Человек на поводке - Страница 3

– Меня не было в городе, – ответил Ромстед. – Я вернулся только вчера вечером.

– Я знаю. Мы раздобыли адрес у адвоката вашего отца, но ваш телефон не отвечал. Тогда мы попросили полицию Сан-Франциско проверить вашу квартиру. Домовладелец сказал, что понятия не имеет, где вы пропадаете. В бумагах Краудера значится, что вы были на каком-то корабле. Вы тоже моряк?

– Нет, – покачал головой Ромстед. – У моего друга моторная яхта, и мы перегоняли ее в Сан-Диего. Я прилетел в Сан-Франциско вчера вечером, и ваше сообщение дожидалось меня вместе с остальной почтой.

– Значит, в то время, когда произошло убийство, вы находились в море?

– Если это случилось две недели назад, то мы были вблизи мыса Сан-Лукас.

– Где это?

– Южная оконечность Калифорнийского залива.

– Понятно. А чем вы зарабатываете на жизнь?

– В данный момент – ничем. Последние двенадцать лет я провел в Центральной Америке, но месяца четыре назад продал свое дело.

– Какое дело?

– Лодки. У меня в Коста-Рике была дистрибьютерная фирма по продаже моторных лодок и яхт – для рыбаков, путешественников и просто желающих приятно провести время.

– А когда вы в последний раз видели отца?

– Примерно четыре года назад. Я приезжал в Южную Калифорнию на фабрику, а его корабль стоял в Лонг-Бич. Я поднялся на борт, и мы немного выпили.

– Похоже, вы оба жили совершенно независимо друг от друга, не так ли? Вы знали, что у него в Сан-Франциско есть квартира?

Ромстед печально улыбнулся:

– До вчерашнего разговора с Краудером я даже не знал, что он вышел в отставку. Я написал ему на адрес пароходной компании, когда продал дело и вернулся в Сан-Франциско, надеюсь, они передали письмо. Сам он почти не писал, пару раз в год я получал от него открытки – вот и вся переписка… Но как все произошло? У вас есть хоть какие-нибудь предположения, кто это мог сделать?

– Нет. Мы надеялись, что вы нам поможете, но раз вы не поддерживали с ним близких отношений…

– А как с опознанием тела?

– Никаких проблем. – Брубейкер раздраженно махнул рукой. – Откуда им, к черту, быть – в этом городе не так много мужчин шести футов пяти дюймов роста с белыми как снег волосами. К тому же все документы находились при нем, в бумажнике. На всякий случай можете удостовериться сами. – Он выложил на стол две большие глянцевые фотографии.

Мысленно подбодрив себя, Ромстед поднес их к глазам. Первая запечатлела человека, лежащего на спине на куче грязного хлама: пустых бутылок, газет, журналов, безголовых кукол, ржавых банок, а прямо над спутанной гривой седых волос убитого валялась выпотрошенная диванная подушка и полуистлевшие ботинки. Это был его отец. В темном костюме, светлой рубашке и галстуке, лодыжки стянуты коротким куском веревки, заломленные за спину руки, по-видимому, тоже связаны. Никаких видимых следов насилия. Вот только лицо густо запорошено каким-то белым порошком.

Второй снимок был сделан с более близкого расстояния, он изображал увеличенную голову и плечи – в том же положении и на том же месте. Открытые глаза невидяще уставились вверх с тем недоуменным и затуманенным выражением, какое бывает только у мертвецов. Широко распахнутый рот, по всей видимости, нарочно растянули, чтобы доверху набить порошком. Порошок походил на муку или сахарную пудру. Он же был в ноздрях, на подбородке и по обе стороны от лица на земле. Ромстед сложил снимки вместе и вернул обратно.

– Это он. Но что за гадость у него во рту?

– Лактоза, – ответил Брубейкер. – Мы сделали анализ.

– Лактоза?

– По-другому – молочный сахар.

– Но зачем? Проделки какого-то психопата.

– О, тут как раз все очень даже понятно. Странно только, почему этот намек сделан специально для нас? Мы всего лишь провинциальная полиция.

– Кажется, я вас не понимаю, – сказал Ромстед.

– Разве вы не знаете, для чего используют лактозу?

– Нет, – начал было Ромстед. Потом вдруг неясная догадка мелькнула у него в голове. – О Господи!

– Вот именно. Чтобы разбавлять героин. Похоже, ваш отец пытался кого-то наколоть, но не на тех нарвался.

– Черт побери, что за бредовая идея? Он никогда в жизни не прикасался к этой дряни. Он был шкипером.

– Это мне известно. Но сколько вы знаете отставных моряков или вообще людей, живших на одно жалованье, которые накопили миллион долларов?

Ромстед недоверчиво уставился не него:

– Миллион долларов? У него и в помине не было таких денег.

– Похоже, вы совсем ничего не знаете о своем отце.

– О, я полагаю, к пенсии он был очень неплохо обеспечен, но вовсе не в таких размерах, как вы говорите.

– Ну так слушайте! – вынув из папки лист бумаги, Брубейкер пробежался по нему глазами в поисках нужного места. – Двенадцатого июля, всего за два дня до того, как его выбросили на городскую свалку, Гуннар Ромстед приходил в свой банк на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско и снял со счета двести пятьдесят тысяч долларов…

– Что?!

– Наличными. Сказал, что они необходимы ему для заключения сделки. А теперь пораскиньте мозгами и ответьте, для какой такой сделки требуются наличные?

Ромстед вздохнул:

– Черт возьми, все это выглядит по меньшей мере странно, но продолжайте.

– Вот именно. Четырнадцатого июля, рано утром, его тело обнаружили двое рабочих с мусоровоза. Там сначала побывали наши ребята, потом вызвали окружного коронера. Бумажник вашего отца со всеми документами и полусотней долларов наличными лежал в одном из внутренних карманов его пиджака. Ноги были стреножены веревкой, позволявшей ему передвигаться, но не бежать, а руки скручены за спиной двухдюймовой липкой лентой. Для своих лет – шестьдесят шесть, верно? – он был очень силен, но даже горилла не смогла бы разорвать эту ленту, особенно если ее как следует намотать. Очистив рот от лактозы, мы обнаружили, что у него рассечена нижняя губа, сломан один из нижних резцов и выбит соседний с ним зуб. Мы также нашли входное отверстие – я имею в виду, в затылке. Вы хотите прослушать медицинские рассуждения по поводу траектории полета пули?

– Нет.

– Короче говоря, было установлено, что пуля вошла точно в темя и вышла через заднюю часть верхнего неба. А это значит, что ваш отец встретил смерть, стоя на коленях, если только убийца не взобрался на стремянку. На снимке этого не видно, но на коленях брюк остались следы сажи. В верхней части головы обнаружено незначительное повреждение – скальп рассечен так, будто его чем-то ударили по затылку.

Земля там слишком твердая, а вокруг до нашего приезда успело потоптаться столько народу, что невозможно было выявить хоть какие-то следы. Скорее всего, Ромстеда вытащили из машины, заставили доковылять до края свалки, чем-то ударили, чтобы он упал на колени, и держали в таком положении, пока, наконец, не убили выстрелом в затылок – как при китайской казни. Думаю, это дело рук заезжих гангстеров. Их было двое или трое, а то и больше. Пошарив вокруг, мы нашли осколки зуба и расплющенную пулю – слишком деформированную, чтобы можно было ее идентифицировать с каким-либо определенным оружием, однако нам удалось установить калибр: тридцать восьмой, хотя проку от этого никакого – он самый распространенный.

Мы уверены, что его везли сюда с завязанными глазами, потом повязку сняли, чтобы не оставлять лишних улик. Такой сильный человек конечно же не мог вести себя как баран на бойне, когда понял, что его ожидает; отсюда синяки и разорванная одежда – видимо, перед тем, как вашего отца привезли на свалку, он отчаянно сопротивлялся, поэтому и был связан таким образом.

Брубейкер замолчал, заново прикуривая потухшую сигару, затем, полыхав, бросил спичку в пепельницу. Ромстед зажмурился, силясь изгнать из воображения слишком живую сцену.

– А когда он сюда переехал? – спросил он.

– Никто точно не знает. Он жил в Колвиле один, уезжал и возвращался, когда хотел, и вряд ли кому-то заранее сообщал о своих планах. Однако я не удивлюсь, если в городе отыщется несколько женщин, которые знают о нем гораздо больше, чем мы можем себе представить. Ваш старик, похоже, был настоящим Казановой, и с годами его любовь к слабому полу не угасла. Так что времени он даром не терял.