Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Страница 8

Эта группа деревьев будила в нем страх, но одновременно и странно притягивала его.

И все это время Кэт удалялась, а внутренний голос говорил ему, что он не должен отпускать ее в таком виде ночью в город. Он боролся с этой мыслью, пока не повернул и не пошел в противоположном направлении, охваченный отвращением к самому себе, тихо бормоча проклятия…

Ощущение болезненной безмерности, перемещение плоскостей и параллаксов, невообразимые перемещения, в которых кривизна пространства-времени осциллирует между негативом и позитивом, а в середине зияет бесконечность — магическая, обманчивая, могущественная…

Вцепившись в поручни кресла, Бретон судорожно сжимал их, пока отзвук его дыхания не утонул в тишине комнаты. Тогда он поднялся, подошел к камину, завел старые часы в дубовом корпусе и ощутил в своей руке тяжелый холодный ключ, холодный и материальный. За окнами снова начал падать снег — маленькими пушистыми хлопьями, а автомобили, как призраки, мелькали в просветах за деревьями. Тяжелые, коричневые тени заполнили дом.

Потом он пошел на кухню, и, пока варил себе кофе его разум медленно пробуждался от того состояния оцепе нения, которое всегда вызывало в нем путешествие во времени. Наступающий обычно после путешествия отлив энергии, хотя был хорошо знаком ему, на этот раз, однако, приобрел значительно более острую форму. Ожидая, когда закипит вода, Бретон с опозданием осознал, что во многих отношениях это путешествие было другим — речь шла прежде всего об элементе фантазии. Эти вязы, растущие посреди Четырнадцатой улицы, удивили его, но не только: в их воздействии на него было нечто большее, нежели сознание, что они здесь совершенно не на месте; они казались прозрачными, как картинки, отброшенные на какой-то реальный фон — и, однако, обтрепанный свод их крон был действительным. Он уже видел его где-то, и свод этот что-то обозначал — но что?

Поставив кофе отстаиваться, он открыл холодильник и убедился, что там нет ни молока, ни сливок. Его желудок подступил к самому горлу при одной мысли о черном кофе, но поиски в пустой кухне выявили, что единственной, кроме кофе, жидкостью является уксус в банке из-под пикулей, где, словно в микстуре, плавали какие-то хлопья. Бретон налил себе черного напитка, над поверхностью которого вились плоские серые спирали пара, и вернулся в столовую. Отхлебнув кофе, он старался сосредоточиться на своих личных делах, но комнату заполнил полумрак, и Бретон почувствовал себя измученным. Оказалось, что недельное лечение и отдых — это слишком мало, чтобы компенсировать потери, понесенные им за период долгого пьянства.

Он проснулся спустя несколько часов в почти полной темноте. Сквозь окно пробивался анемичный лиловый свет уличного фонаря, а по стене в глубине комнаты перемещались неопределенные тени. Сдерживая дрожь и прилив слезливости, Бретон выпрямился в кресле. Он решил выйти в город, чтобы съесть что-нибудь. Когда он встал, то заметил колеблющуюся тень ветви на мертвой серой поверхности телевизионного экрана и вдруг вспомнил, где он видел эти три вяза.

Одна из местных телевизионных станций во время передачи новостей показывала фотографию места, где было обнаружено тело Кэт, — как раз возле этих трех вязов.

Единственная проблема состояла в том, что вязы, которые он видел в своем путешествии, не были неподвижными; их как бы нарисованные линии ветвей меняли положение соответственно капризам ночного ветра. Они были — Бретон вздрогнул, используя это определение, — реальными. А это в свою очередь означало изменение его отношения к путешествиям; он должен был признать, что какая-то часть его сознания сочла возможным верить, что фактически сегодня он видел Кэт. Возможно ли, рассуждал он холодно, что его одинокое, отягченное чувством вины подсознание, пренебрегая всеми законами природы, совершило путешествие в прошлое? Неужели вековое стремление человечества к овладению невозможным, к возвращению в минувшее с целью исправления совершенных ошибок делало психическую силу двигателем всех его совершаемых до сего времени путешествий? Это объяснило бы тот факт, что во время таких путешествий он переживал заново критические моменты своей жизни, которые, как правило, имели какие-нибудь трагические последствия. Возможно ли, что он, Бретон, является незрелым путешественником во времени, обреченным на неподвижность своей материальной оболочки, но способным, однако, выслать в прошлое какой-то нематериальный элемент своей личности? А если, не дай бог, это так, то он до самой смерти будет возвращаться к той кошмарной сцене с Кэт. И эти три вяза, которые снова начинают маячить…

«Нет, нужно двигать отсюда, — подумал он. — Я должен пойти поужинать в какой-нибудь шумный ресторан с музыкальным автоматом, с клетчатыми скатертями, с большими, грубо изготовленными пластиковыми помидорами на столиках и нормальными людьми, болтающими о вещах, о которых нормальные люди обычно болтают».

Он зажег лампы во всем доме, немного освежился, переоделся и как раз выходил, когда слегка обшарпанный автомобиль въехал в ворота и приблизился к дому по заснеженной подъездной дорожке. Отворилась дверца рядом с водителем, и вышла Хетти Кэлдер. С явным неудовольствием она посмотрела на снег и мстительно стряхнула на него пепел с сигареты.

— Выходите? Я приехала с Гарри, чтобы узнать, не нужно ли вам чего.

— Отлично. — Бретон был удивлен тем, какое большое удовольствие доставил ему вид этой крепкой, одетой в твид фигуры. — Я хотел пригласить вас на ужин. Мне было бы очень приятно поужинать в вашей компании.

Он уселся сзади и коротко поздоровался с Гарри Кэлдером, лысеющим книгоедом лет пятидесяти. Широкое заднее сиденье, заваленное сумками с покупками и журналами, вернуло Бретону ощущение безопасности — видимо, сказывалось то, что он оказался в нормальном окружении. Когда они ехали через город, он разглядывал предпраздничные витрины магазинов, обращая внимание на мельчайшие детали, чтобы не осталось места для мыслей о Кэт.

— Как вы теперь чувствуете себя, Джек? — Хетти оглянулась на свалку, где царил Джек Бретон. — Вы не выглядели лучшим образом, когда остались одни.

— Да, я действительно чувствовал себя тогда не лучшим образом, но теперь все в порядке.

— А что с вами было? — настаивала Хетти.

Бретон поколебался, а потом решил для пробы сказать правду.

— Если быть честным, то у меня были неприятности со зрением. Перед правым глазом летали какие-то цветные огоньки.

Совершенно неожиданно Гарри Кэлдер обернулся и сочувственно причмокнул.

— Радужные зигзаги, да? Ну, я-то знаю, что за этим следует.

— Что следует? Что вы хотите этим сказать, Гарри?

— То, что это есть и у меня. А потом начинаются боли, — объяснил Гарри Кэлдер. — Это обычный симптом, предшествующий мигрени.

— Мигрень! — Бретон почувствовал, как что-то конвульсивно шевельнулось в его подсознании. — Но у меня никогда не болит голова.

— Нет? Ну, это ваше счастье. Потому что со мной после этого парада красок происходит что-то ужасное. Вы не поверили бы.

— Я не знал, что существует такая связь между этими штуками и мигренью, — сказал Бретон. — Видимо, я действительно счастливчик.

Вера Бретона в возможность совершать путешествия во времени рождалась в муках многие месяцы.

Правда, он вернулся к работе, но был не в состоянии решать даже простейшие проблемы административного характера, не говоря уже о принятии решений по существу. С помощью трех инженеров Хетти поддерживала бюро в состоянии близком к нормальному. Вначале Бретон просиживал часами за письменным столом, вглядываясь в лишенные всякого смысла рисунки и чувствуя, что он не способен думать ни о чем другом, кроме Кэт и роли, которую он сыграл в ее смерти. Временами он пытался даже писать стихи, чтобы как-то выразить свое отношение к Кэт и придать ему менее острый характер. Обильные зимние снега окутали Монтану саваном тишины, и Бретон подолгу смотрел, как снег укрывает ряды припаркованных перед домом автомобилей. Тишина, казалось, окутывала и его тело до такой степени, что он чуть ли не слышал круговорот жизненных соков в своем организме, проникновение воздуха в легкие, неустанную подпитку артерий капельками холестерина…