Часы затмения (СИ) - Страница 15
- Извините, - сказал я стоящей около меня седовласой дамочке, - у вас листика с ручкой не найдется?
Дамочка с видимым раздражением оторвалась от лакированного детектива и пробурчала:
- Нашел место!
Я сдержался и молча стал протискиваться к выходу. Вдруг вспомнился Макар: как он хлопнул меня по плечу и что потом произошло. Не успею! - пронеслось в голове. Я не на шутку перепугался и заработал локтями, как ненормальный. Сразу же поднялся гвалт:
- Ну куда, куда прешь? Я тоже выхожу!
- У-у, х-хулиган!
- Да он безбилетник!
- Смотри под ноги, холостежь!
На первой же остановке меня, совершенно мокрого от пережитого напряжения, вытолкали на тротуар. Я отбежал подальше и опасливо ощупал себя. Фу, пронесло. Снова. Интересно, почему? Ведь Макар тогда даже не толкнул - хлопнул слегка...
Но долго я над этим голову не ломал. Оглядевшись, я устремился вверх по улице и не ошибся - универмаг стоял именно там, где и должен был стоять. Я вдавился во вращающуюся дверь и с видом преследуемого дезертира подскочил к первой попавшейся продавщице.
- Листик и ручку! - выпалил я с мольбой.
Хрупкая девушка с прыщавым лицом и мятым передником отозвалась в том смысле, что канцелярский отдел этажом выше, и великодушно указала длинным лакированным ноготком, в какую сторону бежать. Тяжело дыша ртом, я кинулся в том направлении. Не успею, не успею! - гудело в голове.
Но я успел. В отделе канцтоваров меня поняли буквально с полуслова: я еще не договорил, а на прилавке уже лежала зеленая тетрадка в клеточку и шариковая ручка с синей пастой. Я швырнул на блюдце все деньги, какие отыскал в карманах, и тут же, не отходя от кассы, раскрыл тетрадь и принялся судорожно карябать.
"Антон! - писал я страшно неразборчиво. - Когда прочтешь эту записку, не удивляйся, писал ее ты! То есть не совсем ты. Помнишь, как хвастался провалами в памяти, у Шпалы на днюхе, а потом в пивной на Митькина? Так вот, это не провалы, в них бываю я, твой сосед по телу, понимаешь? Прошу, если ты еще не до конца скурвился, прими меры, сходи к доктору, объясни, разузнай, что это такое и т.д."
Поставив точку, я спешно вырвал листок, свернул вчетверо и с видом, будто это документ о моем помиловании, сунул в нагрудный карман рубашки. Успел, подумал я с непередаваемым облегчением. Теперь - хоть потоп... Продавец канцтоваров - плотненький дядька с глубокими залысинами - кашлянул и иронически поинтересовался:
- Депеша?
- Цидулька, - ответил я с самым серьезным видом. Потом подхватил тетрадку и повернулся, чтобы уйти.
- А сдача? - напомнил продавец почти оскорблено.
- Оставьте себе, - бросил я и вдруг замер. Новая страшная мысль обрушилась на меня: почерк! Он может не узнать почерка! Я схватился за нагрудный карман. Сверить! Немедленно! - подсказал внутренний голос. И сейчас же накатило спасительное знание: все тетрадки в училище, в девятой аудитории на шкафу. Я скривился от мысли, сколько народу придется перевидать. Нет, домой, только домой - там полным-полно старых тетрадок...
- Что вы сказали? - спросил я у продавца.
- С сердцем, спрашиваю, проблемы? - участливо поинтересовался тот и сразу же добавил: - А сдачу бери. Мне твои подачки как собаке "здрасьте".
Я молча сгреб деньги в ладонь и спросил как бы между прочим:
- Какое сегодня число, не помните?
- Девятое, кажись.
- А месяц апрель?
Продавец вздернул левую бровь.
- Может, какой год тоже не знаешь?
- Не знаю, - признался я, следя за его реакцией.
Продавец медленно сложил руки на груди и нахмурился.
- Вот что, парень... - начал он строго, но я перебил:
- Понял, понял: выход там.
Сделав ему ручкой, я спустился на первый этаж, подмигнул прыщавой девушке и вышел на улицу. Солнце жарило нещадно. От раскаленного асфальта волнами поднимался жар, как от печки. Я приложил тетрадку ко лбу на манер козырька и огляделся. Ага! Прямо через дорогу у подъезда горисполкома стоял газетный киоск. К нему я и направился. Впрочем, дату я уже знал, просто решил лишний раз убедиться.
Подойдя к киоску, я приник стеклу и, якобы выискивая нужную газету, выведал искомое: девятое число весеннего месяца апреля одна тысяча девятьсот девяносто второго года. Так-то, господин вторая личность. Девяносто второй год на дворе! Я извлек на свет цидульку и со спокойной совестью вписал в нее подтвержденную дату.
Дальше неинтересно. Вернувшись домой, первым делом сверил почерки. Почерки совпадали. Мы даже ошибки писали в одних и тех же словах. Я отыскал альбомный лист и переписал все начисто, добавив для убедительности побольше крепких словечек (что-то подсказывало, что по-другому до уважаемого "соседа по телу" не дойдет). Сунув и чистовик, и (на всякий случай) черновик послания в карман, я прошелся по пустому дому.
Дом представлял собой жалкое зрелище. Из-под неприбранных кроватей шел неприятный запах застоявшейся пыли. Тускло отсвечивал и лип к подошвам стертый "до мяса" линолеум. Штукатурка на потолках местами вспухла, местами осыпалась. Но самое страшное ждало на кухне. Мойка - вся в черных пятнах от сбитой эмали - давилась горой немытой посуды. Чашки, блюдца и прочая утварь - все имело основательный утрамбованный вид, будто лежало здесь от начала времен. Столешница напоминала наждачную бумагу из-за россыпи окаменевших хлебных крошек. Тут и там темнели следы стаканных донышек. Из мусорного ведра свешивалась картофельная шелуха, торчали, словно готовые к пуску ракеты, горлышки пивных бутылок. И ни тени былого уюта, ни намека. Я засучил рукава и молча принялся за дело.
Сначала я перемыл всю посуду, даже ту, что якобы чистой стояла в сушилке. Потом, настрогав хозяйственного мыла в ведро с водой, взялся за швабру. Я работал усердно, без перекуров, чувствуя, как с каждым вымытым квадратным метром ко мне возвращается любовь к жизни. Комната за комнатой я навел порядок по всему дому. На это ушло без малого два часа, и хотя руки у меня натурально отваливались, я собою гордился. Теперь и свидание с Юлей представлялось не такой уж безнадежной затеей. В крайнем случае, оно лишний раз доказало бы "промежуточному" что записка, которую он прочтет завтра утром, - не розыгрыш. Не будет же он на полном серьезе утверждать, что это он с Юлей гулял?
Покончив с уборкой дома, я решил привести в порядок себя и направился в ванную. Там я минут пять тупо простоял у зеркала, пытаясь привыкнуть к своей повзрослевшей роже. Оказывается, я уже брился, и кто-то уже успел сломать мне нос и выбить один зуб (слава богу, не передний). Вдосталь наглядевшись на это безобразие, я сбросил одежду и полез под душ.
Субъективно это был первый душ в моей жизни, и он мне сразу понравился. Я вертелся под обжигающими струями, охал от наслаждения и старательно терся жесткой мочалкой, соскабливая с кожи трудовой пот. Извел за этим делом целый кусок мыла. Когда подушечки пальцев сморщились и потеряли чувствительность, я с сожалением завинтил кран и некоторое время сидел на краешке ванны, привалившись к умывальнику. В голове было просторно и пусто, как после продолжительной болезни, и я никак не мог понять, хорошо это или плохо. Пока так сидел, тело обсохло. Тогда я накинул на плечи махровое полотенце и босиком пошлепал в комнату.
Пора было думать об обеде, но душ до того меня измотал, что, увидев кровать, я со сладким стоном рухнул грудью на подушку, обнял ее как любимую женщину и пролежал без движения добрых полтора часа. Нет, я не уснул - сна не было ни в одном глазу. И я ни на секунду не забывал о записке, которая осталась в кармане брюк в ванной. Мне просто было хорошо сверх всякой меры, и я неторопливо размышлял о том, как это, наверное, замечательно - иметь возможность каждый день убирать свой дом, превращать грязное в чистое, тусклое в блестящее, хаос в порядок, а потом разбрасывать пропотевшую одежду по полу и лезть под всеутешающий душ... Наверное, не каждый может оценить подобную возможность. Наверное, есть те, кто такой возможности и не знает. Но руку даю на отсечение - нет и быть не может таких, для которых подобная возможность непозволительна как смертный грех... Или все же есть? Может, я не один такой? Может, нас много? Быть может, все человечество страдает этим недугом и появляется лишь время от времени, чтобы тут же пропасть, раствориться в обыденности, как растворяется рафинад в горячем чае? Если так, то это не что иное, как агония, и я наблюдаю собственное умирание, а значит, нужно просто перестать сопротивляться и отдаться на волю неизбежному. Может, так и поступает большинство?..