Чекист. Тайная дипломатия 2 (СИ) - Страница 38

— Интересно, — призадумался я. — Не сочти за обиду, но спрошу — чего это поручик от артиллерии решил философские работы читать?

— Так все просто. Именно потому, что артиллерист, я эту статью и читал. Там в названии идет речь об орудиях Круппа, я и решил, что по моей специальности, а как начал читать, то понял, что не совсем. Но интересно было, не оторваться. Было бы неинтересно, я бы и не запомнил. Впрочем, — призадумался вдруг поручик. — Когда я в гимназии учился, то наш преподаватель греческого говорил, что про человека, как меру всех вещей, сказал Платон. Но у Платона никаких пушек не было.

— А пушки-то тут при чем?

— А при том, что пушки Круппа станут осуществлять всеобщее законодательство в интересах немецкой нации. А чем больше орудие и сильнее снаряд, тем сильнее доводы[1]. Тот, у кого сила, тот может наплевать и на мораль, и на право. И все по Канту.

Кажется, Кант утверждал ровно обратное. Как говорила наша преподавательница, философ считал, что следовать нормам морали обязательно. Впрочем, автор статьи, читанной поручиком, мог написать ее в пылу германофобии.

— Стало быть, придется тебе, Вадим, в Германию ехать. Кое-какие имена и адреса я тебе назову, а там и сам сообразишь, что к чему. Покамест, только предварительная прикидка, оценка ситуации, аналитика — ты в ней силен и никаких скоропалительных решений.

[1] Речь идет о статье Владимира Эрна «От Канта к Круппу», напечатанной в октябре 1914 года. Отчего русский философ так странно интерпретировал Канта, сказать не могу, но шума его статья наделала много.

Мы стояли с Натальей перед алтарем храма Александра Невского на улице Дарю, в котором, как нам сказали, ежегодно совершались сотни крещений и тысячи отпеваний русских эмигрантов. Венчаний здесь значительно меньше, поэтому мы с дочерью графа Комаровского увеличивали статистику. Невеста, в просторном платье цвета фисташковой скорлупы и жених, в не новом, но вполне приличном костюме.

Говорил я, что коли начальник ИНО ВЧК поведет под венец ответственную сотрудницу Коминтерна, имеющую партстаж с одна тысяча девятьсот э-э … (помню, ноне скажу!), то это перебор? Говорил. Но мало ли что я говорил. А теперь вот стою, чувствуя на голове холодок венца и ощущаю жар от свечей, слушая древний чин свадебного обряда.

И винить здесь некого, кроме моего длинного языка. Обещал жениться, чтобы прикрыть свой грех и грех невесты? Обещал. Извольте.

Не знаю, обманул ли нас Андрей Анатольевич, граф, чтоб ему пусто было или сам был введен в заблуждение касательно простоты свадебного обряда во Франции? Нет, я не совсем правильно выразился. Обряд — это в церкви, а здесь гражданская церемония. Я понадеялся, что к нам приедет чиновник из мэрии, быстренько заполнит все необходимые документы, выдаст свидетельство о заключении брака (здесь это как-то по-другому называется), получит от графа мзду (и я бы немного добавил на лапу, чтобы не выглядеть в глазах тестя жмотом), ан, нет, долбаные французские бюрократы уперлись рогами и копытами. В особняк русского графа никто не соизволил приехать — мол, немощных и убогих здесь нет, добирайтесь сами, ножками. Подозреваю, что мой тесть (будущий) имел неосторожность сообщить чиновникам, кого им придется соединять священными узами брака и те не рискнули оформить документы. Или просто граф Комаровский переоценил уровень своего влияния и даже самый коррумпированный чиновник побоялся нарушить закон? В принципе, мэрия не возражала против заключения брака иностранных граждан на территории Третьей республики, но потребовала предоставить дополнительные документы. Я-то, наивный и доверчивый рассчитывал, что достаточно написать заявление и предоставить паспорт, но окромя моего «серпастого и молоткастого» и Наташкиного мышастого (почему-то без герба Российской империи), понадобилась куча бумаг. М-да… Допустим, наличие «адреса проживания в Париже» докажем без проблем — достаточно предъявить договор аренды и оплаченные счета за коммунальные услуги торгпредства. У родителей Натальи есть выписка из метрической книги о рождении дочери, а я где возьму свидетельство о рождении? И Семенова нет, а местных умельцев искать долго. А справки об «отсутствии препятствий к браку» и «правоспособности», что такое? Отсутствие препятствий, вероятно, отсутствии у меня другой супруги? Так оная в паспорте означается, гляньте, все чисто. Так нет же, им особая справка нужна. А правоспособность, это как? Предоставить справку, что я имею гражданские права и исполняю свои обязанности в РСФСР?

Еще немного и мы с Натальей плюнули бы, но будущий тесть, которому шлея попала под фалды, поднял на уши все свои связи, дозвонился до министра внутренних дел и сумел-таки договориться с бюрократий. Оказывается, «отсутствие препятствий» по французским законам — это отсутствие близкого родства между будущими супругами, а вот «правоспособность» — это как раз и есть отсутствие наличия брака (тьфу-ты, язык сломаешь). А все вопросы разом можно решить, если предоставить в мэрию свидетельство о церковном браке, заключенном между мадам Комаровской и месье Кустовым в православном храме. В этом случае мэрия лишь сделает подтверждение, а заодно и поменяет фамилию Кустова на Комаровский (хотя, лучше бы это сделали в русской церкви).

Старая большевичка заартачилась, в церковь идти не хотела — мол, от Бога отреклась еще гимназисткой, а то, что когда-то венчалась с неким Андреем, так это фикция, уступка царскому произволу. Но здесь и меня, что называется, «понесло», пришлось убеждать невесту, что с точки зрения партийной этики мы все равно провинились, допустив церковный брак собственных сотрудников, а мне руководство настоятельно рекомендовало жениться. И вообще, если останусь холостым, так опять появится эта самая Капитолина-Полина, требующая, чтобы я на ней женился.

Не знаю, что больше подействовало, но Наташка, повздыхала, но согласилась.

И вот, мы пришли в церковь. Если бы все закончилось просто и священник, как это показывают в фильмах или пишут в романах, «окрутил» будущих супругов на раз-два, но шиш вам. Настоятель Александро-Невского собора, к которому мы явились, сумрачно посмотрев на живот невесты, перевел взгляд на меня:

— Когда последний раз исповедовались и причащались?

Мы с недоумением переглянулись. Наталья порывалась что-то сказать, а я, опережая невесту, чтобы та не ляпнула что-то непристойное, сообщил:

— Еще до революции.

Эх, я и тут, в храме пользуюсь казуистикой. «До революции» — понятие относительное. Для Наташки это могло быть и хм … Первая русская революция, а для меня, то есть, для Володьки Аксенова, февральская. Уж на фронте-то он наверняка к исповеди ходил, и причащался. До госпиталя — это точно. Ну как я скажу священнику, что мне на самом-то деле гораздо больше лет, чем я выгляжу, что на самом-то деле я женат и дочь у меня есть, взрослая? А уж про то, что я «попаданец», даже и заикаться не стану. Нормальный русский священник, услышав такое, просто вытурит меня из храма, треснет кадилом по куполу и будет прав.

— Значит … — призадумался батюшка на несколько секунд, снова перевел взор на живот невесты, и сказал: — Завтра утречком, после заутрени, приходите на исповедь и на причастие, а днем обвенчаю. Не забудьте, — напомнил он. — Приходить надо натощак, не с похмелья и некуренными. Понял, юноша?

— Да я и не курю, — хмыкнул я.

— А что так? — отчего-то удивился священник. — Может, ты еще и не пьешь? Не из староверов ли ты, сын мой?

— Из них, — не стал я врать, хотя и стоило бы. Втянув голову в плечи, в ожидании, что мне сейчас придется еще приносить покаяние, или еще что-то этакое (не знаю, что именно), поспешно добавил. — Только я не из беспоповцев, а из единоверцев.

— Тогда ладно, — милостиво кивнул батюшка.

Конечно же утром мы явились на заутреню. Голодная Наталья была мрачна, да и я, успевший привыкнуть в Париже к утреннему кофе и круассанам (хотя на завтрак больше люблю яичницу с ветчиной или сосиски с вареными яйцами), не радовал взор окружающих.