Человек-компьютер - Страница 20

— Что именно? — спросила Дженет.

— Это ощущение.

— Вы можете его описать?

— Как будто я ем бутерброд с ветчиной.

— Вы любите бутерброд с ветчиной?

Бенсон пожал плечами:

— Не так чтоб очень.

— Вы чувствуете голод?

— Не так чтоб очень.

— Вы чувствуете что-нибудь еще?

— Нет. Только вкус хлеба и ветчины. — Он улыбнулся. — Черного хлеба.

Герхард кивнул. Первый электрод стимулировал какое-то давнее воспоминание.

Ричардс:

— Второй электрод, пять милливольт, пять секунд.

Бенсон:

— Мне нужно в туалет.

— Это пройдет, — сказала Дженет.

Герхард отодвинулся от приборной панели и, прихлебывая кофе, следил за происходящим.

— Третий электрод, пять милливольт, пять секунд.

Этот электрод не оказал никакого воздействия.

Бенсон продолжал спокойно обсуждать с Дженет туалетные комнаты в ресторанах, отелях, аэропортах…

— Попробуй еще раз, — сказал Герхард. — Добавь пять милливольт.

— Повторение третьего электрода, десять милливольт, пять секунд.

На телевизионном экране цепь замкнулась через третий электрод. Снова безрезультатно.

— Переходи к четвертому, — сказал Герхард и сделал несколько пометок. N 1 — воспоминание (бутерброд с ветчиной), № 2 — переполнение мочевого пузыря, № 3 — никаких субъективных изменений, № 4 -

Герхард поставил тире и стал ждать. Для того чтобы испробовать все сорок электродов, требовалось немало времени, но это было дьявольски интересно. Воздействие, электродов оказывалось удивительно разным, хотя располагались они совсем рядом. Еще одно неопровержимое доказательство плотности мозга, который кто-то назвал самой сложной структурой нашей Вселенной. И совершенно справедливо: количество клеток в мозгу одного человека втрое превышает численность населения всего земного шара. Воображение было бессильно представить подобную плотность. Едва начав работать в НПИО, Герхард решил изучать мозг в натуре. Он занимался препарированием несколько дней, обложившись десятком учебников. С помощью тупой деревянной палочки, обычного инструмента для препарирования мозга, он осторожно и терпеливо соскребал сыроподобное серое вещество — соскребал и в конце концов остался ни с чем. Мозг не похож на печень или легкие. Невооруженному глазу он представлялся абсолютно единообразным, и ничто не говорило о его функциях. Мозг был слишком сложным, слишком тонким механизмом. И слишком плотным.

— Четвертый электрод, — сказал Ричардс в микрофон. — Пять милливольт, пять секунд.

Странным, почти детским голосом Бенсон произнес:

— Можно мне пирожка с молочком?

— Интересно, — заметил Герхард, следя за ним.

Ричардс кивнул.

— Как по-твоему, сколько ему сейчас лет?

— Пять-шесть, не больше.

Бенсон болтал с Дженет о пирожках, о своем трехколесном велосипеде. В течение следующих нескольких минут он медленно, точно путешественник во времени, возвращался из прошлого в настоящее.

Наконец он снова стал взрослым и уже рассказывал о своем детстве, а не жил в нем.

— Я постоянно клянчил пирожки, а она мне их не давала. Говорила, что от них у меня могут испортиться зубы.

— Продолжим, — сказал Герхард.

— Пятый электрод, пять милливольт, пять секунд, — сказал Ричардс.

В соседней комнате Бенсон заерзал в кресле. Дженет спросила, что с ним.

— Очень странное ощущение, — сказал Бенсон.

— А именно?

— Трудно описать. Как наждачной бумагой… раздражает…

Герхард кивнул и сделал пометку: № 5 — «потенциальный припадок». Это иногда случалось. Вдруг оказывалось, что вживленный электрод стимулировал припадок. Никто не знал почему. Герхард считал, что на этот вопрос найти ответ не удастся. Он был убежден, что мозг вообще непостижим.

Работа с программами типа «Джордж» и «Марта» убедила Герхарда, что относительно простая программа может вызвать сложное и непредсказуемое поведение компьютера. Бывает также, что запрограммированная машина далеко обходит своего программиста: так, в 1963 году Артур Сэмюэль «научил» машину играть в шашки и она в конце концов начала выигрывать у своего учителя.

А ведь все эти исследования проводились на машинах, чей электронный мозг не превосходил по сложности муравьиный. Мозг человека был куда сложнее, а его программирование длилось десятки лет. Так как же можно было надеяться постичь механизмы его работы?

В какой-то мере это оборачивалось философской проблемой. Согласно теореме Геделя, ни одна система не может объяснить саму себя и ни одна машина не может понять свое внутреннее устройство. В лучшем случае, считал Герхард, человеческий мозг после долгих лет работы сможет расшифровать мозг лягушки. Но он никогда не сможет в равной мере постичь себя. Для этого требуется сверхчеловеческий мозг.

Когда-нибудь, полагал Герхард, будет сконструирован компьютер, который сможет разобраться в мириадах нервных клеток и в сотнях миллиардов внутренних связей в человеческом мозгу. Тогда наконец человек получит искомые сведения — но добудет их для него другой разум. И человек, конечно, не будет знать, как работает этот компьютер.

В комнату вошел Моррис с чашкой кофе. Он отхлебнул глоток и посмотрел на Бенсона.

— Ну, как он держится?

— Хорошо, — ответил Герхард.

— Шестой электрод, пять и пять, — сказал Ричардс.

Бенсон никак не прореагировал. Он говорил с Дженет об операции, о том, что у него все еще болит голова. Повторная стимуляция также ничего не дала.

— Седьмой электрод, пять и пять, — сказал Ричардс.

Бенсон внезапно выпрямился.

— Это было приятно, — сказал он.

— Что? — спросила Дженет.

— Повторите, если вам нужно.

— Какое у вас возникло ощущение?

— Очень приятное, — сказал Бенсон. Он словно весь преобразился. — А знаете, доктор Росс, — добавил он, — вы замечательный человек.

— Благодарю вас.

— И очень привлекательны. Не помню, говорил я вам об этом раньше?

— Как вы себя сейчас чувствуете?

— Вы мне очень нравитесь. Не знаю, говорил я вам раньше?

— Мило, — проговорил Герхард, — наблюдая за Бенсоном. — Очень мило.

Моррис кивнул:

— Сильный центр удовольствия.

Герхард сделал пометку в своем блокноте. Моррис отхлебнул кофе. Они подождали, пока Бенсон успокоится. Потом Ричардс невозмутимо сказал:

— Восьмой электрод, пять милливольт, пять секунд.

Пробы продолжались.

В полдень на интерфейсинг пришел Макферсон. Это никого не удивило. В известном смысле исход операции решался только теперь. Электроды, компьютер и батарейка были вживлены и подсоединены друг к другу, но они бездействовали, дожидаясь включения. Так новый автомобиль ждет, чтобы кто-нибудь повернул ключ зажигания. Герхард показал Макферсону свои записи.

— При раздражении мозга импульсами по пять милливольт три точки дали положительные результаты, а две — отрицательные. Положительный результат получен с седьмым, девятым и тридцать первым электродами. Отрицательный — с пятым и тридцать вторым.

Макферсон взглянул на записи, потом посмотрел на Бенсона через полупрозрачное стекло.

— Среди положительных есть подход к центру удовольствия?

— По-видимому, седьмой.

— Сильный?

— Вполне. Когда мы его стимулировали, он сказал, что это ему нравится, и проявил большой интерес к Джен.

— Может быть, слишком сильный? С вредными последствиями?

Герхард покачал головой.

— Нет, не сказал бы. Если, конечно, стимуляции не будут следовать друг за другом через короткие интервалы. Как было с тем норвежцем…

— Нам вряд ли следует этого опасаться, — перебил Макферсон. — Бенсон останется в клинике еще несколько дней. Если что-нибудь пойдет не так, мы всегда сможем переключить электроды. Нужно просто держать его под наблюдением. А девятый как?

— Слабоват и даже не очень четок.

— Как он реагировал?

— Повеселел, начал чаще улыбаться, рассказывать забавные анекдоты.