Часы затмения (СИ) - Страница 8

- О господи, будто не помнишь! - рассердился Рюрик. - Ну, облил я тебя, ну, и чё? Умер? Нет, не умер. За это ты мне плюху отпустил?

- Нет, нет, стой! - завопил я. - Что?! Что было потом?

- Ты прикидываешься или реально с катушек съехал?

- Р-рюрик...

- Не рычи - деда разбудишь.

Я послушно захлопнул рот. Рюрик смотрел уже с каким-то брезгливо-веселым интересом.

- Ну и? - спросил он. - Чё ты прилип как банный лист? Сам ведь все прекрасно знаешь. Ну, облили тебя, ну, проснулся, ну, поорал. Потом оделись и побежали в школу. Дальше рассказывать?

Я сел. В висках тяжело толкалась кровь. Так, подумал я. Вот, значит, что. Проснулся, оделся, побежал в школу. И - ничего, никаких тебе обоев, никаких люстр... Но как же так? Нет, нет, тут что-то не то. Как это - никаких обоев? А дома тогда что? Сейчас же - собственными глазами! - видел и обои, и люстру, и маму. Да и не просыпался я ни на каком котловане! Я там только...

ЗАСЫПАЛ! Тут меня словно кипятком окатило. Засыпал, повторил я почти с ужасом. Только засыпал. Всего лишь и ничего больше... Мысли сбились в кучу, застопорились, стали буквально давить на череп изнутри. Думай, Кривомазов, думай! Вот лег ты на бетон, солнышко светит, ты и задремал. Подошел Рюрик, постоял-постоял, зачерпнул воды и...

Я посмотрел на Рюрика. Он глядел на меня точно так же, как когда-то глядела его сестра по дороге в школу. Я начал терять нить, быстро одернул себя и принялся думать дальше. Так. Мысли снова застопорились, я скорчил гримасу от усилия. Та-ак! - повторил с нажимом. Лег - уснул. Уснул - облили водой. Облили водой - и вот я здесь... Н-нет, не здесь. Рюрик говорит, что там. А там меня и в помине не было... Хорошо, а кто тогда был?.. Я нервно взъерошил волосы. А действительно - кто?..

- Говоришь, в школу побежали? - спросил я в страшном волнении.

Рюрик вполне серьезно кивнул: да.

- И успели?

- Прямехонько на второй урок.

Я облизнул пересохшие губы.

- А-а... как я себя вел?

- Честно говоря, странновато, - признался Рюрик.

Цепенея, как в дурном сне, я весь поддался вперед.

- Как-как?

- Ну-у... - Рюрик невинно отвел глаза. - Например, когда тебя вызвали к доске, ты подошел к Лиане Валериановне и укусил ее за нос. Потом схватил ножницы и отхватил Ванеевой косичку. Она долго плакала.

Какое-то время я смотрел на него в упор. Рюрик молчал, потом вдруг не выдержал - заржал.

- Идиот, - сказал я беззлобно. - Шут гороховый.

- Шут гороховый! - передразнил Рюрик с удовольствием. - Еще спроси, какого цвета на тебе трусы были!

- Это ты, небось, запомнил.

- Как же! Состарюсь - напишу мемуары. Назову "Я и мой чокнутый сосед", а?

Я резко поднялся и, сунув руки под мышки, прошелся по комнате. Кулаки так и чесались. Впрочем, чего я ждал? Правды? Понимания?

- Ладно, - буркнул я раздраженно. - С тобой только лясы точить. Вали давай в ванную, или куда ты там собирался.

Рюрик с сомнением прищурился.

- А ты тут ничего не натворишь?

- Нет, я тоже валю.

- Смотри, - он предупреждающе поднял пухлый палец. - Дома веди себя смирно, не то отведут в дурку. Я к тому, что навещать тебя не буду.

Только сейчас я заметил, насколько он изменился. От мелкого конопатого бесенка остались лишь повадки, в остальном это была точная копия дядь Толика в масштабе один к трем. Не хватало только тельняшки и волосни на бюсте. И когда он успел так отожраться?

Впрочем, долго я об этом не думал. Махнув рукой, поплелся домой.

Давно рассвело; родители были уже на ногах, кровати прибраны, и сладко тянуло с кухни закипающим молоком. Меня позвали к столу. Я промычал что-то насчет немытых рук и нечищеных зубов и был отослан в ванную. Запираться не стал (к чему?), равнодушно отвинтил кран, равнодушно умылся теплой водой с привкусом хлорки, потом столь же равнодушно поплелся к себе в комнату.

Минут через десять - причесанный, в новой форме, украшенной стершимся значком октябренка - я сидел на кухне. На завтрак была рисовая каша с черносливом. Папа, по обыкновению, отпускал шуточки, мама, по обыкновению, пыталась на эти шуточки не реагировать. Со дня нашей последней встречи они нисколечко не изменились - все тот же улыбчивый добродушный папа и все та же нежная родная мама. Если на миг забыться, я бы с легкостью смог повторить то утро перед походом на котлован.

Несколько раз я порывался прекратить это. Так и тянуло ахнуть ладошкой по столу и заорать что есть мочи: "Замолчите немедленно! Кто вы такие? Что вам от меня надо? Довольно! Довольно!" Но духу, естественно, не хватало. В лучшем случае я бы просто расплакался от боли в ушибленной руке.

А можно было рассказать. Выложить им все прямо сейчас, честно, как перед смертью. Но - зачем? И главное - с чего начать? Это же все равно что в убийстве признаться. Тут не за себя - за них страшно. Что они будут думать? Как они будут смотреть?.. Да и не поверят. Невозможно ведь в такое поверить. А упрямиться буду - отшлепают, и в угол. У папы рука тяжелая... И Рюрик хорош: дурка, говорит. Это когда запирают тебя в камере и без конца делают прививки - в шею, под мышку, снутри бедра. Бр-р! А потом весь волдырями покрываешься... Нетушки. Уж лучше молчать. И мне спокойней, и всем спокойней...

В окно постучали.

- О, кавалерия пожаловала! - объявил папа. Я как раз покончил с завтраком и относил грязную посуду на мойку.

- Уходишь? - спросила мама.

Я угрюмо покивал.

- Что-то больно мрачен наш детеныш, - проговорил папа, задумчиво облизывая ложку. - Как считаешь, мать? Не заболел случаем?

Последний вопрос, оказывается, предназначался мне. Я запоздало помотал головой.

- А что молчишь, как на допросе? - осведомился папа. - Ну-ка громко и четко: "Отстань, родитель, я здоров!" Или все же заболел?

- Не, - выдавил я.

- Оно и видно. Ну-ка ходи сюда, посмотрим, что там за "не" такое.

Я нехотя приблизился. Папа высвободил ноги из-под стола, обхватил меня ими за талию и притянул к себе. Лицо его оказалось очень близко - сухое, гладко выбритое, со свежим порезом на правой щеке.

- Тэк-с, - сказал он, потирая ладони. - Следи за пальцем, и чур не моргать. Не моргать, говорю!.. Хорошо. Теперь пошевели ушами. Не можешь? Тогда открой рот, скажи "а-а-а". Шире, еще шире... А-атлично. Теперь высунь язык и дотронься до лба.

Страдальчески скосив глаза к носу, я послушно высунул язык и потянулся им ко лбу.

- Саш! - воскликнула мама, а папа вдруг расхохотался на весь дом.

- Ой, не могу, ой, рассмешил! - закричал он, сотрясаясь от хохота. - Ну, пацанва пошла! Ничего не знает!

Мама в веселом негодовании погрозила ему кулаком. До меня все не доходило, я недоуменно хмурился, пока папа не сжалился и не показал, в чем, собственно, фишка. Тогда - совершенно неожиданно - расхохотался и я.

Рюрик постучался снова. Папа подтолкнул меня в спину и сказал:

- Давай, дружок, не унывай. Уши торчком, хвост пистолетом.

На какую-то долю секунды я опять почувствовал то сладостное облегчение, когда можно, не глядя, поверить отцу уже потому, что он старше, умнее и при случае обязательно защитит. Но нет, не получилось. Не в этот раз... и ни в какой следующий.

В прихожей я чуть не зарыдал от этого нехитрого умозаключения. Если бы не мама, стоявшая у телефонной тумбочки, обязательно бы зарыдал. Напялив какие-то туфельки с безобразно стершимися каблуками, я покорно подставил лоб, дождался поцелуя, затем подхватил изрядно затасканный портфель и, не прощаясь, вышел.

Все повторилось: солнце хищно лизнуло по глазам, я заморгал (на этот раз без всякой оторопи), а отморгавшись - увидел Рюрика. Насвистывая смутно знакомый мотивчик, потолстевший Рёрик Ютландский из рода... - как там его? - восседал на той самой лавочке, в той самой, кажется, позе, в какой я видел его, еще будучи первоклассником. Только теперь вместо Фильки в ногах у него валялся портфель. Это показалось мне непривычным. Я огляделся. Ага, вон она. Положив лохматую мордочку на коротенькие лапки, Филька грустно и с опаской выглядывала из глубины своей будки. Бедняжка. На днях ей здорово досталось от соседского петуха... Тут я помотал головой. Петуха? Какого еще петуха? Через секунду я уже знал - какого. Ага, вот оно как. Теперь ясно. Все равно что кино смотреть. Меня там не было, но я все помню... Интересно, а как... хотя нет, совсем не интересно...