Человек из прошлого - Страница 2

— Перепутали мне все на свете, а теперь "говори"! Чтобы сказать, я должен был быть ночью на месте происшествия.

— Я тоже там не был.

— Браво! Поздравляю с рационализацией — пропускать осмотр места происшествия!

— Какой еще тебе осмотр! Люди подумали, что это несчастный случай, и отвезли человека прямо в больницу.

— А тебе кто мешает представить это как несчастный случай?

— Никто ие мешает. Кроме моего педантизма. Врожденный порок. Что поделаешь!

— Браво! — повторяет врач.

Это "браво”, употребляемое по поводу и без повода, — единственная острота в репертуаре Паганини. Он жадно посасывает сигарету и добавляет:

— Видишь ли, милый, я тоже педант и не могу дать тебе точное заключение, когда не имею даже представления о том, в каком положении лежало тело.

— Ладно. Переходи к фактам.

— По всему выходит, что человек умер от сердечного приступа. Но поскольку ты, как я чувствую, ищешь другое, должен тебе сказать, что алкоголь навряд ли был причиной этого приступа: количество мастики, разлившейся по рубахе и жилетке покойного, во много раз превышает количество выпитой им…

Судебный врач замолкает и многозначительно смотрит на меня.

— Ну и?.. — Терпеть не могу пауз и прочих драматических эффектов.

— Приступ мог произойти и вне связи с поглощением алкоголя, — замечает равнодушно доктор.

— Понятно, — киваю. — Встретился с каким-нибудь знакомым, услышал от него страшную историю и рухнул на тротуар. Но зачем нужно было обливать его мастикой? Может быть, чтобы привести его в чувство после того, как довели до приступа?

— Кто, что, зачем… Это твои проблемы.

— Да, но сейчас твоя очередь говорить.

— Говорить-то я могу— говорить нетрудно. Плохо только, что доказать ничего нельзя…

Паганини затянулся в последней раз и ловко швырнул окурок в открытое окно.

— А именно? — попытался я спровоцировать его. У меня было явное ощущение, что этот человек затягивает разговор не без умысла. Как выяснилось, я был прав.

— Куда ты спрятал сигареты? — спросил Паганини с таким недовольством, словно это касалось его сигарет, а не моих.

Вытаскиваю со вздохом пачку, одариваю старого друга и снова возвращаю его к теме беседы:

— Ну давай же, рассуждай дальше.

— Кое-какие детали заставляют меня допустить, что смерть могла наступить и вследствие удара электрическим током…

Паганини с наслаждением затягивается и смотрит на меня со сдержанным самодовольством. Это его сюрприз. Когда он растягивает разговор, это бывает не только для того, чтобы вытянуть из меня еще одну сигарету, но и с целью преподнести сюрприз.

— Какие детали ты имеешь в виду? — спрашиваю. — Ты обнаружил электрические знаки? Если был удар током, должны быть электрические знаки.

— Видишь ли… Электрических знаков нет… Но это еще не исключает версии… Особенно при такой тонкой коже, как у нашего пациента.

— Электрический ток… Посреди улицы… — вслух размышляю я.

— А что тут такого? Все возможно, — отзывается Паганини. — Встретил его этот, со своей страшной историей… Сказал "здравствуй", и в темноте вместо руки подал ему оголенный кабель…

— Браво, — бормочу я в стиле собеседника и быстро покидаю его уютное учреждение.

Уверен, что читатели уже видят, как я погружаюсь в чрево города в поисках улик и специалистов по электрической стихии.

Еще один вариант: инспектор, подобно отпетому бюрократу, наглухо запирается в своем кабинете, разворачивает фолиант с пожелтевшими от времени страницами и погружается в чтение.

Действительно, когда хочешь проникнуть в тайны жизни человека, которого уже нет среди нас, единственный выход из положения— прибегнуть к изучению его мемуаров. К сожалению, люди сегодня очень заняты и редко оставляют после себя мемуары. Так обстоит дело и с Медаровым, хотя, что касается Медарова, он как раз не мог пожаловаться на большую занятость. У него было двадцать лет свободного времени, и то, что он не оставил мемуаров, — форменное безобразие.

Впрочем, когда нет мемуаров, можно довольствоваться материалами судебного дела. Материалы по делу "Кометы" весьма объемисты, однако данные, которые я извлек из этих документов, более чем скромны: несколько имен, несколько исходных пунктов. А дальше тропинки к истине теряются в бесчисленных поворотах, тонут в неизвестности. Но хорошо, что мы все-таки уже ступили двумя ногами на твердую почву. Немного литературных занятий, несколько звонков по телефону — и вот мы уже на стартовой дорожке. Еще утром я не видел ни одного направления поиска, а сейчас располагаю уже двумя. Чтобы не спутать одно с другим, я даже снабдил их названиями. Первое направление — Илиев. Второе — Танев. А теперь — в добрый час!

Раз уж употребил слово "час", следует уточнить, что в тот момент, когда я взялся за успевший высохнуть плащ, был уже седьмой час. Рабочий день закончился, во всяком случае для некоторых. Излишне говорить, что я к их числу не отношусь.

В седьмом часу трамваи битком набиты, так что мой выбор снова падает на передвижение пешим ходом. Не знаю, говорил ли я уже вам о том, что хождение пешком очень мне помогает. Когда идешь, и мысли движутся вместе с тобой. В общем, поддерживается хорошая деловая атмосфера. Некоторые люди думают, что наша работа состоит главным образом в подкарауливании злоумышленников в темноте, с пистолетом в руках, — так, стоишь себе и ждешь, когда из кустов выскочит убийца с виноватым выражением лица, — или в изучении с помощью стократных луп отпечатков пальцев преступника. А ведь мы, в сущности, люди, которым надо много думать и говорить — разумеется, на строго определенные темы.

В данный момент, ввиду отсутствия собеседника, я разговариваю сам с собой и, поглощенный этим увлекательным занятием, пересекаю город в направлении от Львиного моста к Орлову мосту. Расстояния между этими столь поэтично названными мостами достаточно, чтобы в моей голове созрело несколько первоначальных версий.

Уже совсем стемнело. Деревья парка неясно вырисовываются на фоне влажного, пропитанного электрическим светом неба. Люди спешат по тротуарам или толпятся на троллейбусных остановках. На шоссе автомобильные огни сливаются в две длинные движущиеся гирлянды, одна красная, другая белая, одна исчезает в темноте, другая ползет оттуда. Иду полутемной аллеей между гирляндами огней, с наслаждением вдыхая запахи влажной земли и мокрой листвы заодно с ароматом сигареты, дымящейся в уголке рта. Еще километр пути, еще несколько подробностей в очерченных уже версиях — и вот мы в намеченном месте.

Жилой дом совсем новый. На лестнице пахнет масляной краской, и малолетние совладельцы еще не успели запечатлеть свои автографы на стенах. Беглый взгляд на почтовые ящики убеждает, что я на верном пути, поэтому спокойно поднимаюсь выше. Вообще практическая работа у меня часто связана с хождением по разным адресам, подъемами и спусками по лестницам и с лестниц, звонками в двери и формулированием реплик вроде: "Вы такой-то?.. Очень приятно… Я из милиции…" К сожалению, это "очень приятно" не всегда радует взаимностью. Но это уже детали. А мысль моя состоит в том, что со стороны я чем-то похож на инкассатора. С тем различием, что интересуюсь задолженностью людей не в связи с пользованием электроэнергией, а в связи с соблюдением законов. Хотя в данном случае электричество меня тоже интересует.

Третий этаж, дверь налево. Звонок. Рядом кнопка освещения лестницы. Новая, стандартная, совершенно исправная. Нажимаю на кнопку, чтобы проверить, как она функционирует. Потом повторяю тот же научный опыт со звонком. Через мгновение дверь широко открывается, и в проеме возникает невысокий мужчина, чуть старше меня.

Кстати, язык дверей тоже следует понимать. Когда дверь приоткрывают на два-три сантиметра— столько, сколько нужно, чтобы пропустить подозрительный хозяйский нос, — это говорит о том, что не только этот нос подозрителен, а могут встретиться и другие подозрительные вещи. А когда двери раскрываются широко, значит, хозяин — человек с широким сердцем и вообще широкая натура. Одним словом, "заходите, пожалуйста".