Чёлн на миллион лет - Страница 139

— Я полагаю, вы догадываетесь, почему я пригласила вас сюда, — наконец сказала она.

Большинство присутствующих даже не шелохнулись. Свобода скривилась, и сидевший рядом с ней Странник положил руку ей на колено.

Макендел взяла бутылку и наполнила стакан. Забулькавший темно-розовый кларет наполнил воздух тягучей сладостью. Коринна передала бутылку дальше. Стаканы стояли перед каждым.

— Давайте сперва выпьем! — предложила она.

— Ты приняла эстафету у древних персиян? — попытался пошутить Патульсий. — Помните, когда им надо было принять важное решение, они обсуждали его дважды — раз на трезвую голову, и еще раз — уже захмелев.

— Не такая, уж плохая идея, — отозвалась Макендел. — Почище современной химии и нейростимуляторов.

— Разве потому, что с вином связаны древние традиции, — прошептала Юкико. — То есть дело тут не только в вине.

— Много ли традиций осталось в мире? — с горечью бросила Алият.

— Мы несем их, — сказал Странник. — Они воплощены в нас.

Бутылка обошла круг, и Макендел подняла свой бокал.

— За наше путешествие! — Помолчав, она добавила: — Да, пусть выпьют все. Сегодня мы собрались, чтобы возродить нечто доброе.

— Если оно только не уничтожено до основания, — проскрежетал Ду Шань, но присоединился к остальным в этой маленькой, но многозначительной церемонии.

— Ладно, — снова взяла слово Макендел, — теперь слушайте. Все вы прекрасно знаете, что я гонялась за каждым из вас — спорила, уговаривала, пыталась подольститься, распекала, пытаясь разрушить стены гнева, которые каждый возвел вокруг себя. Может статься, кто-то не замечал такого за собой, но фактически это относится к каждому. И сегодня настал час вынести вопрос на обсуждение.

— О чем тут еще говорить? — натянуто проговорила Свобода. — О воссоединении с Ханно? Мы вовсе не рвали с ним отношений. О мятеже никто и не помышлял. Мятеж просто невозможен. Повернуть обратно к Финиции тоже невозможно, не хватит антиматерии. Мы стараемся, как умеем.

— Милочка, ты чертовски хорошо знаешь, что вовсе не стараемся. — В кротких интонациях Макендел прорезалась сталь. — Холодная вежливость и механическое послушание не позволят нам пройти через грядущие испытания. Нам нужно возродить дружбу.

— Ты твердила это и мне, и нам всем столько раз, что я и счет потерял, — бесстрастно выговорил Странник. — Конечно же, ты права. Но не мы разрушили дружбу, а он.

Макендел некоторое время молча разглядывала индейца.

— Значит, ты не на шутку страдаешь?

— Он был моим лучшим другом, — храня непроницаемое выражение лица, отвечал Странник.

— И остался, Джонни. Это ты от него отрекся.

— Ну, он ведь… — голос Странника упал до шепота и смолк.

— Значит, он и с тобой пробовал поговорить, — кивнув, сделала вывод Юкико. — Несомненно, то же было с каждым. Он был тактичен, признавал, что мог заблуждаться…

— Он не пресмыкался, — подхватил Ду Шань, — но отверг свою гордыню.

— И не настаивал на том, что мы были не правы, — словно помимо воли добавила Свобода.

— А ведь может быть, не правы именно мы, — настаивала Юкико. — Кто-то же должен был принять решение, а кроме него, это было не под силу никому. Поначалу ты и сама хотела такого исхода. Уверена ли ты, что не твоя собственная гордыня настроила тебя против него?

— Но ты-то почему передумала и присоединилась к нам?

— Ради вашего же блага.

— Юкико обрабатывала меня, — со вздохом поведал остальным Ду Шань. — И, это самое, я не забыл, что Ханно сделал для нас в прошлом.

— А-а, ты начал его немного понимать, — заметил Патульсий. — Я тоже, я тоже. Я по-прежнему не согласен с ним, но основное озлобление уже миновало. А кто подсказал ему, как с нами говорить?

— Он пробыл в одиночестве так долго, что у него было время поразмыслить, — сказала Макендел.

— Очень долго, — содрогнулась Алият. — Слишком долго.

— Не представляю, как мы сможем теперь быть чистосердечны с ним, — жестко заявила Свобода. — Но ты права, Коринна: мы должны восстановить — насколько это удастся — восстановить веру в него.

Макендел осталось лишь сказать:

— Замечательно, ах, как замечательно! Давайте выпьем за это, а потом расслабимся и поболтаем о прежних днях. Завтра я приготовлю пир, мы устроим вечеринку, пригласим его и напьемся вместе с ним, — она звонко рассмеялась, — в лучшем персидском стиле!

…Несколько часов спустя, когда она с Патульсием уже находилась в своей комнате и готовилась отойти ко сну, он сказал:

— Ты блестяще управилась, моя дорогая. Тебе следовало бы заняться политикой.

— Если ты помнишь, некогда, я ею и занималась, — с легкой улыбкой ответила она.

— Ханно настроил тебя на это с самого начала, разве нет?

— Ты и сам весьма остер умом, Гней.

— А еще ты поучала его, как себя держать с каждым из нас — осторожно, спокойно, месяц за месяцем.

— В общем, я действительно вносила предложения, но кроме того, ему помогал… корабль. Давал советы. Ханно ни разу особо не распространялся об этом. По-моему, он принимал пережитое близко к сердцу. — Она помолчала. — Он всегда оберегал тайны своего сердца, и даже чересчур тщательно; я полагаю, из-за испытанных за тысячелетия потерь. Но во взаимоотношениях с людьми он и сам не промах.

Патульсий молча смотрел на нее. Коринна сбросила платье и стояла перед ним темнокожая и стройная; ее лицо на фоне расписанной лилиями стены пробудило в нем воспоминания о Египте.

— Ты замечательная женщина, — тихонько проронил он.

— И ты неплохой парень.

— Замечательная… что приняла меня, — невнятно произнес он. — Я знаю, как тебе было больно, когда Странник ушел к Свободе. По-моему, это до сих пор не отболело.

— Так лучше для них. Быть может, это и не идеальный вариант, но так лучше; а нам нужны стабильные отношения. — Коринна запрокинула голову и снова рассмеялась. — Эй, только послушайте! Заговорила, как работник службы социального обеспечения в двадцатом веке! — Она поиграла бедрами. — Иди же ко мне, красавчик!

Над плоскогорьем сгущались огромные иссиня-черные тучи. Вспыхнула молния, прогрохотал раскат грома. Пламя перед алтарем рвалось кверху, разбрасывая по ветру похожие на звезды искры. Прислужники подвели жертву к застывшему в ожидании жрецу. Его поднятый нож ярко блистал в грозовых разрядах. В рощице внизу взвыли поклоняющиеся толпы. Море вдали вскипело белой пеной, и из бездны восстали чудовища.

— Нет! — взвизгнула Алият. — Остановитесь! Это же дитя!

— Это животное, агнец, — перекрикивая шум, отозвался Странник; но сам избегал смотреть в ту сторону.

— И то и другое, — сказал им Ханно. — Храните спокойствие!

Нож сверкнул, дернулись конечности, брызнула кровь, разлившись темным потоком по камню алтаря. Жрец швырнул тело в пламя. Мясо зашкворчало, отпало от костей и обратилось в жирный дым. Из грозы вышли ужасные в своем великолепии боги.

Колонноподобный, могучий, как бык, рассыпавший черную бороду по облачающей его львиной шкуре, Мелькарт втянул воздух ноздрями и облизнул губы.

— Свершилось, и это хорошо, и это жизнь! — прогрохотал он.

Ветер трепал волосы Астарты, дождь украшал их искрящимися каплями, отсветы молний вспыхивали на ее грудях и животе. Ее ноздри тоже впивали в себя аромат жертвы. Ухватив огромный детородный орган спутника, будто палицу, она воздела левую руку к небесам, воскликнув:

— Выведите Воскрешенного!

Баал-Адон тяжело опирался на Адат — свою возлюбленную, свою плакальщицу, свою мстительницу. Он спотыкался, все еще не до конца прозрев после мрака нижнего мира; он дрожал, все еще не отогревшись после холода могилы. Адат подвела его к жертвенному дыму, взяла чашу с кровью агнца и протянула ему. Баал-Адон испил, и к нему вернулись тепло, красота и бодрость. Он прозрел, он услышал, как люди совокупляются в роще в честь его возрождения; и повернулся к своей супруге.

Вокруг столпился сонм богов: дух волн Хушор, Дагон из пашни, Алиаян из родников и подводных вод, Решеф из грозы — и многие, многие другие. Тучи начали расходиться. Вдали засияли парные колонны и чистое озеро перед домом Эля.