Человеческая комедия - Страница 3

– Да, сэр, – сказал Гомер.

– Но на улице, – продолжал мистер Гроген, – действовать надо совсем иначе. Если ты узришь меня окутанным парами алкоголя, приветствуй меня и продолжай свой путь молча, не нарушая моего блаженства. Я – человек чувствительный и не люблю быть объектом сострадания.

– Холодная вода и кофе в конторе, – повторил Гомер. – Вежливый поклон на улице. Понятно, сэр.

Мистер Гроген продолжал, хотя рот его и был набит кокосовым кремом:

– Как ты думаешь, на земле станет лучше после войны?

Гомер секунду подумал, а потом сказал:

– Конечно, сэр.

– Ты любишь кокосовый крем? – спросил его мистер Гроген.

– Конечно, сэр, – сказал Гомер.

Телеграфный аппарат застучал. Мистер Гроген ответил на вызов и занял свое место у пишущей машинки, не переставая, однако, разговаривать.

– И я поклонник кокосового крема, – сказал он. – А кроме того, музыки, особенно пения. Кажется, я не ослышался и ты действительно говорил, что некогда певал в воскресной школе? Будь добр, исполни мне один из псалмов, покуда я печатаю сообщение из Вашингтона.

Пока мистер Гроген печатал телеграмму, Гомер спел ему «Твердыню в веках». Телеграмма была адресована миссис Розе Сэндовал, 1129, Джи-стрит, Итака, Калифорния, и военное министерство в ней сообщало миссис Сэндовал, что ее сын Хуан Доминго Сэндовал пал смертью храбрых.

Мистер Гроген передал телеграмму Гомеру. Потом он отпил большой глоток из бутылки, которую всегда держал под рукой в ящике своего стола. Гомер сложил телеграмму, сунул в конверт, запечатал его, положил в фуражку и вышел из конторы. Когда рассыльный удалился, старый телеграфист громко запел «Твердыню в веках». Ведь некогда и он был молод.

Музыка доносилась из дома Маколеев на авеню Санта-Клара. Бесс и миссис Маколей играли «Весь мир будет мне завидовать». Они играли эту песню для солдата Маркуса, где бы он сейчас ни был, потому что Маркус любил эту песню больше всех других. В гостиную вошла их соседка Мэри Арена, встала возле Бесс у пианино и запела. Она пела для Маркуса, который был ей дороже жизни. Маленький Улисс смотрел на них. Где-то далеко происходило что-то непонятное, ему хотелось угадать, что именно, хотя веки его и слипались. Наконец он превозмог сон и спросил:

– А где Маркус?

Миссис Маколей поглядела на мальчика.

– Ты пойми… – начала она, но сразу же замолчала.

Улисс очень старался, но не знал, что ему нужно понять.

– Что? – спросил он.

– Маркуса больше нет в Итаке, – сказала миссис Маколей. – Он уехал.

– Почему?

– Маркус ушел на войну.

– А когда он вернется домой?

– Когда кончится война.

– Завтра?

– Нет, завтра он не вернется.

– А когда?

– Мы не знаем. Мы ждем.

– А где папа? – спросил Улисс. – Если мы будем ждать, может, и он вернется, как Маркус?

– Нет, – сказала миссис Маколей, – он не вернется, как Маркус. Он больше не пройдет по нашей улице, не поднимется по ступенькам, не взойдет на крыльцо и не откроет двери в дом.

Но и это было слишком сложно для мальчика, а так как у него было только одно волшебное слово, которое помогало узнать правду и обрести покой, он его произнес:

– Почему?

Миссис Маколей обернулась к Бесс и Мэри.

– Смерть – это такая вещь, которую нелегко понять кому бы то ни было, особенно ребенку, но всякая жизнь однажды приходит к концу. – Она поглядела на Улисса. – Конец этот настал для твоего отца два года назад. – Она снова перевела взгляд на Бесс и Мэри. – Но до тех пор, пока мы живы, – сказала она, – пока мы вместе, пока осталось хоть двое из нас и мы его помним, ничто не может отнять у нас нашего отца. У нас могли взять только его оболочку. Ты будешь расти и все лучше узнавать своего отца, все лучше узнавать самого себя. Он не может быть мертв, раз ты жив. Время и случайность, болезнь и усталость взяли его тело, но ты вернул нам отца куда более молодым и жизнерадостным. Ты, наверно, не поймешь того, что я говорю. Но запомни: хорошее не гибнет. Если бы это было не так, на земле не осталось бы людей, окончилась бы всякая жизнь. А мир полон людей, полон чудесной, удивительной жизни.

Мальчик немножко об этом подумал, а потом вспомнил о том, что он видел утром.

– А что такое суслики? – спросил он.

Мать была подготовлена к такому вопросу. Она знала, что у мальчика есть глаза и, больше того, есть воображение, а воображением управляло горячее чувство и любовь, любовь не к чему-то особому, а ко всему на свете.

– Суслики, живущие в земле, – сказала она, – птицы в небе и рыбы в море – часть жизни, которая царит в природе, и часть нашей собственной жизни. Все, что живет, – это часть каждого из нас, и множество вещей, которые не умеют двигаться подобно нам, – тоже часть нас самих. Солнце – часть нас самих, земля, небо, звезды, реки и океаны. Все на свете – часть нас самих, и мы рождены, чтобы этим наслаждаться и благодарить Господа.

Мальчик благосклонно отнесся к этой новой для него мысли.

– Тогда где же Гомер? – спросил он.

– Твой брат Гомер работает, – сказала миссис Маколей. – Вчера он нашел себе вечернюю работу, после школы. Он придет домой в полночь, когда ты уже будешь спать.

Мальчик не мог этого понять. Что такое работа? Почему брат работает? Какое удовольствие человеку работать?

– Почему Гомер работает? – спросил он.

Девушки терпеливо дожидались, пока миссис Маколей ответит на вопросы ребенка.

– Брат твой Гомер работает, – сказала мать, – потому что другой твой брат, Маркус, ушел на войну. А нам нужны деньги, чтобы покупать пищу и одежду, платить за квартиру и давать тем, кто нуждается больше нас.

– Кому? – поинтересовался Улисс.

– Все равно кому. Ну хотя бы бедным.

– А кто бедный? – спросил мальчик.

– Все, – улыбаясь самой себе, сказала миссис Маколей.

Улисс старался побороть сон, но это ему больше не удавалось.

– Помни, – сказала мать, – ты всегда должен делиться всем, что у тебя есть. Давать, даже когда безрассудно быть расточительным. Давать всем, с кем встретишься в жизни. Тогда никто не сможет тебя обокрасть, потому что, если ты сам даешь вору, он у тебя не украдет и перестанет быть вором. И чем больше ты будешь давать, тем больше у тебя останется.

Миссис Маколей посмотрела на мальчика.

– Уложи его спать, – сказала она Бесс.

Бесс и Мэри повели мальчика в спальню. Когда мать осталась одна, она услышала шаги. Ей показалось, что у двери стоит Мэтью Маколей, словно он и не умирал.

– Я заснул, – сказал он. – Мне так хотелось спать. Ты меня, пожалуйста, прости, Кэти.

Он засмеялся, совсем как Улисс, а потом вернулась Бесс и сказала:

– Мама, ты бы слышала, как он смеялся, пока мы укладывали его в постель!..

Рассыльный слез с велосипеда у крыльца миссис Розы Сэндовал. Он подошел к двери, тихонько постучал и сразу же почувствовал, что в доме кто-то есть. Было очень тихо, но Гомер знал, что в ответ на его стук кто-нибудь подойдет к двери, и ему страшно хотелось посмотреть на эту даму по имени Роза Сэндовал, которая сейчас услышит, что в мире свершается убийство, и почувствует его в своем собственном сердце. Дверь отворили сразу, но без всякой поспешности. Дверь отворялась так, словно той, кто ее отворял, нечего было бояться. А потом дверь распахнулась – и появилась она.

Мексиканка показалась Гомеру прекрасной. Она, видно, столько претерпела за свою жизнь, что теперь ее губы сами складывались в ласковую, чуть-чуть отрешенную улыбку. Но как и всем людям, которые никогда не получают телеграмм, появление рассыльного показалось ей ужасным предзнаменованием. Гомер понял, что, увидев его, миссис Роза Сэндовал испугалась. Она произнесла то, что произносит всякий, кто встречается с неожиданностью. Она вскрикнула: «Ах!», словно, открывая дверь, надеялась встретить не рассыльного, а давнишнего своего знакомого, с кем ей приятно было бы увидеться. Прежде чем заговорить, она заглянула Гомеру в глаза, и тот почувствовал, что она уже знает, какой нежеланной будет принесенная им весть.