Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Страница 7

Полиция сказала ему, что психопата, совершившего убийство, будет трудно обнаружить. В таких случаях надежда на удачу особенно ничтожна. Ему дали понять, что если пускать женщин одних ночью в парк, то на что, собственно, надеяться?

Бретон убедился, что ему становится не по себе в их обществе. Он открыл удивительную вещь, касающуюся образа мышления полицейских: общаясь так много с уголовниками, они приняли в свое сознание существование совершенно особого морального кодекса. Не соглашаясь с ним, они начали, однако, до определенной степени понимать его, в результате их собственный моральный кодекс подвергся легкому изменению. Зная величину этого изменения, можно, конечно, в дальнейшем соответственно настроить свой инструмент, но Бретон чувствовал себя среди них игроком, который не знает правил игры. Поэтому они и смотрели на него оскорбленно, когда он спрашивал их о результатах расследования, а потому в какой-то момент этих последних недель он решил ввести свои собственные правила.

Не было свидетеля убийства Кэт, а поскольку не существовало ни одного мотива к совершению этого преступления, его ничто в физическом смысле не связывало с этим преступлением. Но, размышлял он, есть другие связи. Он, Бретон, не может знать убийцу, но убийца должен знать его. И местная пресса, и телевидение широко освещали это дело, причем публиковали и фотографии Бретона. Не может быть, чтобы убийца не заинтересовался человеком, которому он так жутко поломал жизнь. Бретон пришел к убеждению, что если бы он увидел убийцу на улице, в парке или в баре, то, несомненно, узнал бы его по глазам.

Город этот не так уж велик, и вполне возможно, что за время своей жизни он видел, пусть мимолетно, каждого жителя хотя бы раз. Разумеется, он должен ходить по улицам, двигаться, показываться везде, где бывают люди, сравнивать их лица с тем, что запечатлелось в его сознании, как на пленке, до того дня, когда он заглянет в глаза какого-то человека и будет знать… А когда это случится…

Бледный огонек надежды маячил в течение пяти недель, пока, наконец, не потух, погашенный алкогольным отравлением и недоеданием.

Бретон открыл глаза и по особому оттенку света на потолке понял, что уже выпал снег. Он ощущал голодное посасывание в желудке, и ему вдруг захотелось густого домашнего супа. Он сел на постели, огляделся и убедился, что находится один в комнате, выглядевшей совершенно безлично, если бы не несколько темно-красных роз. Он узнал любимые цветы своей секретарши Хетти Кэлдер. В нем ожило воспоминание о ее некрасивом, лошадином лице, склонившемся над ним с выражением беспокойства и сочувствия. Он чуть заметно улыбнулся. Раньше каждый раз, когда ему случалось хватить лишнего, она расстраивалась и чуть ли не худела; интересно, как она выносила его поведение в течение последних пяти недель?

Голод давал о себе знать все настойчивей, и Бретон потянулся к звонку.

Пятью днями позже та самая Хетти отвезла Джека домой на собственном автомобиле.

— Послушайте, Джек, — сказала она, доведенная до крайности, — вы в самом деле должны пожить у нас какое-то время. Нам с Гарри будет очень приятно, а коль скоро у вас нет близких родственников…

— Я справлюсь, Хетти, — ответил он. — Еще раз благодарю вас за приглашение, но для меня сейчас самое время вернуться домой и, наконец, как-то собраться.

— А вы действительно справитесь? — Хетти великолепно вела машину по улицам. Со старым большим автомобилем она управлялась не хуже мужчины. И все время затягивалась сигаретой, с которой на пол падали пушистые комочки пепла. Ее бледное лицо потемнело от огорчения.

— Я в самом деле отлично справлюсь с собой, — заверил он ее с признательностью. — Во всяком случае, я уже могу думать о Кэт. Конечно, это ужасно больно, но я уже как-то согласился с этим. А до того не мог. Мне трудно это объяснить, но я не мог отказаться от мысли, что должно существовать какое-то официальное учреждение, вроде Департамента Смертей, куда я мог бы пойти и объяснить, что произошла ошибка. Что Кэт не могла оказаться убитой. Я болтаю вздор, Хетти.

Хетти взглянула на него краем глаза.

— Вы говорите теперь просто как человек, Джек. В этом нет ничего странного.

— А как я говорю обычно?

— В течение последних пяти недель дела шли вполне хорошо, — перевела разговор Хетти. — Нужно будет принять много людей.

Она начала отчитываться перед ним о новых контрактах и о выполнении уже заключенных.

Постепенно Джек осознал, что все это не интересует его так, как должно было бы интересовать. Прирожденный мастер на все руки, он без усилий овладел своей специальностью, поскольку она казалась великолепной с экономической точки зрения, после чего начал работать в геологической фирме, которую затем и возглавил, когда владелец ее ушел на пенсию. Все было так просто, так неотвратимо, но в то же время почему-то не давало настоящего удовлетворения. Он всегда так любил мастерить, работать руками, которые, казалось, обладали собственным умом, а теперь оказалось, что у него нет на это времени.

Бретон ежился в своем плаще, глядя с тоской на черные, мокрые улицы, напоминающие каналы, вырытые в сугробах грязного снега. Когда автомобиль ускорил ход, белые воздушные хлопья начали срываться с капота; они беззвучно ударялись о стекло, а затем уносились назад, где таяли и исчезали. Он старался сосредоточиться на том, что говорила Хетти, но вдруг со страхом заметил, что в воздухе перед ним появилась цветная мигающая точка. Не теперь, только не теперь, подумал он, протирая глаза, но мерцающая маленькая искорка уже начала увеличиваться. Не прошло и минуты, а она уже сверкала и вращалась, как новенькая монета, оставаясь все время в середине поля зрения правого глаза, независимо от того, куда он поворачивал голову.

— Я была у вас сегодня утром и включила обогрев, — сказала Хетти. — По крайней мере будете в тепле.

— Благодарю, — пробормотал он. — Я доставляю вам слишком много хлопот.

Мерцание, вначале довольно медленное, ускорялось, блокируя все большую часть поля зрения и создавая знакомые узоры: подвижные радужные геометрические фигуры, которые дергались и перемещались, открывая окна в незнакомые измерения. «Не теперь! — молил он в душе. — Я не хочу сейчас отправляться в путешествие!» Эти расстройства зрения были знакомы ему с детства. Они случались с ним с промежутками от трех месяцев до нескольких дней — в зависимости от стрессов, — обычно предвосхищаемые ощущением удовлетворения. Когда эйфория проходила, появлялись мигающие зигзаги в поле зрения правого глаза, влекущие за собой необъяснимые, пугающие путешествия в прошлое. Сознание, что такое путешествие длится ничтожную долю секунды действительного времени и что это должно быть каким-то фокусом памяти, не приносило облегчения, поскольку заново переживаемые сцены, как правило, не были приятными. Они касались фрагментов жизни, о которых он охотно забыл бы, моментов критических. Нетрудно было догадаться, какой кошмар будет следующим. Когда автомобиль остановился перед его домом, Бретон был уже совершенно слеп на правый глаз; распростертый перед ним прекрасный цветной занавес, дрожащий, текучий, сотканный из светящихся геометрических фигур, не давал возможности что-либо увидеть. Он уговорил Хетти, чтобы она не выходила из машины, помахал ей рукой, когда она отъезжала, и начал отпирать парадную дверь. Оказавшись в доме, он быстро прошел в столовую и сел в глубокое кресло. Мерцание достигло высшей точки; это означало, что вот-вот наступит момент неистовства, когда Земля исчезнет и начнется путешествие бог-знает-куда. Бретон ждал. Поле зрения правого глаза начало очищаться, а он сидел в напряжении и смотрел, как комната уплывает, деформируется, приобретая странные перспективы. Тягостно, безвольно переступаемый порог…

Кэт удалялась по улице, шагая мимо ярко освещенных витрин магазинов. Закутанная в серебристую шаль, в воздушном платье, с длинными ногами, которые благодаря туфелькам на шпильках казались еще более стройными, она выглядела как классическая подружка гангстера из криминального фильма. В ярких полосах света, бивших из витрин, ее силуэт вырисовывался в его сознании четко, как драгоценный камень, и тогда Бретон, ощущая, что что-то здесь не в порядке, заметил позади нее на середине улицы, буквально на проезжей части ее, там, где никогда ничего не росло, три дерева. Это были вязы, почти совершенно сбросившие листву, и что-то в расположении их ветвей наполнило его неприязнью и отвращением. В то же время их стволы, как он убедился, были нематериальны — фары автомобилей просвечивали их насквозь.