслом фундамент – вдруг прозревший рядами светлых высоких окон и осознавший себя не без стеснения этажом дома. Он задавал тон. Он диктовал ритм.

Второй этаж должен был смело устремиться к небесам, ведь он находился на таком надежном и таком многообещающем основании.

И этого зодчий достиг, украсив второй этаж истонченными, устремленными к небу, к свету колоннами, сквозь лес которых проглядывали узкие высокие окна с удивленно и весело вздернутыми переплетами тонких рам. Увенчивался второй этаж широким и массивным карнизом с выступающими балками, торчащими, словно частые-частые спицы зонта.

Третий этаж был этажом обыкновенного дома. Он был нормальной высоты. С простыми, частыми, почти квадратными окнами, с нормальным размером карниза, с водостоками, уходящими дальше в навершия колонн второго этажа. А маленькие балконы украшены чугунными перилами.

Всем своим видом этот демонстративно простой этаж выказывал смущение маленького существа, незаслуженно водруженного на величественный пьедестал. «Что я делаю здесь, так высоко?» – как бы говорил он.

Сыщик любил свой дом и свою квартиру. Не то чтобы он знал об этом. Просто любил безотчетно. И он чувствовал определенный знак судьбы в том, что дом этот находится на углу. Иначе его стискивали бы с боков угрюмые восьмиэтажные громады современных зданий, перегруженные рядами мрачных фигур, массивных карнизов, каскадов ниш и выступов по фасадам. Эти дома были сосредоточенны и деловиты, застегнуты на все пуговицы своих строгих парадных мундиров, отягощены регалиями и заслугами. В них жили слишком серьезные люди, вот что. И едва ли их спасало от самих себя то, что фасады смотрели на бульвар.

Сыщик шел по аллее и слушал непередаваемый, исключительный шелест молодой, еще не достигшей полного роста листвы. Он внимал перестуку копыт и интимному шелесту колес двуколок на проезжей части, ядовитому шипению паромоторов, пропускающих с очевидным неудовольствием торопливого пешехода, отдаленным голосам уличных торговцев, колокольцам часов на ратушной башне, отбивающих последнюю четверть.

День обещал быть солнечным.

Опять же – весна.

Управление сыскной полиции находилось за углом, через квартал, во втором доме по маленькой улице Керри Данс.

Это был знаменитый «Керри Данс Холл», в котором находился знаменитый «Нью Лонг Степ» – главный департамент сыскной полиции, наводящей ужас на преступников и вызывающей благоговейный трепет у обывателя. Это было место, где Альтторр Кантор имел честь служить, не без некоторого удовольствия.

Альтторр Кантор, по прозвищу Пешеход, хотя в его лице многие находили что-то мефистофелевское, – человек добрейший и положительнейший.

Кантор был детектив из отдела по расследованию убийств. Его методы, по мнению непосредственного начальства, иногда отличались если не цинизмом, то вольным толкованием законов Мира, но были неизменно эффективны.

Кантор почти всегда носил это мягкое пальто и котелок радикально-черного цвета. Он почти никогда не расставался с револьвером, зонтом-тростью и маленьким саквояжем. И с тем, и с другим, и с третьим он управлялся виртуозно.

Каждый сыщик приберегал для преступников несколько сюрпризов. Поскольку в ходе расследования приходилось вплотную иметь дело с отчаявшимися людьми, часто пускающими в ход оружие, дознаватели считали нелишним подготовиться к неприятностям. Кантор носил два клинка в ножнах, вшитых в боковые швы брюк, а также широкий браслет на левой руке со стальной полосой в нем. Но хорошая оснащенность не была главным его достоинством.

Сыщик Альтторр не отличался ничем особенным среди десятков других сыщиков, служивших на улице Керри Данс. В том смысле, что у каждого сыщика свои профессиональные методы, выработанные с опытом, привычки и замашки. Кроме того, каждый сыщик – человек со своими слабостями, неотъемлемым и устоявшимся уровнем интеллекта и положением в обществе.

Сказать, что он был знаменит, было бы преувеличением. Однако в профессиональных кругах его имя было известно, и он знал об этом. У него были свои поклонники и свои недоброжелатели. А то, что и тех и других было несколько больше, чем у любого среднего сыщика, говорит, очевидно, в пользу некоторой всё же незаурядности Кантора, либо профессиональной, либо человеческой.

Ах, вот еще! У него же было прозвище! Альтторр Кантор, по прозвищу Пешеход. Откуда оно взялось и почему прижилось – неизвестно.

На службу он являлся пешком, по той простой причине, что жил поблизости. Ему не было смысла выводить со двора паромотор или брать наемный экипаж, чтобы добраться до «Нью Лонг Степ». Так что, возможно, именно из-за этого…

Но в последнее время, когда Кантор обзавелся собственным паромотором, словно подражая новой молодой аристократии, – это прозвище приобрело и второй смысл, и насмешливость. Действительно – паромотор чаще был для Кантора поводом проявить талант механика, нежели средством передвижения.

Управление полиции в утренние часы мало отличается от любого другого учреждения. Здесь масса служащих, либо уже занимающихся своей работой, либо еще только пришедших и занимающих свои места. Здесь еще нет задержанных подозреваемых, доставляемых для допроса, и обилие людей в мундирах еще не так бросается в глаза, как через час после начала рабочего дня.

Дежурный на входе приветствовал сыщика и качнул массивный рычаг, раздвигающий высокие, остекленные массивными толстыми стеклами в прихотливых остроугольных переплетах дубовые двери. Тяжелые створки бесшумно раздвинулись, пропуская Кантора в управление.

Миновав двери, Кантор перехватил свой зонт за середину трости и снял с него наконечник. Даже шаги, не смягченные резиной калош, отдавались эхом в огромном сводчатом зале. Ряды потемневших от времени бюро придавали главному залу сходство с читальней большой библиотеки. За этими бюро работали младшие сотрудники, как облаченные в форму с номерными погонами, так и одетые в гражданское платье.

Слева и справа вдоль главного зала шли ряды кабинетов инспекторов и помощников детективов, отгороженные невысокими, словно бы временными, перегородками. В дверях кабинетов были окошки, за которыми обычно можно было наблюдать живописные сцены допроса подозреваемых или снятия показаний со свидетелей. В первом случае у дверей кабинетов обычно стояли номерные полицейские, которые сопровождали задержанных после допроса в здание суда или же в дом предварительного содержания под стражей, а то и домой, под домашний арест.

В конце главного зала были две лестницы, плавным изгибом обнимающие справа и слева ажурную ферму подъемников, своим индустриальным видом вносившую в обстановку строгость и неумолимость.