Чекисты. Книга первая - Страница 3

Так прошла неделя.

Безделье становилось уже в тягость.

Синесвитенко являлся домой поздно: он возглавлял группу активистов, которые собирали у рабочих носильные вещи для обмена на продукты. Набегавшись за день, он едва волочил ноги. На скулах его пятнами горел румянец.

— Сгоришь, Петро, — сказал ему как-то Алексей. — Нельзя так.

— Не сгорю, — отмахнулся Синесвитенко. — От меня одни кости остались, а кости не горят, только тлеют… Завод надо восстанавливать, а у людей руки не поднимаются. Вот продукты добудем — приободрятся… Отряд собрали… Махнем куда-нибудь в хлебные места с кулачьем торговаться…

И вскоре он действительно уехал с рабочим продовольственным отрядом куда-то к Раздельной.

На прощание Синесвитенко сделал Алексею подарок. Месяц назад ему удалось раздобыть на базаре две одинаковые фигуры китайских болванчиков. Фигурки были из крепкой стали, полые внутри, и Синесвитенко смастерил из них зажигалки. Если нажать пружину на спине у болванчика, верхняя часть его головы немного откидывалась и изо рта вырывался тонкий язычок пламени. Еще раз нажмешь — рот захлопывался, проглатывая огонек. Таких затейливых зажигалок Алексей еще не видел. У Синесвитенко были просто золотые руки.

— Возьми на память, — предложил Синесвитенко, — они, можно сказать, единственные в своем роде, одна у тебя, другая у меня. Кто знает, увидимся ли еще, а так, может, и вспомнишь… За Пашкой доглядывай. Я ведь ненадолго. Ежели хорошо пойдет, через неделю буду обратно.

— На меня надежда слабая, — сказал ему Алексей, — не сегодня-завтра могу улететь.

— Ну, пока здесь… Он хлопчик мозговитый, проживет и сам.

Через два дня после его отъезда, поздно вечером, когда Алексей и Пашка играли перед сном в подкидного дурака, в дверь постучали, Алексей отложил принятые карты (а напринимал он много: Пашка играл здорово, к тому еще жулил) и пошел открывать.

За дверью стоял невысокий человек в штатском пальто.

— Здравствуйте, — сказал он, — привет вам привез из Херсона.

— От Сергея Васильевича?

— От Василия Сергеевича. Вас ждут, просили скорей…

И, казалось, с приходом связного жизнь сразу обрела привычный тревожный ритм, будто и не было недельной передышки. Алексей торопливо навернул портянки, всунул ноги в сапоги и наскоро увязал в тряпицу немудрящее свое имущество — запасную пару исподнего белья и стопку писчей бумаги.

Одевшись, подошел к Пашке.

— Будь здоров, ухожу.

— Надолго? — спросил Пашка, с тревогой наблюдавший за его сборами.

— Кто его знает. Ждать-то меня не надо.

У Пашки задрожали губы.

— Насовсем, что ли?

— Уж и насовсем! Приду, наверно. А если нет, сам хозяйничай. Еды тебе дней на пять должно хватить, постарайся обернуться, пока отца нет. На рыбалку ходи… — Алексей говорил преувеличенно бодро и при этом старался не глядеть в огорченные Пашкины глаза, чтобы и самому не расчувствоваться. — Словом, все должно быть в порядке.

Пашка молчал. Веки его подозрительно набухли.

— Ну, прощай. — Алексей потрепал его по жестким вихрам, слипшимся от соленой морской воды, и направился к двери.

— Пойдемте, — кивнул он связному.

Они вышли на улицу.

— Отсюда в квартале фаэтон.

Сперва они ехали по немощеной, в глубоких рытвинах дороге, потом по твердому настилу брусчатки, звонко цокавшей под копытами, и, наконец, по мягким деревянным торцам — в центре города. Остановились вблизи какого-то сквера.

— Жди здесь! — приказал связной вознице. — Двинули, товарищ.

Он легонько подтолкнул Алексея и соскочил на землю.

Обогнув сквер, они пересекли улицу, вошли в темный подъезд большого дома и поднялись на второй этаж. Связной дернул ручку звонка. За обитой войлоком дверью брякнул колокольчик, и почти тотчас же им открыли. Пожилая женщина в домашнем халате провела их в конец длинного коридора, отворила одну из дверей.

В комнате с завешенными окнами, обставленной громоздкой дубовой мебелью, сидели за столом Инокентьев и Оловянщиков — начальник разведотдела Одесской губчека. Был Оловянников ниже среднего роста, плотный. Глубокие залысины прорезали его негустую шевелюрку, грозя в недалеком будущем сомкнуться на темени. Квадратные усики над губой он то и дело трогал пальцем, будто проверяя, на месте ли они.

В углу Алексей увидел еще одного человека — седого кряжистого, в потертом пиджаке, по виду рабочего.

— Спасибо, — сказал Оловянников, — можете идти. — Когда связной и женщина вышли, он взглянул на Алексея, приветливо щурясь из-за очков. — Как дела, херсонец?

— Какие дела? — хмуро сказал Алексей. — Для таких дел незачем было из Херсона уезжать, восемь дней баклуши бью.

Оловянников усмехнулся.

— Ничего не поделаешь, приходилось выжидать. Садись. Как чувствуешь себя? Нашему брату отдых на пользу не идет, это уже доказано. Привыкнешь к неспешному существованию, и что-то в тебе ослабевает, размягчается, а после все как будто внове. Замечал?

— Нет. Опыта такого еще не было, — сухо ответил Алексей.

— Ты, я гляжу, совсем на нас разобиделся, — засмеялся Оловянников. — Ну ничего, дорогой товарищ, теперь работы хватит, можешь быть спокоен. Давай, Василий Сергеевич, рассказывай все по порядку.

— Ты все помнишь, что я тебе тогда говорил? — спросил Инокентьев.

— Помню.

— Насчет агента, которого мы ждали из-за кордона, и все остальное?

— Да.

— Так вот, агент прибыл. Второй день здесь… Не спеши вопросы задавать, сейчас все узнаешь. Раньше мы предполагали агента перехватить и послать тебя вместо него. Но в последний момент оказалось, что он приезжает уже второй раз. Значит, подменять нельзя: верный провал. Словом, обстоятельства неожиданно изменились… — Инокентьев повернулся к сидевшему в углу человеку. — Двигайся ближе, Валерьян, — сказал он ему, — докладывай все сначала.

Некто, по имени Григорий Павлович Рахуба, прибыл в Одессу морем. Высадили его в районе четырнадцатой станции Большого Фонтана, и день он отсиживался в колючих зарослях на берегу. Ночью Рахуба пробрался в город на явочную квартиру. Хозяин явки, по профессии наборщик, Валерьян Золотаренко скрывал его у себя весь следующий день, а в сумерки повел на новую явку.

И вот по дороге с ним приключилась неприятность, грозившая в те годы каждому, кто осмеливался совершать ночные прогулки по Одессе.

На темной улочке, возле Греческого базара, куда по заранее намеченному плану Золотаренко привел Рахубу, их окружили какие-то люди. Один из этих людей, в надвинутой до бровей кепке, осветил их фонариком.

— Кто такие? — спросил он удивленно. — Куда вы собрались, уважаемые? Что вам дома не сидится?

Он вел себя, как блатной, этот человек.

Золотаренко оттер Рахубу плечом.

— Добрые граждане! — сказал он проникновенно. — Отпустите с миром, доктора веду к жинке, помирает совсем.

— Доктора?..

Светя фонариком, человек в кепке оглядел прочные сапоги Рахубы, его синюю куртку военного покроя, в отворотах которой виднелась мятая украинская рубаха, и широкие, слегка обвислые плечи.

— Что ты мне вкручиваешь? — проговорил он. — Какой же это доктор! Или я докторов не видел?

— Я действительно врач, — сказал Рахуба, — недавно из армии.

— Ой ли! — Человек в кепке недоверчиво покачал головой. — А что у вас в карманах, гражданин доктор? Может быть, что-нибудь стоящее? Так лучше отдайте мне, а то вас непременно ограбят: Одесса — это такой город!

— Есть немного денег, — сказал Рахуба. — Возьмите, если надо.

Он достал из карманов несколько бумажек. Не взглянув на деньги, человек в кепке шагнул ближе и вдруг привычным движением провел ладонями по груди Рахубы.

— А это что такое? — спросил он, нащупав что-то плотное под сукном куртки.

— Пусти, это инструмент, — ответил Рахуба.

— А ну покажь! — потребовал тот.

И тогда, резко стряхнув с себя его руки, Рахуба бросился а сторону. Дальнейшее происходило быстро и в полном молчании. Кто-то успел подставить Рахубе ногу, он растянулся на земле, а когда вскочил, на него накинулись сразу трое.