Chefs deuvre - Страница 2

Страстно, в безумном порыве ко мне ты прижалась

Страстно…

Черная мгла колыхалась

Безучастно.

Что-то хотелось сказать мне родное, святое…

Тщетно!

Сердце молчало в покое

Безответно.

Мягкие груди сильней и сильней прижимались,

Жадно, —

Тени во мраке смеялись

Беспощадно.

6 ноября 1895

Мы встанем с тобой при свечах,

Дитя мое!

Мы встанем с тобой при свечах,

Дитя мое!

На черно-безжизненный сад,

Из вышины,

Последние звезды глядят

И серп луны.

Еще не рассеялась мгла,

И солнца нет,

Но чара ночей отошла,

И брезжит свет.

В томлении ждем мы, когда

Лучи свои

Торжественно бросит звезда,

Звезда Любви.

Но все неизменно вокруг,

Дитя мое!

О, плачь же со мною, мой друг,

Дитя мое!

29 октября 1895

Умереть, умереть, умереть!

На таинственном фоне картины

Вырезается ярко мечеть,

Издалека кричат муэдзины,

Грохот города слышен вдали…

О заветные звуки земли!

Озарен, весь в звездах небосвод,

Кипарисные купы поникли.

Красный Марс между веток плывет

На последнем своем эпицикле.

Холодеет скамья, словно гроб.

Знаю, знаю свой злой гороскоп!

Ты ко мне прибежишь, проскользнешь,

Вся дрожа, с беглой молнией взора.

И опять всю жестокую ложь

Прошепчу тебе, бедная Кора!

Мы сомкнем упоенно уста…

Но мне все предрасскажет мечта!

Темный сад напоен, опьянен

Знойным запахом роз и жасмина.

Жизнь прекрасна, как сказка, как сон,

Как певучий призыв муэдзина.

Но как страшно вперед посмотреть!

Умереть, умереть, умереть!

29 ноября 1895

Черные тени узорной решетки

Ясно ложатся по белому снегу.

Тихие звезды — задумчиво-кротки,

Месяц пророчит истому и негу.

Черные окна немого собора

Смотрят угрюмо на белое поле.

Здесь ты и дремлешь, малюточка Кора,

Спишь беспробудно в холодной неволе!

Вижу я ночь твоей родины дальней,

Яркое небо, в пылающих звездах!

(Ах, там созвездия блещут кристальней,

Ах, там живей и томительней воздух!)

Смуглая девочка знойного Юга,

Что ты искала на Севере слепо?

Счастья, в объятиях нового друга?

Но обрела лишь молчание склепа!

Ясными рунами вписанный в небе,

Я (астролог беспощадно-жестокий!)

Верно прочел твой мучительный жребий,

Но утаил от тебя эти строки!

Все совершилось безжалостно-скоро:

Звезды родные солгать не хотели!

Здесь ты и дремлешь, малюточка Кора,

Спишь беспробудно под песни метели…

Ноябрь 1895

В ночной полумгле, и атмосфере

Пьянящих, томящих духов,

Смотрел я на синий альков,

Мечтал о лесах криптомерии.

И вот — я лежу в полусне

На мху первобытного бора;

С мерцаньем прикрытого взора

Подруга прильнула ко мне.

Мы тешились оба охотой:

Гонялись за пестрым дроздом.

Потом, утомленно вдвоем

Забылись недолгой дремотой.

Но чу! что за шелест лиан?

Опять вау-вау проказа?

Нет, нет! два блестящие глаза…

Подруга! мой лук! мой колчан!

Встревоженный шепот: «Валерий!

Ты бредишь. Скажи, что с тобой?

Мне страшно!» — Альков голубой

Сменяет хвою криптомерий.

Февраль 1895

Мне опять приснились дебри,

Глушь пустынь, заката тишь.

Желтый лев крадется к зебре

Через травы и камыш.

Предо мной стволы упрямо

В небо ветви вознесли.

Слышу шаг гиппопотама,

Заросль мнущего вдали.

На утесе безопасен,

Весь я — зренье, весь я — слух.

Но виденья старых басен

Возмущают слабый дух.

Из камней не выйдет вдруг ли

Племя карликов ко мне?

Обращая ветки в угли,

Лес не встанет ли в огне?

Месяц вышел. Громче шорох.

Зебра мчится вдалеке.

Лев, метнув шуршащий ворох

Листьев, тянется к реке.

Дали сумрачны и глухи.

Хруст слышнее. Страшно. Ведь

Кто же знает: ото ль духи

Иль пещеры царь — медведь!

1911

Душен воздух вольных прерий,

Жгучи отблески лазури,

И в палящей атмосфере

Чуют птицы, чуют звери

Приближенье дальней бури.

Но не я поддамся страху,

Но не он нарушит слово!

И рука, сдавив наваху,

Приготовлена ко взмаху,

На смертельный бой готова.

Чу! как будто смутный топот!

Что нам бури! что нам грозы!

Сердце! прочь безумный ропот,

Вспомни ночь и вспомни шепот…

Гей! сюда! я здесь, дон Хозе!

15 августа 1895

Лист широкий, лист банана,

На журчащей Годавери,

Тихим утром — рано, рано —

Помоги любви и вере!

Орхидеи и мимозы

Унося по сонным волнам,

Осуши надеждой слезы,

Сохрани венок мой полным.

И когда, в дали тумана,

Потеряю я из виду

Лист широкий, лист банана,

Я молиться в поле выйду;

В честь твою, богиня Счастья,

В часть твою, суровый Кама,

Серьги, кольца и запястья

Положу пред входом храма.

Лист широкий, лист банана,

Если ж ты обронишь ношу,

Тихим утром — рано, рано —

Амулеты все я сброшу.

По журчащей Годавери

Я пойду, верна печали,

И к безумной баядере

Снизойдет богиня Кали!

15 ноября 1804

Раздумье знахаря-заклинателя

Лишь только закат над волнами

Погаснет огнем запоздалым,

Блуждаю один я меж вами,

Брожу по рассеченным скалам.

И вы, в стороне от дороги,

Застывши на каменной груде,

Стоите, недвижны и строги,

Немые, громадные люди.

Лица мне не видно в тумане,

По знаю, что страшно и строго.

Шепчу я слова заклинаний,

Молю неизвестного бога.

И много тревожит вопросов:

Кто создал семью великанов?

Кто высек людей из утесов,

Поставил их стражей туманов?

Мы кто? — Жалкий род без названья!

Добыча нам — малые рыбы!

Не нам превращать в изваянья

Камней твердогрудые глыбы!

Иное — могучее племя

Здесь грозно когда-то царило,

Но скрыло бегучее время

Все то, что свершилось, что было.

О прошлом никто не споет нам.

Но грозно, на каменной груде,

Стоите, в молчаньи дремотном,

Вы, страшные, древние люди!

Храня океан и утесы,

Вы немы навек, исполины!..

О, если б на наши вопросы

Вы дали ответ хоть единый!

И только, когда над волнами

Даль гаснет огнем запоздалым,

Блуждаю один я меж вами,

По древним, рассеченным скалам.

15 ноября 1895