Часы затмения (СИ) - Страница 21

Нужно просто взять себя в руки, думал я, стискивая пальцами лицо. Раз и навсегда взять себя в руки. Когда-то давно я вроде так и решил сделать. Но тогда я был ребенком. Сейчас - все иначе. "Правда, иначе?" - спросил кто-то с удивленным ехидством, и я мысленно дал ему под дых, чтоб не вякал. Правда, подумал я. Еще какая правда. Небо не видело такой правды...

- Да, - сказал я, выпрямляясь, - это ты правильно сделала. Всегда так и делай. Не обещаю, что такого... ну, вчерашнего... не повторится, но деньги, которые найдешь в карманах, - все твои. Бери, даже не спрашивай. - Тут я оживился. - У меня, кстати, еще есть. Заначка.

- Заначка? - недоверчиво переспросила мама.

Я кивнул.

- Книжку о Гулливере помнишь, коричневую такую?

Мама не ответила.

- Ну ту, что теть Галя подарила. На полке, на самом верху лежит... должна лежать. Так вот, там кое-что есть. Даже не кое-что, а порядочно. Бери все без остатка и отдавай долги. Должно хватить, даже, наверно, останется.

Некоторое время мама смотрела на меня с сомнением. Потом повернулась и, не говоря ни слова, ушла.

Я слышал, как она зашла в мою комнату, включила свет, передвинула стул к полке с книгами, затем наступила тишина. Тогда я сел за стол и осторожно помассировал виски. Под черепушкой гудело, как в растревоженном улье, но я улыбался. Так тебе, сволочь, думал я с веселой мстительностью, обращаясь непосредственно к "промежуточному". Будешь знать, где раки зимуют... Впрочем, подумал я тут же, вряд ли он расстроится. Ахнет от удивления, почешет затылок да и махнет рукой. Доброе дело - оно доброе дело и есть. Решит, что сам додумался... Хотя какая разница! Не о том речь, совсем не о том... Зараза, как же башка трещит! А я ведь ничего так и не попил...

Возвратилась мама, приблизилась к столу и, наклонившись, обняла меня за плечи. От нее пахло детством. Я прикрыл глаза и потерся щекой о ее руку.

- Колючий, - сказала мама. - Бриться когда будешь?

- Сегодня.

- Нужно бриться каждое утро. Это должно войти в привычку, как чистка зубов или уборка постели. Так твой отец говорил.

Я заулыбался.

- Он еще добавлял что-то насчет опорожнения мочевого пузыря.

- Хм, - сказала мама. - Тебе, кстати, вчера Стасик звонил.

- Стасик?.. А, Рюрик. Ну и как он?

- Судя по говору, очень даже: деловой, апломбистый.

Я не совсем понял значение слова "апломбистый", но деловой Рюрик - это что-то новое. Впрочем, сейчас брат легендарного Харальда Клака интересовал меня меньше всего. И все же я спросил:

- Что хотел?

- Ну как - что? О тебе справлялся. Почему, говорит, не звонит? Почему в субботу к нему не заскочил? Мы ж, говорит, договаривались.

Договаривались, недовольно подумал я. С "промежуточным" ты договаривался, а не со мной. С меня взятки гладки.

- На работу тебя зовет, - продолжала мама несколько смущенно, и я понял, что она опять за меня просила.

"Ну что ты будешь делать!" - чуть не вырвалось, однако я сдержался.

- У него ведь новое дело, - говорила мама. - Автомастерская где-то на Августовских Событий. И название звучное такое... не помню. А ты у нас мастер на все руки, это Стасик сам говорил. И зарплата побольше. Плюс, говорит, шабашка. У нас, говорит, одной шабашкой можно прожить. В твоем депо и за полгода столько не наскребешь. Или наскребешь?

Я промолчал.

- Пить, наверное, хочешь? - спросила мама.

- Умгу.

- А воды нет?

- Ни капельки. Это за неуплату отключили?

- Вряд ли. Вся улица без воды со вчерашнего дня сидит. Прорвало у них что-то, вокруг котельной все перерыли. Давай-ка я тебе компота налью?

- А есть?

- Спрашиваешь! Грушевый, персиковый, виноградный - на любой вкус. Открыть только надо. На зиму закатывала, ну да ладно.

- Раз на зиму, то лучше оставь.

- Ну, как оставь? Ты ж у меня до рассвета не доживешь.

С этим было трудно спорить. Мама вознамерилась разомкнуть объятья.

- Нет, нет, не уходи! - заныл я. - Не надо компота, к черту компот, обойдусь!

Мама удивленно рассмеялась и обняла меня крепче.

- Что еще за телячьи нежности?

- Просто побудь рядом, - попросил я. - Как в детстве. Помнишь - я еще в садик ходил, - прибежал утром на кухню, а ты мне лоб потрогала, вплеснула руками, в кровать уложила, и ни в какой садик я не пошел. - Я помолчал, умиротворенно улыбаясь. - Градусник показал тридцать семь и шесть - всего ничего, но ты здорово перепугалась. И на меня страху нагнала. Накрыла пледом, напоила чаем с малиной. Я тогда обжег язык и шепелявил на следующий день. Хотя следующий день я не... А еще таблетки были. Ты их потолкла, да? Вода была очень кислая.

- Странно, - сказала мама и снова засмеялась. - Как ты все это запомнил?

- А ты разве не помнишь?

- Не так хорошо... Хотя нет, вру, сейчас вспомнила. Это ведь тогда ты об Адке расспрашивал?

Я открыл глаза.

- О ком?

- Ну, Антон Александрович, как не стыдно! - укоризненно сказала мама. - Родную сестренку уже забыли. Я еще тогда подумала: как четырехлетний карапуз мог все это запомнить? Вы ведь оба младенцами были, когда ее не стало. И я точно знаю: ни я, ни отец при тебе ни разу о ней не говорили. Я потом специально у теть Гали допытывалась, но она тоже ни гу-гу. Даже свекровь, Зоя свет Петровна, ни слухом ни духом, все на отца твоего грешила.

- Подожди, - сказал я и, вывернув шею, вопросительно посмотрел на маму. - О ком ты? Какая Адка? У меня была сестра?

Мама приоткрыла рот.

- Я ж тебе несколько раз говорила, - пробормотала она. - Да, у тебя была сестра, Аделаида Александровна, умерла в младенчестве от пневмонии. Мы с отцом решили, что тебе лучше не знать до поры. А ты каким-то образом запомнил, как вы вместе спали в люльке.

Последовала немая сцена. Потом я спросил:

- Мы были близнецами?

- Тошка, - сказала мама почти испуганно, - что с тобой?

- Мам, ответь, пожалуйста: мы были близнецами?

Какое-то время мама вглядывалась в меня.

- Да, - сказала она. - Адка была старше тебя на семь минут.

- И умерла от пневмонии?

- Я же показывала свидетельство о смерти... - Вид у мамы стал растерянный. - Несколько раз показывала... И фотокарточку вашу... Ты еще ругался, почему я ее обрезала. Но как же не обрезать?

И тут я вспомнил. Действительно, показывали мне - то есть не мне, конечно, а "промежуточному" - и свидетельство, и фотокарточку. Я даже вспомнил, с каким вселенским равнодушием этот гад выслушал новость о том, что когда-то у него была сестренка, и как мама, решившая, видно, что держать такое в тайне больше невозможно, бережно протянула ему старую черно-белую фотографию, которую прятала бог знает где, бог знает сколько времени. На фотографии была Адка - пухлое розовое личико, выглядывающее из белоснежных пеленок, - я узнал ее мгновенно, и горло болезненно сжалось от этого узнавания. Это было то самое личико... С тихой бессильной ненавистью я заставил себя вспомнить все до конца: "промежуточный", это равнодушное животное, глянул искоса на протянутую фотографию, поцокал и вдруг заметил неровный срез справа, и припомнил, что в семейном альбоме есть похожая фотокарточка с его удивленной мордочкой, где срез уже слева. "Ты обрезала?" - последовал брюзгливый вопрос. Мама ответила утвердительно. И началось: "А зачем?", "А кто тебя просил?", "Фотку хорошую испортила, и ничего больше", - хотя на самом деле было ему абсолютно наплевать...

- Какая температура была - помнишь, - потеряно говорила мама. - А имя родной сестренки - забыл?

- Да помню я ее имя! - сказал я горячо. - Просто... из головы вылетело.

Мама недоверчиво нахмурилась.

- Тут либо одно, либо другое.

- Нет, - возразил я. - По-разному бывает. Ты просто не так поняла. У меня...

Я замолк. Сказать - не сказать? Мама смотрела с немым укором, как смотрят на вконец завравшегося ребенка.