Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини - Страница 74

Насколько легко было убедиться в величии этой трагической фигуры в обстановке, когда сама природа способствовала излиянию чувств, настолько труднее стало это сделать в маленькой тесной комнате на вилле Орсолине, где Муссолини обычно встречался с журналистами. Одна из них, Мадлен Мольер, так описывает свои впечатления от встречи ним. Прежде всего, она едва узнала в этом человеке дуче. С бритой головой, бледным лицом и тусклым взглядом он больше походил на узника, чем на президента. В глазах застыло выражение покорности, но отнюдь не униженности. Его смирение, готовность подчиниться судьбе несли оттенок сожаления и примирения.

"О чем вы хотите меня спросить, - задал вопрос Муссолини, обращаясь к Мадлен, - я вас помню, семь лет назад вы приезжали в Рим. Тогда я был действительно интересным собеседником. Теперь же я фактически покойник. Но я ничего не боюсь. Смерть не страшит меня. Я думаю, что она - своего рода благодарность Богу за его земные страдания... Сегодня утром ко мне в спальню случайно влетела ласточка. Она отчаянно билась о стены, пытаясь найти выход, но в конце концов обессиленная упала на мою кровать. Я осторожно, чтобы не причинить ей боли и не испугать, взял её в руки, открыл окно и разжал ладони. Сначала она, видимо, не поняла, что произошло и со страхом смотрела по сторонам, затем расправила крылья и с радостным щебетанием вылетела из комнаты. Этот птичий восторг запал мне в душу. Для меня никто уже не откроет окна, чтобы выпустить на свободу. У меня теперь только один выход - умереть. И это справедливо. В своей жизни я совершал ошибки и готов за них заплатить, если только цена моей жизни окажется достаточной платой. В тех случаях, когда принимаемые мною решения вытекали из моих ощущений, я никогда не совершал ошибок, но когда я следовал велению рассудка, то ошибался очень часто".

"Да, синьора, - продолжал Муссолини, - со мной все кончено, мое солнце закатилось. Я ещё продолжаю исполнять обязанности, но все уже не имеет смысла. Я жду, когда представление окончится, наблюдая за этим фарсом как бы со стороны. Мое самочувствие оставляет желать лучшего, уже в течение года я ничего не ем, кроме протертой пищи, не пью, не курю... Возможно, что мое предназначение было лишь в том, чтобы указать путь моему народу, но в таком случае скажите мне, видели ли вы когда-нибудь расчетливого и благоразумного диктатора?"

Чтение - вот что доставляет ему удовольствие. Он много читает, прежде всего книги великих философов. И, пожалуй, это единственное занятие, которое его увлекает. Он надеется, что книги останутся с ним до последнего дня жизни.

Когда его спросили о Чиано, Муссолини ответил: "В то январское утро я понял, что это моя судьба, я почувствовал тогда, что смерть моя близка, но ужасная агония затянулась. Я ощущаю себя капитаном тонущего корабля: корабль гибнет на моих глазах, а я вцепился в маленький плотик среди бушующих волн, всецело во власти стихии. Я кричу, но никто меня не слышит. Но когда-нибудь мир ещё услышит меня".

Писательница Пиа Реджидори Корти захотела обсудить с Муссолини некоторые политические проблемы современности, но он не пожелал говорить об этом. Он предпочел завести разговор о Мадзини, Гарибальди, о философии, о любви, наконец. "Любовь недолговечна, - говорил он, - рано или поздно она проходит, потому что любовники неспособны понять друг друга до конца". Корти пыталась возразить: очень часто кратковременную страсть или увлечение люди склонны принимать за любовь.

НАЧАЛО КОНЦА

14 апреля 1945 года, когда обсуждался план по организации сопротивления союзническим войскам, уже находившимся в Италии, Муссолини был немногословен. Создалось впечатление, что он намерен одобрить план без обсуждения. Казалось, его голова занята другим: как достойно встретить смерть. Когда все же началось обсуждение, и Грациани выступил с резкой критикой плана, обвиняя Паволини в том, что тот многого не учел при его разработке, Муссолини спокойно сказал: "Никто не обязан ехать в Вальтеллину. Каждый пусть решает за себя". На следующий день Муссолини беседовал с отцом Эусебио, армейским капелланом, с которым прежде встречался в Гарньяно, Это была их последняя встреча. Муссолини находился в подавленном состоянии и выглядел, как покойник. У него уже не было сомнений, что дело проиграно. Более того, было предчувствие, что его ожидает насильственная смерть. Однажды в разговоре с сестрой, когда речь зашла о смерти Мадзолини, он сказал: "Бедняга. Но он умер в своей постели, как того желал. А кто знает, где нас настигнет смерть и где будут брошены наши кости!" Через два дня его посетил другой священник, Дон Панчино. "Давайте попрощаемся, отец, - сказал ему Муссолини, - благодарю за ваше заступничество перед Богом. Прошу вас не оставлять меня в своих молитвах, я в этом очень нуждаюсь, так как знаю, что буду убит". Таким же обреченным и смирившимся дуче предстал перед Динале, старым революционером, знавшим его ещё со времени пребывания в Швейцарии. "Я во власти горьких и мрачных предчувствий, - сказал он ему, - ими наполнен воздух". Видимо ощущения надвигающейся катастрофы, пережитые им накануне ареста в Риме, вновь всплыли в его сознании. "Я чувствую себя распятым на кресте. Я много раз испытывал судьбу, и вот, наконец, она повернулась ко мне спиной. Перед смертью все верующие надеются на милость божью. Как я им сейчас завидую! У меня все позади. Я играл до конца, но проиграл. Я оставляю этот мир без ненависти, без обиды, без гордыни. Addio".

16 апреля состоялось последнее заседание Совета министров Социальной республики. "Следующая встреча, - объявил Муссолини, - состоится в Милане". Эти слова он произнес ироническим тоном, как бы напоминая всем и, прежде всего своим оппонентам, - о своем триумфальном посещении этого города в декабре. В Гарньяно Муссолини чувствовал себя крайне неуютно и однажды, беседуя с Меллини, признался: "Мне никогда не нравилась эта дыра; здесь я чувствую себя оторванным от народа. Рим для нас потерян, поэтому Милан будет столицей Итальянской республики". Еще раньше он хотел перенести правительственную резиденцию южнее, в район Монцы, но против этого возражали немцы. Теперь же они предостерегали Муссолини от переезда в Милан, указывая на то, что озеро Гарда находится на пути отхода немецких войск. В Милане немцы не смогут обеспечить безопасность дуче, так как местный гарнизон не располагает достаточными силами. Вопреки советам Вольфа и Рана, ранним вечером 19 апреля Муссолини отправился в Милан под охраной немецких солдат во главе с командиром роты СД Отто Киснаттом и штурмфюрером СС Фрицем Бирцером, молодым человеком с печальным выражением лица, которому было поручено не спускать с дуче глаз ни на секунду.

Солнце уже клонилось к горизонту. Пора было ехать. Муссолини попрощался с Ракелью в саду виллы Фельтринелли, обещав вернуться за ней позже. Ракель впоследствии рассказывала, что, прощаясь, Муссолини упомянул о Вальтеллине, как своем последнем оплоте в Италии, но у неё уже не было сил спорить с ним. Со своей сестрой Эдвигой он был более откровенен. "Германия находится на пределе своих сил, - сказал он сестре. - После окончания войны её территория будет поделена между Россией и западными союзниками. Что касается его самого (тут Муссолини не смог отказать себе в удовольствии в очередной раз продемонстрировать свое красноречие), то он готов вступить в безмолвные просторы царства смерти".

В Милане Муссолини устроил свою резиденцию на первом этаже префектуры, располагавшейся в Палаццо Монфорте. В течение пяти дней к нему не иссякал поток посетителей. Нескончаемые разговоры, проходившие в острой, почти истерической атмосфере, восстановили его силы. Он приехал в Милан угрюмым, подавленным и безразличным, но к 20 апреля обрел спокойствие и уверенность. Он даже заговорил об организации обороны в Вальтеллине. По его мнению, сопротивление противнику в течение месяца дало бы возможность сформировать стабильное правительство и добиться почетного мира. Он энергично обсуждал идею создания антимонархистского фронта, предложив включить туда социалистов.