Человеческая гавань - Страница 8

— Должен же этому быть какой — то конец.

Недалеко от берега, на церковном дворе в Нотене, лежит якорь. Гигантский якорь с перекладиной из просмоленного дерева. Он куда больше любого надгробного камня, больше, чем вообще что — либо на церковном дворе. Почти каждый, кто оказывается рядом, рано или поздно подходит к якорю, останавливается и внимательно изучает надпись на нем: «В память об исчезнувших в море» — вот что там написано. Этот якорь лежит здесь в память о тех, чьи тела не преданы земле. Он лежит, как память о тех, кто ушел и больше никогда не вернулся домой.

Якорь четыре с половиной метра в длину, весит он примерно девятьсот килограммов.

Разве можно представить себе корабль, которому потребовался бы такой якорь!

Быть может, существует невидимая цепь от якоря, что лежит на церковном дворе в Нотене. Она поднимается к небу, затем опускается к земле и уходит в море. И тут, на другом конце цепи, мы найдем корабль. Команда и пассажиры — исчезли. Невидимые, они бродят по палубам и смотрят на пустой горизонт.

Они ждут того, кто найдет их. Они ждут звука мотора или хоть чего — нибудь. Может, где — то вдали на них смотрят чьи — то глаза и их найдут?

Они не хотят продолжать больше свое путешествие, они хотят прийти куда — то, хоть на кладбище, они хотят лечь в могилу. Но они привязаны к земле неведомой цепью и могут только смотреть на бескрайнее пустынное море.

Когда пассажирский паром пристал к причалу, Андерс поднял руку, приветствуя Рогера. Они были примерно одних лет, но никогда тесно не общались, хотя всегда здоровались. Впрочем, тут, на острове, было принято приветствовать всех, кто встречался по пути. Кроме, может быть, тех, кто приезжал только на лето.

Андерс сел на сумку и проводил паром взглядом. Паром развернулся и взял курс на южный мыс, обратно в сторону Нотена. Андерс снял куртку. На острове температура была на пару градусов выше, чем в городе, морская вода еще держала летнее тепло.

Для Андерса посещение Думаре всегда было связано с запахом, в котором чувствовалась смесь соленой воды, водорослей, сухого дерева и дизеля из цистерн на причале. Он глубоко задышал через нос. Ничего. Еще бы, два года постоянного курения сделали свое дело. Он достал из кармана пачку «Мальборо», зажег сигарету, продолжая рассматривать паром, который как раз огибал мыс в опасной близости от берега, как могло бы показаться новичку.

Андерс не был здесь с тех самых пор, как исчезла Майя. Он по — прежнему сомневался — не ошибка ли то, что он сюда приехал. Пока он чувствовал меланхолическую радость от возвращения домой, туда, где он знал каждый камень.

Куст шиповника перед причалом выглядел как обычно. Как и все остальное на острове, он был вечным. Тут они играли в прятки, а позже пробовали выпивать. Прятались, чтобы отец не заметил.

Андерс взял свою сумку и пошел по южной дороге. Застройка тут состояла в основном из старых вилл, которые в большинстве своем были обновлены или перестроены. Благосостояние Думаре держалось в основном на лоцманской деятельности. Так было в течение девятнадцатого и в начале двадцатого столетий.

Андерс ни с кем не хотел встречаться, так что он пошел окольной дорожкой мимо маленькой гостиницы, которая была закрыта — не сезон. Дорога сузилась и поделилась на две тропинки. Он поставил сумку и заколебался. Левая вела к дому бабушки, правая — к его дому, который носил название Смекет.

Симон был единственным, с кем Андерс поддерживал контакт последние годы, единственный, кому можно было позвонить, даже если нечего сказать. Бабушка иногда звонила сама, мать реже, но Симон был первым, чей номер он сам набирал, когда хотел услышать человеческий голос.

Симон сгребал листья. Он, казалось, не изменился с той самой зимы, как исчезла Майя. В таком уж он был возрасте. Кроме того, Андерс всегда считал его старым, даже слишком старым. Только если он смотрел на фотографии из своего детства, где Симону было шестьдесят, то мог заметить, что двадцать лет все — таки оставили свой след на лице старика.

Симон увидел его и радостно заспешил навстречу. Он обнял его и похлопал по спине:

— Добро пожаловать домой, дорогой.

Длинные белые волосы — гордость Симона — спустились на лоб Андерса, когда он прижался щекой к плечу Симона и закрыл глаза. Какое сладкое мгновение, когда не надо чувствовать себя взрослым, не надо ни о чем думать и брать на себя ответственность.

Они вошли в дом, и Симон поставил кофе. На кухне почти ничего не изменилось с тех пор, как Андерс приезжал сюда маленьким. Только бойлер появился над мойкой, да еще микроволновка. Но огонь в печи трещал так же и распространял тепло по той же самой комнате. Андерс почувствовал себя лучше. У него была история, был дом, который никуда не исчез, теперь, когда все остальное провалилось в ад. У него есть возможность существовать, потому что у него есть память.

Симон накрыл на стол все для кофе, Андерс взял свою чашку:

— Я помню, когда ты… что это такое ты делал? У тебя были такие три чашки и был такой клочок бумаги, который перемещался туда и сюда. А затем в конце была тянучка под каждой чашкой. Как у меня сейчас. Как ты это делал?

Симон покачал головой и отбросил волосы назад:

— Тренировка, тренировка и еще раз тренировка.

И тут тоже ничего не изменилось. Симон никогда не раскрывал никаких тайн. Правда, он как — то порекомендовал книгу, которая называлась «Увлекательная магия». Андерс прочитал ее в десятилетнем возрасте и абсолютно ничего не понял. Конечно, там описывалось, как делать разные фокусы, и Андерс попробовал сам сделать парочку, но все равно это было не то же самое, что вытворял Симон. То, что делал он, казалось подлинным волшебством.

Симон грустно вздохнул:

— Так я сегодня показать уже не смогу. — Он посмотрел на свои искривленные пальцы и взял кофейную ложку. — Сейчас мне остались только самые простые фокусы.

Он дунул и потер руки друг о друга, а затем открыл ладони. Ложка исчезла.

Андерс улыбнулся, а Симон, который в свое время выступал на больших сценах, выступал перед королями и королевами, довольно откинулся назад на стуле и тоже заулыбался. Андерс посмотрел на руки Симона и стол, затем нагнулся и стал осматривать пол:

— И где она?

Когда он поднял голову, Симон уже помешивал кофе своей ложкой. Андерс фыркнул:

— Обман зрения, да?

— Ага.

Это было, кажется, единственное, что Андерс уяснил из той книги про волшебство — что всякий фокус построен на обмане зрения. Надо просто указать неверное направление. Заставить зрителя смотреть не туда, где что — то происходит, и позволить ему обернуться только тогда, когда фокус уже завершен. Как с кофейной ложкой. Но все это было теоретическим знанием. Умнее от него Андерс не стал. Он отхлебнул кофе и прислушался к треску в печи. Симон положил руки на стол:

— Как у тебя дела?

— На самом деле?

— Да.

Андерс опустил взгляд на свой кофе. Свет из окна оставлял на полу колеблющийся прямоугольник. Андерс глядел на него и ждал, когда тот остановится. Когда прямоугольник остановился, сказал:

— Я решил, что буду жить. Несмотря ни на что. Сначала я тоже хотел исчезнуть. Но… теперь мне кажется, что это неверно. Да, это неверно. Теперь я хочу попытаться снова. Я опустился на самое дно, а теперь мне надо наверх. Хотя бы попытаться.

Симон хмыкнул и ждал. Андерс больше не произнес ни слова, и тогда он спросил:

— Ты по — прежнему много пьешь?

— Что?

— Я просто думаю…. Тебе будет тяжело отвыкнуть.

У Андерса задергалась щека. Обсуждать это он совсем не хотел. Пока была Майя, они с Сесилией выпивали умеренно. После исчезновения Майи Сесилия перестала употреблять алкоголь вообще, говоря, что даже после стакана вина ей становится плохо. Андерс стал пить за двоих. Так начались молчаливые вечера перед телевизором. Стакан за стаканом. Потом он перешел на водку. Таким образом, он прогонял свои мысли.