Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Страница 57
Он вдруг обнаружил, что эгоны как бы отдалились от него. Его мысль перекинула мост к ближайшему — Кистра-Гурле, умершему около пяти тысяч лет назад, члену недолго существовавшей североафриканской цивилизации, о которой археологи не подозревали. Он ковал мечи и умер в сравнительно молодом возрасте от аппендицита.
«Что мне делать?»
«Делать? — Кистра-Гурл послал холодную симпатию. — Я чувствую твою боль, Мак Тевернер, но помочь не могу. Потерпи, связь оборвется со временем».
«Дело не во времени. Это не касается лично меня».
«Твоя боль растет на связи. Когда ты освободишься, ты перестанешь смотреть сквозь темное стекло физических глаз. Ты поймешь, что для человечества лучше всего вымереть сейчас, пока крылатые корабли не разрушили большую часть мирового мозга».
«Я не могу даже думать об этом», — запротестовал Тевернер.
«Это из-за связи. Помни, что ты живешь теперь потому только, что твой эгон избежал уничтожения. Каждый раз, когда корабль проходит через нас, многие эгоны умирают настоящей смертью. Люди, еще живущие на Мнемозине, также осуждены на настоящую смерть, если их эгоны погибнут».
«Я знаю. И знаю, что неправильно предпочесть протожизнь истинной, но… А что это за связь? Это случалось и с другими?»
Мысль Кистра-Гурла окрасилась усмешкой.
«Это случалось и с другими до тебя, но феномен усиления чрезвычайно редок, с тех пор как наука победила романтизм».
«Навязчивые вещи! Я не могу… — Тевернер прервал мысль. — Почему ты отключился?»
Он увидел, что пространство между ним и окружающими эгонами увеличилось, и он остался в центре сияющей сферы чувств.
«Что-то случилось, — пришла слабая мысль Кистра-Гурла. Потоки страха прошли через его мозг. — Я думаю, что тебя призывают, Мак Тевернер. Мать-масса зовет тебя».
«Не надо!»
Тевернер отреагировал внезапным страхом на то, что сфера вокруг него приняла сначала форму яйца, потом конуса, затем открылся туннель, идущий под эгон-массу, под лунные обломки Мнемозины, глубоко в сердце мирового мозга. Тевернер хотел отступить, но непреодолимая сила закрутила его и потащила в туннель, все быстрее и быстрее, в то время как миллионы личностей проносились мимо него; мысле-образы мужчин, женщин, детей, птиц, всевозможных животных смешивались, бежали вместе, возникали в едином объединении личностей Земли, граждан непостижимого суперобщества, живущего вечно.
«Я не готов», — прорыдал Тевернер, почувствовав, что спуск замедляется.
И остановился.
Слепящий блеск полыхал вокруг него; он уже ничего не сознавал, кроме идеально-правильной сферы, парившей в центре мирового мозга.
Затем его чувства успокоились, и он заметил, что сияющая как солнце сущность — не один эгон, а множество, абсолютно гармоничное, составляющее единый устрашающий образ Мозга. Личности-образы непрерывно объединялись и перемешивались. Когда высшее психическое давление подавило энергию мыслей Тевернера, он осознал, что в это объединение входят да Винчи, Христос, Аристотель…
Перегруженное сознание Тевернера смялось.
Мыли суперэгона были чисты и ясны, как призматические кристаллы бриллиантовой огранки.
«Этот человек связан с основным инструментом?»
«Да».
«Будет ли связь поддерживаться точным двухсторонним общением?»
«Нет, как мы предсказывали».
«Он готов вернуться?»
«Да».
«Физические условия удовлетворительны?»
«Да».
«Он совместим с генной структурой Типа II?»
«Совместим».
«Делайте. Вильям Ладлем будет общаться с нами».
Давящие на Тевернера оковы несколько ослабли. Один эгон пошел на контакт с ним, и Тевернер впитал его личность. Вильям Ладлем родился в Лондоне в 1888 году в бедности, стал трубочистом в шестилетнем возрасте и через три года погиб от удушья в переходах трубы банкирского дома в Кенсингтоне. В Тевернере проснулась жалость, но вскоре утихла. Он коснулся ясного интеллекта, безграничная мощь которого, родись он в других условиях, могла бы оказать влияние на историю двадцатого века и изменить ее; как эгон, он достиг уровня свершений, какие недоступны обычному мозгу.
«Мак Тевернер, — послал мысль Ладлем, — ты знаешь, почему ты не был втянут в Мать-массу?»
«Да. Я…»
«Не тревожься. Мы разделяем твое продолжающееся беспокойство за судьбу человечества».
Удивленный явным противоречием — от других эгонов он узнавал совсем другое, — он попытался исследовать дальше мозг Ладлема, но наткнулся на непроницаемый барьер.
«Я должен сказать тебе, — продолжал Ладлем, — что, при некоторых превалирующих обстоятельствах, для развитого эгона возможно возвращение в физический план».
«Как?»
«Если мы предложим тебе вернуться в физическое существование на Мнемозину, чтобы ты мог попытаться исправить роковую ошибку, заключающуюся в использовании людьми баттерфляй-кораблей, согласишься ли ты?»
«Ты знаешь, что соглашусь».
Мысль о том, чтобы прервать свое существование как эгона, была тяжела Тевернеру, но он видел странно потемневшее женское лицо и чувствовал боль Лиссы.
«Я должен».
«Несмотря на возможные последствия? Я упоминал, что такое перемещение приемлемо при определенных условиях».
«Я согласен на любые условия».
«Хорошо. — Мысли Ладлема наполнились симпатией. — Физические условия, при которых возможен переход, следующие: развитый эгон может снова появиться в физическом плане, если генетическая структура второго хозяина соответствует структуре первого. Иначе говоря, когда второй хозяин — прямой потомок первого».
Через Тевернера прошла волна разочарования.
«Тогда это невозможно. У меня нет… — Мысль его резко оборвалась предчувствием, сковавшим его мозг. — Ты хочешь сказать, что Лисса?..»
«Сын, — заверил Ладлем. — Эмбриону почти два месяца».
«Я не знал. Не имел представления».
«Она одна знала это. Исключительное давление ее общественного положения, боязнь за карьеру отца и здравый смысл заставили ее скрыть беременность».
«Фаррел! — Тевернер понял и вздрогнул, как от физического удара. — Так вот почему она вышла замуж за Фаррела!»
«Именно. Ну, твое решение не поколеблено?»
«Я… — Тевернер не сразу мог связать свои мысли. — Я откажу в жизни собственному сыну…»
«Только в протожизни. Его эгон будет отозван. Мы гарантируем ему место вблизи центра Матери-массы».
Тевернер колебался, но снова увидел затуманенное женское лицо.
«Я принимаю».
Обширный интеллект эгон-массы поднял его, и его личность сфокусировалась на почке мозга зародыша в чреве Мелиссы Гренобль.
Часть третья
Сиккены
Глава 1
Джервез Фаррел не сразу понял, что его разбудило.
Он лежал на боку, сонно глядя на высокие окна, за которыми сине-черный в утреннем холоде океан прочерчивался белыми гребнями пены. В утреннем свете следы ног на бледно-зеленом ковре спальни казались слабыми серебряными полосами. В комнате было тихо. Что же встревожило его? Он расслабился, так как здесь не было страшного сна от вибрации пистолета в его руке, о мертвом окровавленном теле, навалившемся на него.
Мысли Фаррела отвлеклись от жуткого мига в швейцарской и переключились на яркие сцены свадьбы, состоявшейся пять дней назад. Жаль, что Мелисса была так нетерпелива — путешествие на Землю и церемония в столичной церкви Берлина запомнились бы на всю жизнь. Тем не менее факт, что он женился на посту и даже не просил отпуск на медовый месяц, произведет благоприятное впечатление там где надо. А нетерпение Мелиссы само по себе было комплиментом, даже если ее последующие действия были слегка разочаровывающими. Ясно, что ее нужно ласково, осторожно обучать, прежде чем ее великолепное тело отдаст то, на что оно способно. Мысль о теплой тяжести ее грудей тайно опустилась в его руки и через давление на пальцы включила голодный позыв в его теле. Он перекатился на спину и тут только понял, что его встревожило: Мелиссы не было.