Чекисты - Страница 21

Нет, не удалось левым эсерам нейтрализовать грозного комиссара Урицкого. Робеспьер Петроградской коммуны, как его тогда называли друзья, остался на страже революционного порядка в Петрограде. И когда вслед за вспыхнувшим в Москве 6 июля левоэсеровским мятежом в Петрограде была предпринята попытка захватить власть, отряды чекистов блокировали штаб левых эсеров в бывшем Пажеском корпусе. На предложение сдаться эсеры ответили пулеметным огнем. Однако после получасового боя вынуждены были выставить белый флаг и были разоружены. Оперативно прошла ликвидация и районных штабов левых эсеров.

Питерские рабочие оценили решительные действия Урицкого и руководимых им чекистских отрядов. Урицкий вновь назначается комиссаром внутренних дел Союза коммун Северных областей.

Лето 1918 года в Петрограде выдалось жарким. Казалось, что даже деревянные шашечки, устилавшие Невский проспект, раскалились от солнца. «Жарко» было и на Гороховой, 2. Враги революции не успокаивались.

В конце июля, кладя на стол Урицкому очередную сводку донесений, секретарь заметил:

— Опять заговор против вас, Моисей Соломонович. Это, кажется, уже четвертый.

— Пятый, — уточнил Урицкий, — был еще выстрел в Таврическом.

Тогда, в январе 1918 года, после разгрома Учредительного собрания, он стоял у входа в Таврический дворец. Сухой треск винтовочного выстрела расколол морозный воздух. Пуля легко ранила Урицкого.

Его не удивляли попытки покушения. Борьба есть борьба. Он сам беспощаден к контрреволюционерам, и они платят ему ненавистью. А ненависти к молодой Стране Советов у ее врагов много. Белые войска, интервенты, заговорщики расстреливают даже стариков, женщин. Он этого допустить не может. Случайных, необоснованных расстрелов быть не может.

Президиум Петроградской ЧК по его предложению уже принял решение о том, что, если при вынесении приговора о расстреле хоть один член коллегии будет против, приговор в исполнение не приводить. И напрасно некоторые товарищи говорят, будто он выступает против расстрелов, обвиняют его в мягкотелости.

— Никакой я не мягкотелый, — ответил однажды Урицкий. — Если не будет другого выхода, я собственной рукой перестреляю всех контрреволюционеров и буду совершенно спокоен. Но поспешных решений быть не должно.

Свою точку зрения Урицкий отстаивал и на деле.

Еще в апреле в Москве был раскрыт заговор бывших юнкеров. Среди арестованных оказался и несовершеннолетний сын царского генерала Всеволод Аносов. Мальчишка… Чего он только не наплел при допросе. В Петроград пришел приказ арестовать старшего брата Всеволода — Николая.

— Сева немножко фантазер, — грустно улыбнулся Николай Аносов. — Преувеличить, присочинить — это его стихия. Вы мне можете, конечно, не верить, но о заговоре в Москве я не знаю ровным счетом ничего.

Урицкого и самого смущало отсутствие обоснованных фактов для ареста. Смущало и то, что пятнадцатилетний Всеволод был как-то связан с заговором. Скорее, просто играл в войну. 12 апреля 1918 года Урицкий телеграфировал в Совнарком комиссару юстиции: «Комиссии Дзержинского сидит 15-летний Всеволод Аносов. Распорядитесь освобождением». И Дзержинскому тоже телеграфировал: «Николай Аносов арестован. Заговоре не знает. Сообщите телеграфом какие вопросы поставить. Освобожден ли Всеволод Аносов. Николая освобожу, если до 15 не получу вопросов или другого распоряжения».

Дзержинский сам разобрался с делом братьев. Всеволода освободил, а Николая приказал доставить в Москву.

Нет, никак нельзя причислить к злостным врагам подобных мальчишек. Мало ли кого обманут, запутают, запугают настоящие враги революции, а они все больше наглеют. Англичане и американцы пошли на открытую интервенцию, высадились в Мурманске и на Дальнем Востоке. Безусловно, и на Петроград у них особая ставка: город усеян иностранными посольствами, консульствами, торговыми представительствами. За стенами принадлежащих им зданий зреют новые заговоры. Все время надо быть начеку.

Утро 30 августа 1918 года обещало жаркий день. Безоблачное небо дышало теплом.

Урицкий встал рано. Возле дома его уже ждал автомобиль. Позади шофера сидел Шахов, комендант Петроградской ЧК. Значит, привез что-то важное.

— Есть новости от Дзержинского, — сообщил он, едва машина тронулась. — Феликс Эдмундович сообщает, что нелегально выехал в Петроград специальный агент английской разведки Сидней Рейли. По мнению Москвы, поездка эта связана с подготовкой нового заговора контрреволюционеров.

— Следует усилить наблюдение за правыми эсерами, — отозвался Урицкий.

Шахов кивнул и продолжал:

— Не исключена возможность появления в Петрограде главы правых эсеров Бориса Савинкова.

— Появится ли, нет ли, революционную охрану города надо усилить в любом случае, — подвел итоги Урицкий.

Автомобиль проскочил мост, свернул налево и быстро домчал пассажиров до Гороховой, 2. Урицкий привычно пересек двор и поднялся на второй этаж. Приятная прохлада кабинета несколько успокоила его. На столе уже лежала стопка свежих документов, приготовленных секретарем. Урицкий углубился в чтение, подчеркивая отдельные строки красным карандашом.

В десять часов собрался президиум Петроградской ЧК. Моисей Соломонович кратко обрисовал обстановку, сообщил последние сведения.

— Как видите, кое-что о заговорщиках мы уже знаем. И даже немало знаем, — заключил он. — Думаю, что эту нашу осведомленность до поры до времени обнаруживать нельзя. Но нельзя и оставлять без внимания, без контроля ни одного шага врагов революции.

Заседание прервал телефонный звонок. Помощник военного коменданта города просил с ним встретиться. — Хорошо, — ответил Урицкий. — Минут через десять заканчиваю совещание и выезжаю на Дворцовую. Там и увидимся.

На Дворцовой, у входа в Комиссариат внутренних дел, стояла толпа. Она молча расступилась, давая возможность Урицкому войти в здание. В вестибюле также было много посетителей. Урицкий прошел прямо к лифту.

Неожиданно за его спиной мелькнула фигура молодого мужчины в кожаной тужурке и офицерской фуражке. Выхватив из-за пазухи кольт, он почти в упор выстрелил в затылок Урицкому.

Вскрикнула раненная тем же выстрелом женщина. Ахнула толпа. Толкая друг друга, люди бросились к дверям. Вместе с ними бежал на улицу и убийца.

Он сел на велосипед, стоявший у входа, и помчался в сторону Александровского сада.

Вслед за преступником бросился комиссар Дыхвинский, достав браунинг, он три раза неудачно выстрелил. В это время из-под арки Главного штаба выехала автомашина. Дыхвинский и красноармеец охраны остановили ее.

— Всем из машины! — закричал красноармеец пассажирам, щелкая затвором винтовки.

На сиденье рядом с шофером сел Дыхвинский и, показав, куда скрылся преступник, приказал ехать.

Велосипедист свернул за угол на Дворцовую набережную. Когда преследующая его автомашина тоже повернула, красноармеец, лежавший на ее крыле, стал стрелять. Велосипедист вновь свернул в Мошков переулок, успев сделать несколько ответных выстрелов, затем при выезде на Миллионную улицу он бросил велосипед и вбежал во двор Северного английского общества.

К этому времени подъехали еще три автомобиля, в одном из них был комендант Шахов и два чекиста охраны. Из бывших Преображенских казарм на Миллионной улице бежали красноармейцы Стального отряда. По команде Шахова они окружили дом, в котором укрылся убийца. Шахов приказал прекратить стрельбу.

— Убийцу надо взять живым! — кричал он красноармейцам.

Из окруженного здания вышла женщина и сказала, что преступник спрятался в одной из комнат ее квартиры. Шахов и два чекиста вошли в дом. Через несколько минут, поняв, что сопротивление бесполезно, преступник сдался. Им оказался правый эсер Леонид Канегиссер.

Узнав об убийстве Урицкого, В. И. Ленин позвонил в ВЧК и попросил Ф. Э. Дзержинского лично выехать в Петроград для проведения расследования.

На следующий день Дзержинский приехал в Петроград и тут узнал, что в Москве стреляли в Ленина.