Человек с железного острова - Страница 75

Студент перебивает, желая наверно показать, что тоже что-то знает:

– Это которые за круг могут выйти?

– Да, он хотел своего прежнего хозяина найти и вернуть. Сколько душ он для этого выпотрошил – страшно подумать, покуда ему я не попался. До сих пор не знаю каким способом, но в тот момент Восточный подарок все-таки высвободился. Словом хватило у меня силы, да еще и Анлен помогла, выпихнуть этого, третьего, по его же спиральному ходу, и закрыть этот канал. Вот так вот дело было. Уже потом, на бербазе, меня нашел какой-то неясный человек, и туманно сообщил, что деяние мое зачтено и вознаграждено.

– Так значит вот почему…

– Да, наверное именно поэтому, я здесь торчу уже который год, а видок сохраняется, как в первый раз сюда попал. А на Землю как-то раз выбрался, и выяснилось, что за за свою цветущую против логики рожу здесь придется платить там, причем платить весьма серьезно. Слава богу, был внеочередной переброс, и я сюда. Отделался не очень легким испугом, так что теперь мне дорога на Землю закрыта. И знают об этом тут немногие. Зато многие шушкаются за спиной об Алеке-вечнозеленом, опять же эти, из второй секции, все анализы тягают. Да если б только анализы! Поэтому я и в Совет экспедиций не лезу, и вообще предпочитаю всякие глухие места, где мало зрителей.

– Ну-ка стой! Видишь впереди огонек?

Студент огонек видит, и выражает предположение, что это костер.

– Обойдем? – спрашивает он.

– Посмотрим, кто это, – отвечаю, – издали поглядим, а там сообразим.

С дороги берем к обочине, и по бесшумной подстилке мокрых прелых листьев начинаем сближение со всеми предосторожностями, на которые еще способны, но они впустую. Костер горит под пологом из двух косо натянутых холстин общим размером с небольшой парус. Под ним же сидит всем на свете недовольный ломовик, сушит свою профессиональную гордость – красный плащ с золотым шитьем по рукавам. Над костром кипит чайник, рядом пустой котелок и сидит собака – мелкая, но, видать, пакостная шавка. Студент спрашивает:

– Это извозчик?

– Да, ломовик, причем не из последних – смотри, как плащ расшит. Такие подряжаются на дальние дороги. Вон и фургон его виднеется – там под деревьями.

Студенту все ясно, и задерживаться он не хочет, а я против.

– Пойми, – говорю, – эти самые ломовики – народ смелый, независимый и хитрый, иными просто не могут быть. И если умело повернуть, можно в любом случае договориться.

Студент в сомнении, но я решительно шагаю к костру. На пол-дороге собака вскакивает и принимается гавкать, а ломовик одним жестом сворачивает плащ и осторожно укладывает на землю, а затем вскакивает и глядит в темноту, из которой мы и появляемся.

Обычные приветствия, уверения в мирных намерениях, а затем хозяин спрашивает:

– А что вам тут надо? Или не знаете, что ваш народ сейчас в запретных ходит? Будь место не такое глухое, я бы вообще говорить не стал, ну вас в болото. Чего изволите-то?

– Особо ничего не изволим. Самое большое – дорогу до Великой реки узнать, покороче да потише.

– Это значит, в Круглое бежать собрались? Верно, Кун без вас не жилец, и рвать с вами не станет. Ну хорошо. Я сам-то с Конских равнин, мне этот ваш король не указка. Понимаешь? С равнин я, ломовик известный, а он, этот… бродячий, с меня пошлину как с последнего извозчика дерет. Весь наш цех рычит. И он…

Ломовик распаляясь набирает воздуху, и дальше уже почти орет:

– И он еще хочет, чтобы я выполнял его дурацкие указы, когда вокруг на пять селений три стражника! Во! – следует неприличный жест. – Подавися! Так-то. Вы, мальчики сейчас и дорогу узнаете, и у костра посидите, и дальше со мной поедете. Только вот что, ваши панцири придется припрятать. Здесь хоть и мало кто знает, как уртазы выглядят, но расспросы с разговорами будут. А пусть обожрутся своими разговорами. А, кстати, вы-то голодные?

Студент впервые за беседу подает голос:

– Вообще-то нет, но за компанию не против.

– У, хитрец! А я уж тебя за немого считать начал, – сообщает ломовик, и приступает к делу.

Ужин удается на славу. В три приема разогретая смешанка из грибов с капустой, да на пару с нашими консервами, да с довольно крепким зельем, которое оказывается булькало в чайнике и согревают, и настроение поднимают. Даже хозяин наш подобрел, хотя и не перестал ежеминутно поминать «сволочную» погоду, и не менее «сволочного» короля. Наконец, уставши, он разматывает еще два полотнища, из ткани наподобие провощенной кисеи, и подвешивает так, что при любом повороте ветра и дождь не попадет, и дым от костра уходит. Собака выпихнута «на улицу», а в нашем воздушном замке объявляется отбой. За ночь костер несколько раз гаснет, и приходится вставать – ни я, ни Студент обогрев не включали. Встанешь, передвинешь угли, подкинешь свежих обрубков, а на теплину ломовик переползает, на правах хозяина. Утром ничего нового. Дождь не то чтобы прекратился, но явственно выдохся. Ломовик – он, кстати, попросил: «Зовите меня по простому, Кривозубом, а имя ни к чему, пусть его этот, тьфу, в короне, запоминает», – итак, он безжалостно рушит наше убежище, сворачивает полотнища, а потом с помощью Студента начинает волнообразно изгибать получившиеся колбаски. Из торцевых срезов льются небольшие водопадики – хитро! Затем то же самое делаем уже втроем с навесом над упряжкой. Кривозуб доволен:

– Один я бы так не сумел. Да и не хотел я ночевать в дороге, да из-за проклятого дождя не успел в Бальдеронгиху. Поселок это, Бальдеронгиха. Там, вишь-ли, в свое время гном Бальдеронг жил, ну и осталось.

Студент уже лезет разоблачаться, и я следом. В фургоне полутьма, равными рядами уложены мешки семенной ржи или там пшеницы из Хафлингшира. Студент без доспехов оказывается неожиданно худым, и вообще смешно его видеть в одном белье. Мне тоже очень непривычно, но что поделаешь. Вопрос – как быть с оборудованием? Не хочется бросать все эти хитроумные устройства, в которые угроблена уйма труда и мысли, и без которых вдвое возрастает количество ситуаций, опасных для нас. Но выбора особого нет, и поэтому оставляем лишь оружие и всякую карманную мелочь. Одежды, которую предлагает Кривозуб, хватило бы на одного приличного господина и на одного оборванца. Обоих мы делим пополам, и получается, что я красив и импозантен снизу до половины, а мой спутник наоборот. Свои же доспехи сворачиваем и прячем на днище фургона, а по крыше продолжает с монотонным упрямством долбить дождь, словно желая ее во что бы то ни стало продырявить. Затем лезем к Кривозубу, готовить легенду.

– Ну ладно, стало быть, так. Ты, – на меня палец, – будешь доверенным хозяина груза. Обычно мы сами хозяев представляем, а бывает и ездят специально – разнюхать как и что. А ты, значит, за моего пособника сойдешь, только отдай ему свой кафтан, и забери лохмотья. С лошадьми управишься?

Студент:

– Не шибко, но смогу.

– Значит, усе. Садись за вожжи, вникай, а ты, купец, хе-хе, полезай за мною.

И после этого битых полтора часа Кривозуб натаскивает меня не хуже инструктора разведшколы – кто хозяин, да где я жил, да родню запомнить заставил, и как товар идет. Пожалуй, я так могу и впрямь осесть и безбедно торговать, барыши загребая. Кстати о барышах. Я сую Кривозубу десяток золотых южной чеканки, и он берет, но добавки не просит, а даже предупреждает:

– Ты смотри, деньги вам еще пригодятся, дорога длинная.

К середине дня открывается пресловутая Бальдеронгиха – довольно крупное селение, торчит на всхолмье, окруженном невысокой, но крепкой на вид оградой. Посреди холма сторожевая вышка. Есть несколько каменных зданий, а остальные – дерево. Ого, это целый город! У входных ворот нас даже останавливает кто-то вроде таможенника – осматривает груз, выясняет цели и получив мзду, пропускает нас за стену. Я пока со своей ролью справляюсь, а Студент вообще никого не интересует. В самом селении Кривозуб уверенно берет курс на трактир, до которого оказывается совсем недалеко.

– Тут до завтрашнего утра задержимся. Мне неохота второй раз на дороге ночевать, да и сам понимаешь – можно теперь из расходу вылезти.