Чаушеску и «золотая эра» Румынии - Страница 10

Открывая заседание политбюро, Чаушеску расставил все точки над “i”: “Здесь явно вмешательство зарубежных кругов, иностранных шпионских кругов, начиная с Будапешта… Известно также, что как на Востоке, так и на Западе все говорят, что в Румынии следовало бы изменить положение”.

Затем Чаушеску учинил жесткий допрос “силовикам”, которые, в силу своих “пораженческих и капитулянтских позиций” позволили первоначально незначительным событиям перерасти в мятеж “деклассированных элементов”. Обращаясь к министру обороны Василе Миля и министру внутренних дел Тудору Постелнику, разгневанный Чаушеску заявил: “Вы не выполнили приказ, который я вам дал в качестве верховного главнокомандующего и который обязателен для вас! Как это можно?! Хулиганы ворвались в здание уездного комитета партии, избили солдат, офицеров, а они не вмешались?! Что предприняли твои офицеры. Миля, почему вы сразу же не приняли меры, почему не стреляли? Нужно было стрелять, чтобы скосить их, дать предупреждение, а потом стрелять по ногам… Вы не говорите правду. Только сейчас вы мне ее сказали, а до этого дезинформировали”.

Когда же Миля и Постелнику стали заверять Кондукатора в своей преданности, тот им заявил:

"Врага не победишь проповедями, его надо уничтожить. Социализм не построить ложью и заверениями в преданности, он создается только в борьбе. Сейчас в Европе идет капитуляция, подписываются соглашения с империализмом, чтобы ликвидировать социализм”. Ответы главы Секуритате генерала Влада также диктатора не удовлетворили. Чаушеску заявил, что он смещает все трех “силовиков”. Однако неожиданно против этого выступил премьер-министр Константин Дэскэлеску, которого поддержали Георге Рэдулеску и Маня Мэнеску. Куда подевалось былое единодушие и единомыслие?! Все это было совершенно неожиданно, и Чаушеску, придя в бешенство, выскочил из зала заседаний, бросив: “Тогда выбирайте себе другого генерального секретаря!”.

В конце концов страсти улеглись, Чаушеску вернулся, а “силовики” остались на своих постах, заверив политбюро, что незамедлительно примут все необходимые меры. Правда, при этом генерал Миля как бы мимоходом обронил: “Я искал во всех военных уставах и нигде не нашел параграфа, где бы говорилось, что народная армия должна стрелять в народ…” Его прервали, но все это уже выглядело как несогласие с диктатором, скрытое противодействие его приказам. Именно поэтому Чаушеску и был так раздражен – он впервые столкнулся с откровенным саботажем его указаний и, похоже, совершенно не был готов к этому. И все же серьезной угрозы для себя в этом инциденте он не увидел. Что было тому причиной – старческая усталость, потеря чутья, исключительное самомнение, слепая вера в сподвижников? Вряд ли сейчас можно ответить на этот вопрос.

Как бы то ни было, ни осложнение обстановки в Тимишоаре, ни непонятная волокита “силовиков” не помешали Кондукатору уже вечером 17 декабря отбыть в Иран. За себя он оставил Елену Чаушеску и ближайших соратников – Эмиля Бобу и Маня Мэнеску.

18 и 19 декабря Чаушеску находился в Иране. Однако 20-го он прервал визит и вернулся в Бухарест, где в тот же день выступил по радио и телевидению. Он заявил, что “действия хулиганствующих элементов в Тимишоаре были организованы и начаты при поддержке империалистических кругов и шпионских служб различных зарубежных государств с целью дестабилизации ситуации в стране, уничтожения независимости и суверенитета Румынии”. Вскоре румынское телевидение показало несколько репортажей о собраниях трудовых коллективов различных предприятий страны, участники которых поддержали обращение Вождя.

21 декабря по указанию Чаушеску в Бухаресте был созван митинг. На Дворцовой площади собрались манифестанты с лозунгами в защиту социализма в стране, с портретами супругов Чаушеску. В полдень с балкона здания ЦК партии Чаушеску начал свою речь. Вначале все шло как обычно и ничто, казалось, не предвещало неприятностей. Вдруг прямо в толпе раздался взрыв, что вызвало панику среди манифестантов. Позже станет известно, что кто-то взорвал петарду. Чаушеску застыл с открытым ртом и поднятой рукой. На несколько минут телетрансляция была прервана, а когда возобновилась, обстановка на площади уже изменилась. Отовсюду слышались крики “Долой тирана!”, “Долой коммунизм!”. Люди разрывали лозунги, топтали портреты диктатора и его жены. Приближенные увели потрясенного Чаушеску с балкона, а тот силился понять, что же происходит.

К вечеру на Дворцовой площади появились танки, затем послышалась стрельба. Однако, несмотря на вмешательство войск, восстановить порядок не удалось. Днем 22 декабря на крышу здания ЦК сел личный вертолет диктатора, на котором и сбежали супруги Чаушеску. Вскоре после этого мятежная толпа ворвалась в здание. Тогда же стало известно о смерти генерала Василе Миля. По официальной версии, он покончил с собой. Однако его смерть сразу же приписали диктатору, что вызвало взрыв негодования в войсках. Вскоре армия начала переходить на сторону восставших.

После бегства из Бухареста чета Чаушеску добралась до города Тырговиште. Вечером 22 декабря их задержали и доставили в уездный комиссариат полиции. Вскоре туда прибыл майор Ион Мареш.

– Товарищ президент! Я получил приказ обеспечить вашу безопасность. В противном случае мы не отвечаем за последствия. Через 15 – 20 минут сюда прибудут демонстранты.

Чету Чаушеску перевезли в казарму местного гарнизона. Николае и Елена еще не подозревали, что жить им оставалось всего трое суток.

25 декабря в расположении войсковой части, где размещались супруги Чаушеску, приземлились два вертолета. На них прибыли организаторы суда над диктатором – генерал Виктор Стэнкулеску, генерал Вирджил Мэгуряну и один из руководителей новой власти Джелу Войкан Войкулеску.

Их сопровождала группа военных юристов и десантников. К этому времени военная прокуратура в срочном порядке подготовила дело на супругов Чаушеску.

Генерал Стэнкулеску обратился к десантникам.

– Сможете расстрелять их, если будет вынесен смертный приговор? – спросил он. Солдаты согласились.

Между тем Войкулеску инструктировал судей: чету Чаушеску считать “обычными злодеями” и относиться к ним с презрением, “которого заслуживают одиозные преступники”. Видимо, поэтому на суде к обвиняемым обращались на “ты” и использовали непарламентские выражения. Николае Чаушеску обвинитель в своей речи назвал “подлецом”, а обращаясь к его жене, спросил:

"Елена Чаушеску, у тебя что, не в порядке с головой?” Использовались и обычные домыслы, вроде несуществующей виллы Зои Чаушеску, где имелись золотые весы, на которых взвешивали мясо для собак, привозимое из-за границы.

Защитником четы Чаушеску был Мику Теодореску, входивший в пятерку ведущих адвокатов Бухареста. Времени для знакомства с делом и предварительной беседы с подзащитными у него не было. Ни одного из свидетелей суд не вызывал. Поразительно, что защитник в своем заключительном слове признал подсудимых виновными, то есть выступил в роли прокурора.

В ночь с 26 на 27 декабря румынское телевидение показало видеозапись суда над четой Чаушеску. В кадре были видны только обвиняемые. Состав военного трибунала и главный обвинитель ни разу не были показаны. Позднее стало известно, что им был Джику Попа. С самого начала Николае Чаушеску заявил, что признает только Конституцию страны и что этот суд является незаконным.

Обвинитель: Мы судим вас согласно Конституции страны. Сейчас не время преподавать нам уроки. Мы прекрасно знаем, что нам надо делать, и знакомы с законами.

Зачитав обвинительный акт, прокурор потребовал для подсудимых смертной казни.

Н. Чаушеску: Я буду держать ответ только перед Великим национальным собранием, я не признаю этих обвинений. Я хочу говорить только перед Великим собранием. Вы совершили государственный переворот, придет день, когда вы ответите перед народом.

В ходе допроса, когда Чаушеску хотел рассказать о том, что случилось в Тимишоаре, обвинитель его прервал Очевидец декабрьских событий, советский журналист Николай Морозов позднее напишет, что, просматривая видеокадры суда над Чаушеску, “мы увидели полное самообладание, непреклонный характер, презрение к смерти”. И с этим во многом можно согласиться.