Человек, который ищет (Сборник НФ рассказов болгарских писателей) - Страница 37

Глотнув несколько раз воздух — поверьте, это стоило в тысячу раз дороже всех сокровищ Лизимаха! — я вернул ему мундштук.

Вскоре темнота рассеялась. Впереди обозначился светлый круг — это был выход из тоннеля.

Еще несколько мгновений, и мы выплыли на поверхность. Никогда в жизни я не ощущал так простые человеческие радости солнце, воздух, безграничный простор… Но уже тогда я знал: пройдет время, побледнеют воспоминания о пережитых ужасах, и я снова приду сюда, в эту пещеру, чтобы вернуть человечеству сокровища Лизимаха.

Питер Лок — психиатр-океанограф, перепрыгивая с камня на камень, спешит по уходящей далеко в море скалистой косе. С высокого берега она кажется позвоночником утонувшего доисторического чудовища, а со стороны напоминает зубцы Гвельского замка. У ее носа покачивается яхта. Питер Лок называет это место «краем света», а его друг, к которому он сейчас торопится, считает, что именно отсюда начинается мир и здесь находится «аванпост империи»…

— Эйгып!

Услыхав этот возглас, крупный загорелый слегка косоглазый моряк с досадой поднимается и поворачивает свою косматую грудь к англичанину. Возле него лежит книга. Но, судя по всему, ею владеют ползающие по страницам муравьи и легкий ветерок.

— Йес, сэр! — говорит Эйгып.

Его настоящее имя Акоп, он армянин из Греции и знает по-английски только эти два слова, но для разговора с господами их ему вполне хватает.

Беседа продолжается. Питер Лок хлопает моряка по темному плечу. Акоп пытается сделать то же, но Питер отстраняется: кожа его под белой рубашкой обгорела на солнце. На вопросительный взгляд англичанина Акоп тычет себя пальцем в грудь, где вытатуирован дельфин, а затем показывает на глубокий фиорд между скалами.

Питер Лок не без покровительства предлагает моряку сигарету и усаживается в стороне на неудобном шероховатом камне, поглядывая на водную гладь.

По мнению Питера Лока, мысли его возвышенны, возвышенны настолько, что тому же Эйгыпу их никогда не понять: «По всему земному шару разнесли мы цивилизацию. Теперь очередь за молчаливыми подводными просторами… Быть может, хотя бы эти не окажутся неблагодарными…»

Но возвышенные мысли Лока были прерваны появлением из воды головы в маске — это был его друг.

— Хау ду ю ду, Питер? — одновременно воскликнули оба. Дело в том, что имена их были одинаковы: океанограф Питер Лок и океанолог Питер Граф.

Не будь Питер Лок англичанином, он бы обязательно с нетерпением, без обиняков спросил, как дела у приятеля, но Питер Лок — это Питер Лок, и, немного помедлив, он как бы между прочим шутливо бросает:

— Как поживает наш добрый старый толстый дельфин?

— Я больше никогда не буду заниматься приручением дельфинов, — печально отвечает Граф. — Фмвфвр, пиу, пиу.

Это другой человек: взгляд его мечтателен и кроток. Положив маску и аппараты на крупную гальку, он учтиво показывает гостю на камень и присаживается сам.

Ответ его, по-видимому, совершенно неожидан, так что одетый Питер лишь после долгой паузы соображает, что сказать голому:

— Объясни мне все спокойно и последовательно.

— Я совсем спокоен, — меланхолически обижается голый Питер. — Сейчас все тебе объясню. Дело в том, что я было возгордился, представил себе после разговоров с тобой наш департамент подводной информации с тысячью прирученных дельфинов-информаторов, которые пересекают океаны и приносят нам сведения о затонувших кораблях, о подводных лодках наших союзников, о приближающихся тайфунах… Как приятно беседовали мы с тобой в моем кабинете: золотые рыбки плавали в аквариуме, мы слушали Генделя…

Устремив взгляд на друга, Питер Граф смотрел, казалось, куда-то сквозь него, а тот в свою очередь внимательно изучал его лицо, стараясь понять, что, собственно, изменилось.

— Как слепы мы были! Ты заразил меня идеей приручения дельфинов. Я с энтузиазмом принялся дрессировать толстого дельфина Хмфврра. Но знаешь, что случилось после твоего отъезда? На следующий же день Хмфврр стал заманивать меня в сторону черных скал, словно хотел мне что-то показать, а спустя несколько дней исчез. Потерся об меня и — если бы все происходило не под водой, я бы сказал — со слезами на глазах удалился. Однако незадолго перед этим там, у подножия черных скал, на глубине десяти метров, он представил мне Большого дельфина. Я впервые видел такой прекрасный экземпляр неизвестного до селе подвида, а он уже знал те восемь слов, которые по системе условных рефлексов мы втолковали Хмфврру…

— Что ты говоришь?!

— Я продолжал опыты с Большим дельфином. Он проявил изумительные способности. Он вообще пиу. Я еще тогда начал понимать… но слушай, я тебе расскажу. Большой дельфин поднимался дышать только между камнями, которые не видны с яхты. Вообще он старался не показываться. Он сразу же выучил много слов. Он их просто запоминал после первого повторения. Понятное дело, я сразу отказался от обычной системы приманки на мелкую рыбешку и сухих червей, хотя он часто мне напоминал: «Хочурпиу рррыбу форррель». Понимаешь ли, мы беседовали с ним так же, как вот с тобой, Питер. В свободное время мы развлекались, я даже хотел научить его игре в шахматы. Но как примитивны наши игры по сравнению с играми пиу!

— Перестань повторять это идиотское «пиу, пиу»!

— Повторять? Ах, я забыл, что ты еще ничего не понимаешь. Но и ты научишься различать отдельные слова. Я тоже не сразу все понял. Я было возгордился, думая, что достиг замечательных успехов в дрессировке первого нашего информатора, и только потом сообразил, что сам превратился в информатора Большого дельфина. Он очень тонко расспрашивал меня обо всем. Английский он выучил за какие-то две недели! Мы уже беседовали на философские темы, мне приходилось употреблять слова его языка для понятий, которых у нас нет… Понимаешь, чтобы говорить со мной, ему пришлось подтянуть мой интеллект. Ты понимаешь, кто кого дрессировал? Не смотри на меня так, Питер! Сейчас я включу магнитофон и ты поймешь. Я записал наш сегодняшний последний разговор. Последний, потому что у меня пробудилось чувство чести и долга… перед королевой…

Питер Лок испытывал давно забытое чувство стажера психиатрической клиники, когда уходит почва из-под ног от увлекающей и заразительной хрупкости человеческой души.

— Питер, не лучше ли тебе выспаться? Поговорим утром.

— Ты мне не веришь? Слушай! — Питер Граф нажал кнопку магнитофона. — Мне пришлось самому его приспосабливать для подводной записи. Слушай наш разговор.

…Учащенное дыхание, бульканье пузырьков воздуха. Щелчок — это включилась специальная маска для подводного разговора. Голос Питера Графа:

— Я понимаю, вы более совершенны, у вас нет рук и вы не скованы постоянной возней с различными предметами. Да, поэтому дельфинус сапиенс более совершенен и более пиу, пиу…

В ответ — подозрительное бормотание.

— Что обычные дельфины являются низшим видом, я подозревал давно, но о таком совершенстве вашей общественной системы не мог и предполагать… Но как же вы работаете в ваших лабораториях, если у вас нет рук?

Продолжительное бормотание.

— Прирученные кальмары, которые возятся с автоматическими устройствами? Да, столько рук! Это неслыханно… И на определенной ступени вы отказались от дальнейшей экспансии планеты? Отказались от суши ради беззаботных любовных игр в подводных просторах? Это непостижимо для нас… Пиу, пиу, пиу, пиу. Краткое бормотание.

— Исчезнувшие экипажи кораблей? Для исследования в пиудепартаменте! Большой дельфин, я уже понимаю то, что никто другой…

— Проклятие! — прозвучал голос Питера Графа, на этот раз не в записи. — На пленке только мой голос! Я не проверил второй аппарат!.. Величайшее открытие века пропало! Для того ли я потерял столько месяцев здесь, в проливе Бонифация!