Частная жизнь вождей - Ленин, Сталин, Троцкий - Страница 7

В селе Шушенское Ленину не нравилось, что крестьяне много пьют, горланят песни на улицах, задирают юбки местным женщинам в кустах, на сенокосах, ночью прямо под окнами избы, где жил Ленин. Возможно, все это повлияло на мнение Ленина по поводу образа жизни российской деревни, выразившееся в его словах об "идиотизме деревенской жизни".

Есть воспоминания и Ленина о Шушенском:

"Село большое, в несколько улиц, довольно грязных, пыльных - все как быть следует. Стоит в степи - садов и вообще растительности нет. Окружено село вонючим навозом, который здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом, так что для того, чтобы выйти из села, надо всегда пройти некоторое количество навоза. У самого села речонка Шушь, теперь совсем обмелевшая. Верстах в 1 - 1, 5 от села (точнее от меня: село длинное) Шушь впадает в Енисей, который образует здесь массу островов и протоков, так что к главному руслу Енисея подхода нет. Купаюсь я в самом большом протоке, который теперь тоже сильно мелеет."

СУПРУГИ-РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Из ссылки Ленин и Крупская направились в Уфу. Ленину в то время было 30 лет, его жене - 31 год.

Через два дня Владимир Ильич без сожаления расстался со своей молодой женой - его ждала революционная работа. У Крупской ещё не окончился срок ссылки, ей оставался один год. Ленин двинулся дальше, поближе к Питеру.

С Крупской осталась её мать Елизавета Васильевна, на долю которой выпало безмерное терпение в жизни для ведения всего хозяйства супругов-революционеров. Мать не слышала от дочери никогда нежных слов в адрес супруга. "Товарищ" и "революционер" - эти слова были в ходу её дочери и её мужа.

О переезде в Россию рассказывает брат Ленина Дмитрий Ульянов:

"Получив извещение о времени выезда Владимира Ильича, я встретил его в 50 верстах от Москвы, в Подольске, где тогда жил. Нашел его в вагоне третьего класса дальнего поезда; по всему видно было, что публика ехала из холодных стран - меховые шубы, дохи, сибирские шапки с наушниками, валенки, бурки и т. д. были разбросаны по вагону. Владимир Ильич выглядел поздоровевшим, поправившимся, совсем, конечно, не так, как после "предварилки". Прежде всего он расспросил про семейных, про здоровье матери, стал спрашивать о новостях, но скоро выяснилось, что он гораздо богаче меня новостями, несмотря на то что ехал из ссылки, а я жил под Москвой".

Ленин спешно собирается за границу. У него был готов заграничный паспорт и две тысячи рублей, сумма по тем временам совсем не малая. Въезд в Питер ему был запрещен, но он этот запрет нарушил и приехал в столицу одновременно с другим революционером - Мартовым. Их выследили и арестовали.

Сидение в кутузке продолжалось не более двух недель. Владимир Ильич очень беспокоился, чтобы у него не отобрали заграничного паспорта, который был уже в кармане, а с этим паспортом был связан дальнейший план действий: ехать за границу и приступить к изданию большой политической газеты будущей "Искры", которая должна стать органом революционной социал-демократии.

Паспорт не отобрали и через дней десять его выпустили.

Владимира Ильича ждали дома с нетерпением. Как только он перешагнул порог, начал рассказывать о своих последних злоключениях, и прежде всего об этом "старом плуте и дураке" - исправнике. Он был ещё возбужден после этой схватки: "Хотел отобрать у меня заграничный паспорт, старый дурак, так я его так напугал департаментом полиции...".

Попав за границу Ленин перестал писать письма жене. Крупская забеспокоилась: понимала, что она как жена, кроме Ленина, никому не нужна.

* * *

В марте 1901 года срок ссылки Крупской закончился. Она засобиралась в Москву.

Вспоминает Н. Крупская:

"Заезжали с мамой в Москву к Марии Александровне - матери Владимира Ильича. Она тогда одна в Москве была: Мария Ильинична (сестра Владимира Ильича) сидела в тюрьме, Анна Ильинична была за границей.

Из Москвы отвезла я свою мать в Питер, устроила её там, а сама покатила за границу.

Направилась в Прагу, полагая, что Владимир Ильич живет в Праге под фамилией Модрачек.

Дала телеграмму. Приехала в Прагу - никто не встречает. Подождала-подождала. С большим смущением наняла извозчика в цилиндре, нагрузила на него свои корзины, поехали. Приезжаем в рабочий квартал, узкий переулок, громадный дом, из окон которого во множестве торчат проветривающиеся перины...

Лечу на четвертый этаж. Дверь отворяет беленькая чешка. Я твержу: "Модрачек, герр Модрачек". Выходит рабочий, говорит: "Я Модрачек". Ошеломленная, я мямлю: "Нет, это мой муж". Модрачек наконец догадывается. "Ах, вы, вероятно, жена герра Ритмейера, он живет в Мюнхене, но пересылал вам в Уфу через меня книги и письма". Модрачек провозился со мной целый день, я ему рассказала про русское движение, он мне - про австрийское, жена его показывала мне связанные ею прошивки и кормила чешскими клецками.

Приехав в Мюнхен - ехала я в теплой шубе, а в это время в Мюнхене уже в одних платьях все ходили, - наученная опытом, сдала корзины на хранение на вокзале, поехала в трамвае разыскивать Ритмейера. Отыскала дом, квартира № 1 оказалась пивной. Подхожу к стойке, за которой стоял толстенный немец, и робко спрашиваю господина Ритмейера, предчувствуя, что опять что-то не то. Трактирщик отвечает: "Это я". Совершенно убитая, я лепечу: "Нет, это мой муж".

И стоим дураками друг против друга. Наконец приходит жена Ритмейера и, взглянув на меня, догадывается: "Ах, это, верно, жена герра Мейера, он ждет жену из Сибири. Я провожу".

Иду куда-то за фрау Ритмейер на задний двор большого дома, в какую-то необитаемую квартиру. Отворяется дверь, сидят за столом: Владимир Ильич, Мартов и Анна Ильинична. Забыв поблагодарить хозяйку, я стала ругаться: "Фу, черт, что ж ты не написал, где тебя найти?". Хотела ругаться и дальше, но встретила холодный, пристальный взгляд сестры Ленина Анны, которая в отсутствии Крупской и при людях называла её "мымрой".

Крупская знала, что Анна Ильинична не одобряла их брака с Лениным, смотрела на неё свысока, считала её занудливой, неразговорчивой, крайне обидчивой женщиной по любому поводу, особенно если ей делали хотя бы маленькое шутейное замечание. Раздражали Анну и сплетни о том, как Надежда таскалась с "товарищами". Нет дыма без огня. Надежда "изменила" мужу ещё в сибирской ссылке.

Вот как это было.

"Представьте себе, в верстах в двадцати от Шушенского жил и работал на сахарном заводе ссыльный революционер Виктор Константинович Курнатовский, который, познакомившись с Крупской, тут же влюбился в нее... Крупская не смогла устоять перед его, рассказывают, необычайной красотой. Молчаливая, задумчивая супруга тут же превратилась в веселую, остроумную женщину.

"Вы, Надюша, по отчеству Константиновна, и я Константинович! - хитро говорил ей Курнатовский, - Можно подумать, что мы брат и сестра".

"Сестра" довольно улыбалась.

Можно долго рассуждать, почему так произошло: или Ленин не очень хорошо справлялся со своими супружескими обязанностями, или просто Курнатовский был слишком опытным обольстителем, чтобы перед ним смогла устоять эта "дурнушка". Но все это так и останется рассуждениями и догадками, поскольку в подробности этого романа Крупская предпочитала не углубляться в своих воспоминаниях". (См. "Интимная жизнь Ленина", цит. произв., с. 104).

Надежда Крупская из ссылки сестре Ленина Марии Ильиничне Ульяновой: "Все же мне жалко, что я не мужчина, я бы в десять раз больше шлялась" (1899).

Встречалась Н. Крупская, с "разрешения" Владимира Ильича, с В. Курнатовским и в Париже, когда тот приехал туда, после ссылки, больной туберкулезом.

Анна порывалась поговорить об этом поведении Надежды с Лениным, но тот все время уходил от разговора: "Не время, Аннушка, заниматься всякими сплетнями. Перед нами сейчас стоят грандиозные задачи революционного характера, а ты ко мне с какими-то бабскими разговорами".

"Когда я приехала в Мюнхен, - вспоминает Крупская, - Владимир Ильич жил без прописки у этого самого Ритмейера, назывался Мейером. Хотя Ритмейер и был содержателем пивной, но был социал-демократом и укрывал Владимира Ильича в своей квартире. Комнатешка у Владимира Ильича была плохонькая, жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки, которая угощала его мучными блюдами. Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана.