Человек из Назарета - Страница 77

— Эй, ты! — громко позвал его Пилат. — Мальчик! Неси это сюда.

Вздрогнув при звуках сердитого голоса и открыв рот от страха, мальчик торопливо подошел, расплескивая воду.

— Полей мне на руки, — громко приказал Пилат. — Скорее же, мальчик. И закрой рот.

Мальчик сделал, как ему было велено, и Пилат движением руки отпустил его. Со злобно-язвительным выражением на лице Пилат оглядел священников и фарисеев и, стряхнув с рук капли воды на их одежды, сказал:

— Крови нет. Чистые, как видите.

Уходя с поспешностью, неподобающей полномочному представителю Римской империи, он едва удостоил взглядом группу священников и фарисеев, а на Иисуса, разумеется, не взглянул вовсе. Те молча наблюдали, как он уходил. Квинтилий улыбнулся и сказал:

— Если вас беспокоит формальная сторона дела, то распоряжение о приведении в исполнение трех смертных приговоров уже подписано. Имя Иисус в него внесено заранее. К счастью, без этого… как его там?

— Понимаю, без патронима, — ответил Зара. — Без родового имени. Отец наш Небесный все устраивает к лучшему, господин помощник прокуратора. Мы знаем, кто наши друзья.

Когда в замке заскрежетал ключ, в тюремной камере, где на грязной соломе рядом с Иовавом и Арамом лежал другой Иисус, известный как Варавва, произошло некоторое замешательство. В камеру вошел охранник Квинт. Он оглядел узников и широко улыбнулся. Иовав сказал:

— Еще рано. Время еще не подошло, я знаю. По солнцу могу сказать.

— И мы к тому же не обедали! — выкрикнул Арам. — Нам обещали хороший обед. Так принято, таковы правила! Проклятые лживые римляне!

Квинт усмехнулся, глядя на Варраву, и скомандовал:

— Ты. Выходи!

— Я первый? Полагаю, это правильно. Что такое лишний час жизни в этой вонючей крысиной норе? Но ты должен дать мне вина.

— Ну уж нет, ничего ты от меня не получишь. Покупай сам, если хочешь, подонок. Тут вот у меня приказ о твоем освобождении. А что до этих двоих, то с ними все остается по-прежнему. Никогда ничего не смогу понять в этом мире. Евреи! Где евреи, там всегда неразбериха. Ты, свинья, вон отсюда! Вон, пока я не надавал тебе пинков!

Варавва лениво поднялся, старательно делая вид, что его вовсе не волнует это невообразимое освобождение и что ему абсолютно все равно, останется он жив или умрет. Тут Иовав, выйдя из себя, завопил:

— Это какая-то ошибка! Мы ничего такого не сделали, просто пошли за ним сюда. Главный он, а не мы! Мы делали, как он нам говорил. Дай мне посмотреть на этот приказ. Я требую показать его мне! Здесь наверняка какая-то ошибка!

— Никакой ошибки, ребята, — отвечал Квинт. — Вы выйдете отсюда немного позже. Только для вас все будет иначе. Вы дадите, — он принялся издевательски имитировать патрицианский выговор, — праздничное представление для граждан. Дневной спектакль. Соберется прекрасное общество. Сами увидите.

Арам плюнул в сторону Вараввы:

— Вот тебе! Продался им, да?

— Скорее, нас продал, — прорычал Иовав.

Они оба набросились на Варавву. Квинт позвал еще одного стражника. Они с трудом удерживали двоих крикунов, которые плевались и царапались. Варавва изрек:

— Божья справедливость — вот что это такое, друзья мои, хотя римлянам сие понятие и неведомо. Бог может сделать своим орудием кого угодно, даже римлян. Помните об этом. Не беспокойтесь, я продолжу начатое дело.

Вошли еще два стражника. Иовав и Арам не унимались:

— Грязный предатель! Хитрая свинья! Римский прихвостень! Ублюдок!

Варавва весело помахал им на прощанье рукой, старательно скрывая при этом свое удивление. Двоих его сообщников, друзей, борцов за общее дело, без труда удерживали ухмыляющиеся римляне.

Теперь события быстро шли к развязке. Квинтилий договорился со служившим у римлян мастером по изготовлению вывесок, чтобы тот сделал титул — табличку с кратким изложением на трех языках сути преступления, которое совершил приговоренный к распятию. Титул прибивался к кресту.

Когда Квинтилий увидел побеленный кусок дерева с еще не высохшими строчками, нанесенными черной краской, его очень обеспокоило содержание надписи. «IESVS NAZARENVS REX IVDAEORVM»[127], гласила строка на латыни. По-гречески было написано: «IESOUS НО BASILEUS TON IOUDAION»[128]. Фраза, написанная на арамейском, который Квинтилий понимал с трудом, означала, как он предположил, то же самое.

— Это не то, что я заказывал! — воскликнул Квинтилий. — Его преступление состоит в том, что он выдает себя за царя иудеев. Эта же надпись гласит, что он и на самом деле царь. Унеси и переделай. Если мы повесим табличку в таком виде, евреи обрушат на нас всю свою ярость.

— Со всем моим уважением, господин, — сказал мастер по вывескам, кривоногий человек, от которого исходил довольно приятный запах дорогих ароматических масел. — По ведь его сиятельство видели, как мы делали эту табличку. Они спросили, что мы на ней собираемся написать, и мы объяснили. Тогда они велели написать именно то, что мы и написали. Они даже немного помогли нам с арамейским — ужасный все-таки язык!

— Его сиятельство? Господин прокуратор? Не может быть!

— Они сказали, господин, что знают, как это оскорбит некоторых, но, мол, самое время, чтобы кое-кто оскорбился. И еще они сказали: «Если кто-то будет недоволен, передай им, что я написал то, что написал». Потом они ушли, не дав больше никаких указаний.

— Пусть кровь падет на его собственную голову, — процедил сквозь зубы Квинтилий.

— Прости, господин?

— Забери это и отдай командиру того отряда, что совершает распятия.

— Будет сделано, господин.

Теперь Иисус оказался полностью в руках римлян. Обычно распятию предшествовала процедура бичевания, которую, если приговоренный оказывался евреем, с большим удовольствием исполняли сирийские наемники из оккупационной армии. В грязном дворе своей казармы они уже сорвали с Иисуса всю одежду. Он стоял, плотно прижавшись грудью к массивному каменному столбу и обхватив его руками, — запястья приговоренного были связаны, все тело в крови.

— Здоровый ублюдок, совсем не похож на еврея. Вон там немного кривовато. Ударь-ка его по другой щеке. Я имею в виду другую щеку его задницы.

— Есть, господин!

— Вон там свисает кусок кожи. Делай свою работу как следует. Отсеки его одним ударом, и дело с концом. Давай, Фидон, побольше свежего мяса!

Избиение продолжалось.

— Заставь же наконец этого ублюдка кричать. Откуда нам знать, что им больно, если они не кричат?

— Этот не закричит. Большой ублюдок, как ты сказал, господин.

— Достаточно, — сказал командир, отвечавший за экзекуцию. Он был очень молод. — Накиньте на него одежду.

— Мы ведь только начали, господин. Люди еще хотят. На его шкуре много мест, господин, к которым мы еще и не прикасались.

— Это приказ.

К командиру подошел улыбающийся сириец, который осторожно держал в руках что-то вроде усеянного колючками кольца.

— Что это?

— Он говорит, что он царь, господин, ведь так? Но это оскорбительно для императора. Мы должны его короновать.

— Давайте заканчивайте. Мы опаздываем.

Сирийцы туго натянули на голову Иисуса кольцо, сделанное из веток колючего кустарника. Для этого им пришлось приподниматься на носках, настолько был высок пленник.

— Ему недостает в руке этой штуки. Как вы там ее называете?

— Скипетр, господин?

— Дайте ему подержать эту плеть. Не думаю, что посмеет ударить. Евреям недостает мужества.

Они накинули на плечи Иисуса красный плащ легионера и вложили ему в руку плеть. Кровь из-под «короны» струйками стекала по лицу приговоренного. Затем сирийцы разыграли короткую сценку с неуклюжими поклонами, которые сопровождались фразами вроде: «Радуйся, царь иудеев! Выше свой царственный зад, божественное иудейское величество!»

— Не выношу этих ублюдков, господин, — сообщил старшему офицеру младший командир.