Чекисты рассказывают. Книга 5-я - Страница 56

Волновался, когда подъезжал к родным местам. Поднялся рано, умылся, побрился и, собрав свою нехитрую поклажу, стоял у окна, пока поезд не замер у давно знакомого одноэтажного здания вокзала.

Вышел на перрон и сразу же с горечью и болью вспомнил, как здесь, на вокзале, последний раз в жизни увидел отца. Новобранцы — и Ветров среди них — уже сидели по вагонам. Отец неуклюже взял в свои большие шершавые ладони лицо сына и молча поцеловал в губы. Потом стоял на перроне и грустно смотрел вслед уходящему поезду. Больше Ветров отца не видел. Его расстреляли оккупанты в сорок третьем здесь, за городом, в Мгарском лесу.

Своей родиной Федор Дмитриевич Ветров считал, конечно, Яблоневку, но город для него тоже был родным. Когда после войны впервые увидел его в развалинах — заплакал. Прохожие останавливались и недоуменно смотрели на молодого офицера с боевыми наградами на груди.

А сейчас город стоял обновленный, похорошевший, умытый утренним солнцем. Непривычно было видеть многоэтажные дома, асфальт на улицах...

В Яблоневку Федор Дмитриевич добрался на междугородном автобусе — вполне современном, просторном, он не отрывал глаз от родных мест, проносившихся за окном автобуса.

Вот и Клеванишина гора с городком на вершине. У подножия — гребля, насыпь на болоте и два мостика. Раньше это были старые скрипящие мостики. Сейчас — из бетона, крепкие, капитальные.

Проехав греблю, автобус выскочил на пригорок — и вдали показалась Яблоневка. Милая, родная Яблоневка! Как забилось сердце! От нахлынувших воспоминаний комок подкатил к горлу, и Федор Дмитриевич отвернулся, чтобы пассажиры не заметили, как заблестели у него глаза.

Отсюда шоссе ровной прямой лентой бежало к селу и там терялось среди белых хат и зеленых садов.

Автобус остановился посреди села около клуба. На улице было немноголюдно и непривычно тихо. Встречные здоровались, но не узнавали. Боковыми глухими улочками Федор Дмитриевич вышел на окраину и стал подниматься по тропе в гору. Еще когда уезжал из Москвы, решил сразу по приезде пойти на могилу матери.

С горы Яблоневка была как на ладони. Федор Дмитриевич остановился на минуту передохнуть и невольно залюбовался селом. Вон поворот на Белач, там к самой окраине села подступает лес. На Белаче он жил с отцом и матерью, там их хата. Цела ли еще?

Переписка между Федором Дмитриевичем и Варварой, проживавшей в хате его родителей, как-то сама собой прервалась несколько лет назад. Последний раз он написал ей поздравительную открытку к Новому году, вторую — к майским праздникам, но она не ответила. Может быть, болела или другая была тому причина — этого он не знал да и не придал этому особого значения. Мало ли... Может быть, Варвара вышла замуж и поэтому перестала писать. Мало ли что бывает в жизни. Федор Дмитриевич собирался написать Варваре обстоятельное письмо, но так и не собрался и вот приехал сам.

Возвращаясь с кладбища, он спустился с горы и подошел огородами к бывшему своему двору. Постучал для порядка, хотя помнил еще, что раньше в селе соседи заходили друг к другу в хату без стука. Стучать было не принято.

Варвара хлопотала у печи и, увидев Федора Дмитриевича, так и застыла с ухватом в руках. На ее лице отразились не то радость, не то недоумение.

— Ну здравствуй, Варвара, — сказал бодро Федор Дмитриевич. — Что испугалась, не ждала гостей?

— Ой, откуда ты? — пришла в себя Варвара.

— Из Москвы, посмотреть приехал, как вы тут живете в Яблоневке.

— Проходи. Раздевайся. У меня тут не прибрано. С утра была на ферме, а только что прибежала, чтобы протопить печь и поросенка покормить, — затараторила Варвара.

Она быстро управилась, приготовила завтрак. Федор Дмитриевич умылся с дороги, и они позавтракали, поговорили. Потом Варвара заторопилась на ферму. Она по-прежнему жила в хате одна, и особых перемен в ее жизни не произошло да и не ожидалось в будущем.

Когда Варвара ушла, Федор Дмитриевич решил отдохнуть, но потом передумал. Не хотелось оставаться одному в хате, становилось не по себе, потому что мысли все время возвращались к прошлому. Казалось, стукнет дверь — и войдет мать...

Вечером, когда Варвара возвратилась с работы, заглянули на огонек соседи, появились бутылки и закуска на столе, и они просидели допоздна за разговорами.

На следующий день Федор Дмитриевич разыскал на чердаке старые бумаги — письма, фотокарточки, документы, — рассортировал их, связал в стопки и положил в чемодан. Пригодятся. Сейчас все пишут мемуары — почему бы и ему не попробовать?

Под вечер Федор Дмитриевич отправился прогуляться по селу. Когда стемнело, зашел в новый клуб. Там уже начался фильм. Он взял билет, тихонько вошел и присел на свободное место. Картину он смотрел раньше, но все равно решил остаться: нужно было чем-то занять вечер. Вышел из клуба перед концом фильма и не спеша отправился домой.

О том, что он делал последние два дня и в какой последовательности, Федор Дмитриевич никому, разумеется, не рассказывал, и никто это письменно не фиксировал. Это все было потом установлено следствием, так как утром в воскресенье Федора Дмитриевича Ветрова нашли мертвым с удавкой на шее. Он лежал в своей хате в сенях на полу в нижнем белье.

Снова и снова анализировал Гурский исходные данные, заключение медицинских экспертов, возвращался к месту происшествия. Но ничего нового обнаружено не было. Даже подозревать было некого.

Не сложно было представить механизм преступления. Преступники (по всему было видно, что преступник был не один) караулили во дворе. Когда Ветров вышел из дома, его схватили, набросили ремешок-удавку и задушили. Для верности его еще дважды ударили ножом в грудь. Затем перетащили в сени и огородами ушли по направлению к лесу. В дом не заходили. Служебно-розыскная собака взяла след с места преступления, шла по нему до леса и там потеряла.

В конце дня Ребров и Галенко докладывали Гурскому о проделанной работе. Первые шаги результатов не дали, и было решено изучить окружение семьи погибшего.

Отец Ветрова во время оккупации был расстрелян гитлеровцами. Мать — Пелагея Денисовна — работала в колхозе до выхода на пенсию и пятнадцать лет назад умерла от рака. Хату и имущество Ветров передал в вечное пользование племяннице — Варваре, проживавшей в соседнем селе. Эта женщина помогала престарелой матери Федора Дмитриевича, ухаживала за ней до последних дней. В знак благодарности Ветров и оставил ей немудреное хозяйство.

Неясностей было много. Деньги, вещи, документы остались на месте, похищено ничего не было. В дом преступники не заходили. Месть? За что? Ревность? Исключено. Какие-то старые связи? Но потерпевший последний раз был в селе много лет тому назад...

Гурский нажимал на работу группы по двум направлениям: изучение окружения семьи Ветровых и архивных материалов об арестах, расстрелах местных жителей в годы войны оккупантами, причастности к этому односельчан, расследованиях злодеяний фашистов и их прихвостней, судебных процессах над военными преступниками.

В Москве, по месту постоянного жительства Ветрова, расследование тоже проводилось. Но там ничего выявлено не было.. Вряд ли можно было допустить, что некий недоброжелатель Ветрова поехал за ним на Украину и там учинил расправу.

Гурский не сомневался в том, что разгадка находится на месте преступления.

Внимание Гурского привлек протокол, составленный Ребровым. Он состоял из двух частей.

Ефим Радченко, местный житель, знал погибшего с детства. Их хаты стояли через дорогу. Ефим раньше часто встречался и беседовал с Ветровым. Ребров записал дословно:

«Человек он был отзывчивый, добрый, строгий — потому как командир, но справедливый. Хоть и стал полковником, а остался таким же простым человеком, как и до армии. С каждым поздоровается, поговорит, расспросит о жизни, а если нужно, и поможет. Каждый раз, когда приезжал в село, выступал с докладами о международном положении. Я ручаюсь, что врагов у него в нашем селе не было. Да и что ему было делить с кем? Когда мать умерла, он, не задумываясь, хату и все имущество отдал племяннице Варваре, которая жила у его матери и похоронила ее. А последние годы вообще не приезжал в село. Какие же могут быть у него враги в селе?»