Человеческое животное - Страница 25

— То есть для публикации нет оснований? — уточняет сестра.

— Думаю, нет.

Не удивительно, что бабушке не удалось найти издателя. Я хорошо понимаю, почему ее сочинение отклонили.

У меня ушло немало времени на выяснение того, какая из рукописей последняя и является ли она окончательной, пока я не осознала, что никакой окончательной рукописи нет. Более того, все три являются первой и последней. Истина кроется в совокупном содержании коробки из-под бананов «Чикита», и пришлось бы издавать все ее содержимое.

— На самом деле это сочинение в работе. Фива его так и не закончила.

— Значит, ты бросила разбираться в бумагах?

— Да.

Попрощавшись с сестрой, я снова кладу рукописи в коробку и заклеиваю ее малярным скотчем. Затем спускаюсь с ней на три этажа и открываю кладовку. Когда я передвигаю вещи на полке, освобождая место для коробки, обнаруживаются семь банок рыбных фрикаделек.

Солнце идет на убыль, и на небе кровавые закаты. На столе в гостиной стоят упакованные рождественские подарки для сестры и других членов семьи.

Мои дела

Когда я проснулась утром, запах краски почти выветрился.

Собираюсь на работу, как вдруг звонят из больницы. В последнее время произошли большие изменения в кадровом составе, появились новые названия должностей, и мне послышалось, что звонившая женщина представилась менеджером по управлению человеческими ресурсами.

Я выключаю плиту.

Она говорит, что просмотрела дела, мое и еще двух сотрудниц, которых она называет по имени, но я их не знаю, и выяснилось, что в последнее время я брала очень много дополнительных дежурств. И, кроме того, не полностью отгуляла летний отпуск.

— Мы также видим, что в последние годы вы дежурили все рождественские праздники.

В телефоне короткое молчание, но потом она продолжает:

— Мы единодушны в том, что это несправедливо. То, что вы все время работаете на Рождество. И вы могли бы взять отпуск до середины января.

— С оплатой?

— Да, оплачиваемый.

Я стою у окна, и во время нашего разговора навстречу черной гряде облаков летят две птицы.

— И еще одно, — слышу я голос собеседницы.

Она мнется:

— Это касается супругов, которые потеряли ребенка…

— И?

— Которыми вы вчера занимались.

— Да.

Она хочет знать, не передавала ли я потерявшей ребенка женщине информацию. В частности, распечатанную с монитора.

— Маргрет? Да, я сделала для нее копии всех документов в связи с родами. По ее просьбе.

— Нужно было получить разрешение.

Не считая светящихся крестов на кладбище, мир по-прежнему черный.

Единственная уверенность — это неопределенность

В конце дня замечаю в небе странный желтый свет, и в ту же минуту звонит сестра. Она возвращается домой с работы, и голос у нее усталый. Сообщает, что циклон быстро приближается и, похоже, разрушительный ураган доберется до нас раньше, чем предполагалось, уже сегодня к ужину. Кроме того, направление ветра немного изменилось — этого они тоже не предвидели.

— Кажется, будет северный, а не западный.

Рассказываю, что у меня обнаружился накопившийся отпуск и я буду свободна все рождественские выходные. Сестра отвечает, что это прекрасно, но потом, даже не упомянув о семейном обеде, понижает голос:

— Мы не знаем, чего ожидать.

Слышу, как дрожит ее голос.

— Единственная уверенность — это неопределенность.

Тем не менее она поставила елку.

— Как обычно, украшала одна, — говорит сестра в заключение.

Неботрясение

Ветер усиливается, и тонкие серые облака проносятся по небу, словно дым от костра. Люди зашторивают окна, стараются держаться на безопасной стороне квартиры или даже в кладовке без окон, если кто-то живет так хорошо, как говорит моя сестра. На улице в округе ни души. Небо свинцового света, и ветер все сильнее. Стекло в окне гостиной разбивается, и осколки летят внутрь, я пячусь на несколько шагов и стою у Марии с младенцем, пока ураган бьет в окно. На расстоянии вытянутой руки пролетает кусок шифера, затем еще один, словно в воздух подбросили карточную колоду. Снежным шквалам предшествует звук, похожий на шум двигателя заходящего на посадку самолета. Направление ветра, видимо, все время меняется. Давление воздуха усиливается, подобно родовым схваткам, и я вижу, как верхушки елей на кладбище раскачиваются, будто маятники, как стволы ложатся на ветру, порывы длятся целую вечность, и корни шатаются, словно молочные зубы у детей, туда-сюда, пока укоренившийся дерн не поднимается в воздух, огромные корни не теряют связи с землей и стволы не падают на землю, один за другим, как в замедленной съемке. Больше не прибавится годовых колец на стволе старейшей в городе ели, резиденции трехсот пар черных дроздов.

Земля — тело в смирительной рубашке, затем ветер ненадолго ослабляет свою железную хватку, и несколько секунд в глазе урагана царит мертвая тишина, потом ветер снова поднимается и новый шквал обрушивается на наш дом. Около полуночи в квартале отключается электричество, и я достаю свечи из кухонного шкафа.

Этажом ниже раздается звон, словно окно разлетелось вдребезги.

Первый день света или последний?

Я отключилась далеко за полночь и проснулась под утро. Ветер стихает, но до рассвета еще далеко. Снова засыпаю, и мне снится, что я одна на пустынном просторе, на продуваемой буйными ветрами пустоши, надо мной высокое небо, вдали черное лавовое поле. Видно солнце или не видно солнца? Потом стою под радугой, которая вдруг превращается в разноцветный зеркальный шар, крутящийся над танцполом, и я одна танцую под Born to Die.

Снова просыпаюсь почти в полдень, лежу в кровати, всего сна не помню, но помню шум пропеллера, мерцающую гирлянду, яркий свет. И голос Фивы: пчелы исполняют сложные танцы.

Прислушиваюсь к звукам: кажется, воет собака. Потом раздаются удары молотка. Вылезаю из постели, подхожу к окну и раздвигаю шторы. Полное безветрие, тихо падает снег.

Войдя в гостиную, я не сразу вспоминаю о визите ночью, когда с крыши срывало куски шифера, и о госте, который лежит на бархатном диване с бахромой и спит.

Когда рассветает, видно, что стекла белые от соли, и перед взором предстают разрушения.

На кладбище сломано много деревьев, и повсюду лежат светящиеся кресты. Тело земли — открытая рана, рваная поверхность. Повсюду в квартале спасатели в оранжевых жилетах забивают разбитые окна и крепят шифер на крышах. Небо упало на землю и лежит на земле белым пушистым ковром.

Гость проснулся и сидит на диване. Он сворачивает одеяло и улыбается мне. Затем подходит к окну. Вертолет спасателей летает низко над кладбищем.

Я кладу яйца в кастрюлю.

— У нас горят леса, у вас срывает крыши, — говорит он.

Потом говорит, что ему нужно подняться к себе, позвонить.

— Я обещал, — поясняет он.

Клен, растущий на заднем дворе, ночью сломался и угодил в окно спальни соседки этажом ниже. Стучусь к ней, и она демонстрирует следы. Говорит, что по чистой случайности оказалась на кухне, а не в спальне посреди ночи, когда упал клен на заднем дворе и разбил окно в спальне. Точнее, один из двух стволов высвободился, как трап самолета, и навалился на окно. Другой все еще стоит. Похоже, не сдвинулись с места и леса.

У нас обеих повсюду осколки стекол и шторы висят лохмотьями.

— Удивительно, — говорит соседка, — что цветок в горшке на подоконнике даже не пошелохнулся.

Поднявшись к себе, включаю телевизор. Как и следовало ожидать, все новости только об урагане и разрушениях. Смотрю интервью с начальниками гражданской обороны и кадры работы спасателей. В какое-то мгновение мне показалось, что на экране промелькнула Вака. Выясняется, что ветер не только уносил вещи с балконов и дворов, не только срывал крыши домов — из-за него съехал в озеро автобус, в порту завалился набок строительный кран, а минивэн поднялся в воздух. Я смотрю сюжет о том, как в порту шторм швыряет корабли и брызжут в небо соленой водой тяжелые волны, слушаю рассказ корреспондентки о том, как огромная волна выбросила на берег глыбы весом несколько сотен килограммов, перегородившие улицы города. Траулер оторвался от пирса, и его вынесло на каменистый мол, где он и лежит, похожий на доисторического железного зверя. Многие суда поменьше либо затонули, либо стоят разбитые в порту. Под конец сообщают, что шторм пробил брешь в причале и что труп большого кита, вероятно кашалота, плавает у поверхности моря недалеко от концертного зала «Харпа».