Чего стоит Париж? - Страница 18

Как сообщила разведка, посланная Мано к замку Сен-Поль, девушка действительно была там. Во всяком случае, там находилось место временного бивуака «Летучего эскадрона» мадам Екатерины. А куда, спрашивается, еще мог везти епископ Шатийонский красавицу, поразившую воображение моего отважного друга? Не в аббатство же Сен-Мор, располагавшееся все в том же замке! Ну и, понятное дело, не в гости к парижскому Прево, также обитавшему в Сен-Поле. Стало быть, искать приемную дочь адмирала Колиньи надо было в одном из множества особняков, составляющих нынешнюю королевскую резиденцию. В каком именно? Бог весть! Это остается уточнить на месте. Хотя до места еще тоже надо добраться. Я повернулся к ждущему моих распоряжений лейтенанту:

– Де Батц! Нам нужен баркас.

Слова эти были произнесены тем тоном, каким обычно говорится: «Нам необходимо остановиться, чтобы пропустить по стаканчику вина».

– Слушаюсь, мой капитан! – отчеканил гасконец.

– В нем должны быть сети, весла, мачты. В общем, все, что подобает для того, чтобы создать видимость ночного лова и по возможности припрятать оружие.

– Будет сделано, сир!

– Хорошо бы, чтоб хозяин баркаса был на нашей стороне. Ну и, понятное дело, чтобы это был надежный человек. Иначе нам придется оставлять одного из бойцов для охраны лодки, а сейчас каждый клинок на счету.

– Разумная предосторожность, мой капитан. Я спрошу Жози. Не может быть, чтобы у нее не сыскался такой вот приятель.

– Хорошо. Ну и, понятное дело, передай людям, чтобы они были готовы к бою, – завершил я свои указания.

– Они всегда готовы к бою, сир! – гордо выпалил бравый пистольер.

Я невольно улыбнулся. Слова моего друга если и не были абсолютной правдой, то уж, во всяком случае, были недалеки от истины. Гасконец, а особенно гасконец в Париже, являл собою существо, в любую секунду готовое отстаивать собственное, пусть даже мнимое, величие любыми возможными средствами. И хотя дома он вполне довольствовался полуразрушенной хибарой, традиционно именуемой замком, – здесь он никак не мог смириться с тем, что почести, оказываемые его безденежной милости, в чем-то уступают тем, которые оказываются пэрам Франции и принцам крови.

– Сегодня они должны действовать строго по моему приказу, иначе охрана замка раздавит нас и не заметит.

– Вы шутите, мессир? – с надеждой в голосе спросил де Батц. – Не может быть, чтобы нас не заметили!

– Это уж точно. Но все же предупреди людей.

– Слушаюсь. – Мано повернулся и вышел из комнаты, а я остался стоять у окна, разглядывая коньки кровель и острые шпили церквей темнеющего на глазах Парижа.

Отчего-то мне он представлялся значительно более светлым.

Угрюмый, рассеченный диск луны, цепочки факелов ночной стражи да огни на башнях выхваченной из темени громады Бастилии – вот все, что противостояло в этот час надвигающейся тьме. Маловато. Я закрыл глаза, представляя Париж, точно залитый немигающим заревом миллионов лампад и свечей. На каждой улице, в каждом окне, на берегах реки, на мостах, везде…

Впрочем, темнота нам на руку. И шанс дойти куда как выше, и там, на месте… Я еще раз представил особняк Сен-Поль и невольно скривился, словно по ошибке откусил прованский лимон. Войти, найти, уйти, скрыться и, в конце концов, выбраться из столицы, будь она неладна! Каждая задача почти неразрешима. Выполнить же все их одновременно и вовсе не возможно!

Я стоял, вдыхая ночной воздух, разглядывая панораму спящего города, и все мое естество бунтовало против того безумия, которое я намеревался вот-вот затеять. Вернее, уже затеял. Мано с минуты на минуту радостно, как обычно, доложит, что баркас готов и вообще все готово и гасконцы, как обычно, с нетерпением ожидают приказа.

Разум, с усердием прилежного школяра зубрящего латынь, повторял, что ради безнадежного дела я веду на смерть ни в чем не повинных людей. Что, если, не дай бог, кто-то проведает о том, что мы пустились в почти откровенный разбой – на чести Бурбонов появится пятно величиной с Аквитанское море. Что, в конце концов, я – король и мой первейший долг думать о своих подданных, о своей державе… Все это, несомненно, было правдой… Но мои гасконцы были готовы к бою. Как всегда, готовы к бою и ждали моего приказа. И я был обязан вести их! Ибо там, на другом берегу реки, в неприступном замке Сен-Поль, томилась Прекрасная Дама, отрада души вернейшего из моих паладинов, дочь моего соратника и жертва предательских интриг Злой Колдуньи.

Король, способный в такой момент дать приказ отступить, возможно, и может быть правителем низкой черни и скаредных буржуа, но верности дворянства он недостоин.

Мне вспомнился недавний турнир. Собравшиеся со всех концов Франции лучники пускали стрелы в цель. На ста шагах каждый из них должен был пронзить одним выстрелом три раскачивающихся на веревках кольца и попасть в древко копья, врытого в землю за ними. Дело считалось невозможным, пока, почти не целясь, не поразил цель граф Дюнуа, Орлеанский бастард. Я нервно передернулся: «Какой Орлеанский бастард! Почудится же такая ерунда! Он мертв добрых полторы сотни лет! Опять это наваждение!»

– Вас что-то тревожит, мой капитан? – донеслось из-за моей спины. Должно быть, задумавшись, я не слышал стука в дверь. Ибо де Батц, а это был именно он, не входил без предупреждающего стука в королевскую опочивальню, невзирая на то что и сам квартировал здесь же.

– Н-нет. – Я повернулся к боевому товарищу, волевым усилием стараясь вернуть себе ясность мысли. – Просто ночь будет прохладной. И сырой. Должно быть, к утру пойдет дождь.

– Вы правы, сир, – кивнул Мано. – На небе собираются тучи. Но я пришел доложить, что Жозефина договорилась с одним из своих дружков. Баркас у нас есть.

– Прекрасно! Значит, ближе к утру выступаем.

Под утро действительно начал накрапывать дождь. Я с немалым удовольствием слушал приглушенный стук капель по иссушенной летней жарой листве. Сентябрь брал свое, на краткий миг оживляя опаленную солнцем зелень, чтобы, натешившись с ней, отдать в руки немилосердному октябрю.

Мне всегда нравилась эта погода. Сейчас – более чем когда бы то ни было. Тихий, мерный шум дождя глушил шаги, смывал следы, навевал сладкие сны страже и, что в нашем случае было весьма важно, тушил фитили аркебузирам. Мне надо было благодарить Бога за любовь Валуа к празднествам и украшениям. Приди в прилизанную, благоухающую фиалкой голову моего кузена Генриха Анжуйского мысль обойтись без золотой цепи в полторы тысячи ливров, без жемчужных серег в ушах, от которых мочки вытягивались вниз под тяжестью камней и оправы, и других тому подобных безделушек, глядишь, оружие у гвардии было бы получше, чем у ополченцев цеховой стражи. Но нет!

Я не разделял страсть Валуа ко всему яркому и блестящему, но зато всегда любил хорошее оружие. У моих людей были пистоли с колесцовыми замками. И на погоду им было наплевать!

Как и уверял Мано, его подружка прекрасно сделала свое дело. Когда мы, двигаясь со всеми предосторожностями, добрались до пирса, хозяин лодки уже ждал нас, прячась от сырости под ветвями могучего дуба, должно быть, помнящего еще указ Людовика Святого, повелевающий выселить всех девиц легкого поведения за черту старых городских стен.

А вот запрет на плаванье ночной порой он, вероятно, еще не застал. Это было еще в годы норманнского нашествия, в годы спасения Парижа святой Женевьевой. Впрочем, не соблюдался этот запрет с тех же самых пор. Разве может что-нибудь заставить рыбаря не забрасывать сети на рассвете, когда самый клев?

Увидев нас, рыбак показался из темноты, поглубже надвигая на голову широкополую войлочную шляпу с высокой тульей и поправляя тяжелый плащ из грубой материи, даже название которой было мне неведомо. Дойдя до нас, он кивнул и высунул из-под плаща раскрытую ладонь, ожидая обещанную мзду.

Точно так же молча де Батц сунул ему в руку тощий, словно вяленая треска, кошель с остатком нашей наличности. Флегматичный лодочник подкинул мешочек, прислушиваясь к звуку, затем развязал его, посмотрел содержимое, осторожно, двумя пальцами извлек одну из монет, покрутил перед глазами и, удовлетворенно хмыкнув, спрятал полученный гонорар за широкий кожаный пояс.