Человеческий аспект (Сборник) - Страница 80

— Тертон. Угу. Отволоки своего Тертона в хороший отель. упакуй в достойный прикид и начинай раскручивать его на байку. Никуда его не выпускай до утра, пока по городу не разойдется чудесный запашок сенсации. До утра, понял? Привози его утром, и у меня уже будет наготове куча придурков, готовых поклясться, что он псих, и еще куча тех, кто со слезами на глазах будет вопить, что он нормальный, а каждое его слово есть правда. Но перед уходом щелкни его пару раз.

— Конечно, Фергюсон. Только одна загвоздочка: копы смогут опознать в нем парня, что бегал нагишом по улицам. Он клянется, что в его времена никто не носит одежду. Но мы и глазом моргнуть не успеем, как департамент полиции упрячет его в психушку.

— Дай-ка мне пораскинуть мозгами. — Фергюсон принялся ходить вокруг нас кругами, почесывая нос и подергивая веком. — Тогда мы разыграем убойный вариант. Наповал. Угу, наповал. Выясни, кем он работает — то бишь работал… то бишь будет работать… угу… а я отыщу парочку спецов из той же области, и они подтвердят, что он в точности такой же спец, как и они, только тыщу лет спустя.

— Секундочку, — изумился я. — Тысяча лет — фантас…

Веко Фергюсона дернулось.

— Тащи его отсюда, малыш Джой, — буркнул он. — Это твоя работа. А у меня своей по горло.

Лишь в номере отеля мне удалось выразить репортеру свое крайнее отвращение непрошибаемым идиотизмом его культуры. А также его поведением перед Фергюсоном. Ведь он вел себя так, словно разделял его мнение!

— Не бери в душу, папаша, — ответил юноша, небрежно вытягивая ноги над боковиной дивана с яркой обивкой. — Давай избегать горечи и упреков. Давай проживем хоть два дня в роскоши и гармонии. Конечно, я тебе верю. Но необходимо соблюсти кое-какие правила. Если Фергюсон заподозрит, что я хоть кому-нибудь и когда-нибудь поверил, особенно типу, который бродил голышом по Мэдисон-авеню в час пик, то мне придется искать работу не просто в другой газете, а вообще сменить профессию. Кстати, ведь тебя заботит только одно — привлечь внимание кого-нибудь из темпоральных эмиссаров. А для этого, как ты считаешь, необходимо пригрозить им разоблачением, поднять скандал. Поверь мне, папаша, в наше время можно поднять такой скандал, что про тебя узнают даже эскимосы, мирно ловящие рыбку возле Гренландии. А австралийские бушмены отложат бумеранги и начнут друг друга спрашивать: «Ну что там новенького про Тертона?»

Поразмыслив, я с ним согласился. Болван Бандерлинг вышвырнул меня, словно старую перчатку, и теперь мне надо приспосабливаться к обычаям этой дурацкой эпохи.

Когда Бернс кончил меня расспрашивать, я устал и проголодался. Он заказал обед в номер, и я, несмотря на отвращение к скверно приготовленной еде в негигиеничной посуде, набросился на нее, едва передо мной поставили тарелки. К моему удивлению, вкусовые ощущения оказались довольно приятными.

— Когда кончишь набивать брюхо калориями, тебе лучше сразу отправиться на боковую, — посоветовал Бернс, что-то печатая на машинке. — Ты сейчас похож на бегуна на стометровку, пытающегося обойти всех на марафонской дистанции. Совсем тебя загоняли, папаша. Когда я кончу статью, отнесу ее в контору. Ты мне сегодня больше не нужен.

— Факты достаточны и удовлетворительны? — зевнул я.

— Не вполне достаточны, но весьма удовлетворительны. И достаточно хороши, чтобы подарить Фергюсону пару счастливых отрыжек. Жаль только… Вот, например, что делать с датой? Это здорово нам помогло бы.

— Ну, — сонно пробормотал я, — мне больше по душе 1993.

— Нет. Мы это уже обсуждали со всех сторон. Ладно, там видно будет. Давай спи, папаша.

Когда мы с Бернсом вошли в редакцию, состав ее обитателей существенно изменился. Целая секция огромного помещения была отгорожена канатами, а вдоль них через равные интервалы были расставлены плакатики «ТОЛЬКО ДЛЯ УЧЕНЫХ». Между ними виднелись другие с приветствиями «гостю из 2949 года», объявляющие, что «"Нью-йоркские фанфары» салютуют далекому будущему», и совсем маленькие плакатики на тему «Рукопожатия через поток времени» и «Прошлое, настоящее и будущее едины и неотделимы от свободы и справедливости для всех!».

В отгороженном канатами загончике толпились пожилые господа. Именно к ним меня то ли подвели, то ли подтолкнули. Ослепительно засверкали вспышки целой бригады фотографов, одни из которых лежали на полу, другие сутулились на стульях, а третьи и вовсе свисали с каких-то напоминающих трапеции конструкций, подвешенных к потолку.

— Все уже кипит и бурлит, малыш Джой, — заявил Фергюсон, проталкиваясь к нам и вручая репортеру несколько газетных страниц с еще свежей краской. — Одни говорят, будто он псих, другие — что он оживший пророк Нехемия, но все в городе раскупают газету. До Всемирной серии еще полных два дня, а у нас уже есть полновесная байка. Другие газетенки бегают вокруг, высунувши языки, и желают примазаться — так пусть поцелуют мою мусорную корзину. Приятная байка, угу, и подача классная. Мне пришлось попыхтеть, пока я нашел парочку археологов, готовых поклясться, что Тертон из их гильдии, но Фергюсон никогда не подкачает — и я их нашел. — Левое веко Фергюсона на мгновение перестало дергаться, и он прищурился. — Но помни, — хрипло пробурчал он, усаживая меня на стул, — сейчас никаких закидонов и фокусов. И никакого вранья, понял! Угу. Правильно. Главное, держись за свою байку сегодня и завтра, и мы тебе нашинкуем охапку издательской капусты. Если у тебя хорошо получится, может, протянешь еще первые две-три игры Всемирной серии. Так что держись за свою байку — ты прибыл из будущего, и больше ничего не знаешь. Угу, и держись подальше от фактов!

Когда он хлопнул в ладоши, призывая к вниманию собравшихся ученых, Джозеф Бернс уселся рядом со мной.

— Извини за осложнения с археологами, папаша. Но не забудь, что моя статья была сильно отредактирована. То, что ты мне рассказал, попросту не очень хорошо смотрится на бумаге. «Марсианский археолог» звучит куда понятнее для читателей. И на твоем месте я бы воздержался от подробных описаний своей профессии. Только новые вопросы появятся.

— Но «марсианский археолог» — это совершенно неверно!

— Да брось, папаша. Неужели ты забыл, что твоя главная цель — привлечь внимание, причем достаточно серьезное, чтобы тебя сочли опасным болтуном и вернули в свое время? А теперь посмотри-ка незаметно по сторонам. Много внимания, верно? Вот так его и надо привлекать: огромными заголовками и сенсационными статьями.

Я еще обдумывал ответ, когда заметил, что Фергюсон закончил представлять меня ученым — почти все они слегка улыбались.

— Угу, и вот он перед вами! Тертон, человек из невероятно далекого будущего. Он сам поговорит с вами, ответит на все ваши вопросы. Однако «Нью-йоркские фанфары» просят, чтобы вопросы были краткими и немногочисленными; но это лишь первый день, господа. В конце концов, наш гость устал после своего долгого и опасного путешествия сквозь время!

Едва я встал, на меня посыпались вежливые вопросы:

— Из какого года вы, по вашему утверждению, прибыли, господин Тертон? Или же 2949 год — правильная дата?

— Совершенно неправильная, — заверил я. — Настоящая дата, если ее перевести с Октетного календаря, которым мы пользуемся… Черт, по какой же формуле переводятся даты из Октетного?..

— Можете ли вы объяснить конструкцию ракетного двигателя своей эпохи? — спросил кто-то, когда я глубоко и безнадежно увяз в незнакомой методологии календарной математики. — Вы упоминали межпланетные полеты.

— И еще межзвездные, — добавил я. — И межзвездные. Только мы не пользуемся ракетами. Мы применяем сложный метод реактивного движения под названием «распределение космического давления».

— Ив чем его суть?

Я раздраженно кашлянул:

— Это нечто такое, к чему я, боюсь, не проявлял ни малейшего интереса. Насколько мне помнится, он основан на «теории недостающего вектора» Кучгольца.

— А что такое…

— «Теория недостающего вектора» Кучгольца, — твердо заявил я, — это единственное, что привлекало мой интерес еще меньше, чем принципы распределения космического давления.