Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Страница 34

— У вас плечи обвязаны рыбачьей леской. Откуда она взялась?

— Это случайность. Хотел отрезать нужный кусок и вот как-то запутался.

Конвери внимательно посмотрел на Джона. Его лицо было покрыто синяками — видимо, вчерашними, — но была в нем какая-то сила, которой он никогда до сих пор не замечал. И стояли сейчас Бретоны не так, как всегда, а образуя единое целое. В силу своей профессии Конвери нечасто бывал свидетелем проявления человеческой любви, но когда он увидел их, у него не осталось сомнений, что это не может быть чем-то иным. И эта перемена была связана с событиями последних дней. Еще один таинственный элемент.

— Я напрасно морочила вам голову, — виновато проговорила Кэт Бретон. — Может быть, вы останетесь выпить с нами?

Конвери затряс головой.

— Я вижу, что вы предпочли бы остаться одни. — Сознавая, что ирония, вложенная им в эту фразу, прозвучала не слишком удачно, он уже повернулся, чтобы уйти, но в последний момент вспомнил о туфле.

— Ваша туфля, Джон. Я нашел ее у самой воды. Вы хоть заметили, что на вас одна туфля?

— Да. — Джон Бретон обезоруживающе улыбнулся. — Надираться так уж надираться.

— Я ожидал такого ответа. Доброй ночи.

Конвери устало поднялся по деревянной лестнице, вышел в холодную ночь, морща лоб и силясь охватить лавину новых фактов, обрушившихся на него. Над ним огненные дуги метеоритов продолжали чертить купол неба, но это почти не доходило до него.

В картотеке его разума эти явления были классифицированы как «не имеющие связи с делом».

Когда Конвери медленно шел к автомобилю, кисть его правой руки начала внезапно изгибаться, скрючиваться и разгибаться — в ожидании магического голоса, который никогда не могла издать.

Джеку Бретону просто показалось, что кто-то погасил в подвале свет.

Внезапно он оказался в темноте; в запястье левой руки он ощущал острую боль и внимательно прислушивался к звукам наверху. Спустя некоторое время он немного отошел, наступила разрядка. Во Времени А домик был холодным, пустым и не принадлежал Бретону. А если, — пронеслось у него в голове, — у дома вообще нет владельца, а дверь подвала заперта снаружи?

Он сделал шаг вперед и в момент нарушения равновесия почувствовал, что ноги под ним подгибаются. Он беспомощно упал, ударившись о какой-то большой сундук, и распластался на покрытом пылью полу. Когда он попытался подняться, он обнаружил, что его руки и ноги отчаянно дрожат, не выдерживая его тяжести, и что он снова падает лицом вниз.

В следующий раз он был осторожнее; ухватившись за сундук обеими руками, он понемногу, дюйм за дюймом, подтягивал свое тело. Когда, наконец, ему удалось встать на ноги, он, тяжело дыша, оперся о шероховатое дерево.

Кэт!

Он посмотрел вокруг невидящими глазами, мучимый кошмарной мыслью о том, что Кэт, вероятнее всего, где-то здесь, в подвале, отделенная от него неощутимыми барьерами. Наверное, здесь находится и Джон, и они стоят обнявшись.

Джек Бретон в напряжении ожидал очередного приступа боли, но — о, чудо! — боль не приходила. Вместо этого он ощутил чистый вкус истинного удовлетворения. Когда-то он совершил ошибку, но он ее и исправил. В конце концов, он все уладил, как надлежало.

Ощупью добрался он до лестницы и, шаркая ногами, как старик, поднялся наверх. Дверь поддалась, когда он взялся за ручку. Комнату заливал искристый, неспокойный свет, падающий через окна. Мир Времени А тоже навестил метеоритный дождь, но теперь, когда Джек уравнял космический баланс, все придет в равновесие.

Прежде чем закрыть за собой дверь, он еще раз обернулся и глянул в молчаливую темноту пустого подвала.

— Очень прошу вас извинить меня, — сказал он. Чувствуя, что это звучит глупо, он все же не мог удержаться. — Я вижу, что вы хотели бы остаться одни.

И ощутил совершенно иррациональное убеждение, что они его слышат.

Несмотря ни на что, Тевернеру не сиделось дома, когда для неба приходило время загораться.

Напряжение грызло его желудок большую часть вечера, и работа над ремонтом судовой турбины казалась все более трудной, хотя он знал, что ему просто не хватало сосредоточенности. В конце концов он отложил сварочный пистолет и выключил свет над верстаком.

И сразу же возникло нервное беспокойство в клетке кожистокрылых в противоположном конце длинной комнаты. Крепкие, похожие на летучих мышей создания не любили резкой смены интенсивности освещения. Тевернер подошел к клетке и, взявшись за нее, почувствовал, что прутья вибрируют под его пальцами, как струны арфы. Он наклонился, вдохнул холодный от биения крыльев воздух и послал мысль повизгивающим млекопитающим с серебряными глазами:

— Успокойтесь, маленькие друзья. Все хорошо. Все хорошо…

Шум в клетке сразу же утих, кожистокрылые вернулись к своим насестам, и в ртутных пятнышках их глаз сияло подобие разума.

— Так-то лучше, — прошептал Тевернер, зная, что телепатические способности животных уловили его собственное раздражение.

Он закрыл дверь мастерской, прошел через гостиную и вышел из одноэтажного дома в теплую октябрьскую ночь. Год на Мнемозине состоял почти из пятисот дней, и здесь не было сезонов, но люди принесли в космос свои календари. В северном полушарии Земли деревья в это время одевались в медь и золото, значит, на Мнемозине и на сотне других колонизированых миров тоже был октябрь.

Тевернер посмотрел на часы. Осталось пять минут. Он достал из кармана трубку и, успокаивая себя, набил ее табаком и закурил. Раскаленные кусочки полетели вверх, и он прижал их загрубевшим от работы пальцем. Он прислонился к стене темного дома, а дым растворялся в ночном воздухе. Тевернер представил себе, что запах проникает в гнезда и норы в окружающем лесу, и задумался, как относятся к этому их мохнатые обитатели. Уже сотню лет они вынуждены были привыкать к присутствию людей в их мире и, за исключением кожистокрылых, держались с мрачной, настороженной сдержанностью.

За две минуты до полуночи Тевернер сконцентрировал свое внимание на небе. Ни над одной планетой, которые посещал Тевернер, не было такого неба, как над Мнемозиной. Много геологических веков назад две большие луны ходили там, притягиваясь друг к другу, пока не столкнулись. Следы этого космического столкновения можно было обнаружить на всей планете в виде метеоритных кратеров, но основное свидетельство этого было в небе.

Остатки лунных фрагментов — некоторые достаточно большие, чтобы их неровные контуры можно было увидеть невооруженным глазом, — постоянно оставались в тени слабых звезд, образуя как бы занавес от одного полюса до другого. Рисунок блестящих черепков ни разу не повторялся, а экран был довольно плотен. Когда тень Мнемозины пересекала небо, группы лунных обломков проходили через все цвета спектра, исчезали в черноте и затем появлялись и проходили цветовую гамму в обратном порядке.

На таком небе трудно было различить даже звезду первой величины, но Тевернер знал точно, куда надо смотреть. Его глаза задержались на одном качающемся пятнышке света — Звезде Нильсона. Находясь на расстоянии почти семи световых лет, она терялась в калейдоскопе ночного неба Мнемозины, но ее незначительность скоро должна была смениться известностью.

В последние секунды напряжение внутри Тевернера усилилось до того, что он ощущал его в виде твердого шарика страха. «Я могу разрешить себе это», — подумал он. В конце концов, само событие произошло семь лет назад, когда земной Звездный инженерный корпус — эгоизм этого титула всегда пугал Тевернера — выбрал Звезду Нильсона, решив, что это классический тип для их цели. Почти двойная — установили рапорты. Главный компонент в гигантской последовательности диаграммы Герипринг-Расседа; второй компонент маленький и плотный; планет нет. Прогноз для модификации: великолепный.