Часовые любви - Страница 13

— Справедливая была.

— А теперь?

— Что теперь?

— Справедливая?

— К кому?

— Ко мне, например?

— Ты о чем, Вовочка?

— Я о том вечере, когда ты мне позвонила, а я…

— А ты с другой был.

— Случайно одна заскочила, — отмахнулся бывший спортсмен. — Для меня она никакого значения… Понимаешь?

Владимир взял бутылку со стола.

— Будешь? — не спрашивая разрешения хозяйки, предложил он.

— Ведь ты и до этого так со мной поступил. «Раз пришла, раздевайся, ложись в койку!» А потом: «Пошла вон, надоела!» — Маша махнула рукой.

— Хочешь об этом поговорить? Давай! — Он выпил еще. — Так вот, я тогда только с соревнований приехал, вытряхнутый весь был. Еще напился, в милицию попал. Не мог больше! Понимаешь, о чем я? — Маша с недоверием покачала головой. — А с тобой тогда впервые по-настоящему… — Он говорил так искренне, что Маша поверила. — Очень тебя хотел. Теперь понимаешь? — Продолжая свое признание, Володя опустил глаза. — Знаешь, как это у мужчин? Мечтаешь, хочешь, во сне видишь. А когда вот оно у тебя под носом, не очень-то получается. А ты ничего не поняла. Эх ты!

Чувство вины, поначалу охватившее Машу, сменилось подозрением.

— Ага, и поэтому сразу же мне замену нашел? — напомнила она Владимиру о визжащем в трубке женском голосе.

— Самоутвердиться хотел! — не моргнув глазом отбился великий спортсмен.

— Ну и как, получилось? — грустно полюбопытствовала она.

— Ты и свою, и мою жизнь под откос пустила, — театрально вздохнул спортсмен.

— Это почему же под откос? У меня муж — умный, добрый, богатый. Он меня любит больше жизни.

— А ты, ты любишь его? У тебя же тоска в глазах! Во, я вижу, и слезы!

Владимир, встав из-за стола во весь свой могучий рост, наклонился над Машей.

— Маш, бросай его. У меня теперь все есть, и квартира, и деньги. На кой тебе эта заграница! Ты же не такая!

— Мне заграница не нужна. Но его не могу бросить. Он без меня теперь пропадет, — разнервничалась Маша.

— Он ведь старше тебя, Катька говорила. Как это пропадет? Он себе свою немецкую фрау найдет.

— А я что? — Маша смотрела на свою первую безответную любовь, и старые чувства нахлынули вновь, вытащив из глубины никогда не затухавшую страсть.

— А ты за меня замуж выйдешь. И мы будем жить-поживать. Помнишь, как мечтали, когда детьми были?

— Ты шутишь. Это ты не со мной мечтал!

— Разве?

— И потом, Вовочка, я ведь уже замужем. — Маша посмотрела на свой перстень счастья.

Владимир, легко приподняв ее со стула, сгреб в охапку.

— Давай попробуем еще раз. Я так этого долго ждал. Когда узнал, что ты туда навсегда махнула, места себе не находил.

Маша от его объятий затрепетала. Вспомнилась не та холодная постель, с которой он бесцеремонно выгнал ее, а теплая батарея в подъезде после ледяной стужи. Его пальцы, пробравшиеся под ее тоненький свитер, томное детское забытье от первых интимных ласк красавчика, славного на всю школу.

— Где, Володечка, мы с тобой пробовать будем? — одернула сама себя Маша, сдерживаясь изо всех сил. — У мамы моей под носом, здесь, в малюсенькой квартире?

— Значит, по расчету вышла. Я так и знал. — Он театрально опустил голову.

— Не совсем так, Вова. Людвиг такой добрый, такой нежный. И ради меня готов на все. Я всю жизнь на раскладушке спала. И в ушанке мальчишечьей ходила. Не понимала, что живу плохо. А он мне мир показал, одел, обул, как говорится! И ему для меня ничего не жалко. Ты ведь тоже мог бы, у тебя возможности тогда были другие, не такие, как у всех. А ты выгнал меня.

— Заладила: выгнал-выгнал! Пойдем ко мне, поговорим. Тут у тебя мама, брат. У меня квартира.

— Там же у тебя тоже мама?

— Нет. Она сейчас в больнице на обследовании лежит, устроил.

— Мне Людвиг будет звонить, не могу. — Маша мягко отстранилась от своего бывшего возлюбленного.

— Пусть мама скажет, что ты спишь. Подумаешь, что он тебя оттуда достанет?

— Моя мама и вранье? — Маша покачала головой.

— Маш, видишь, как я тебя хочу. — Он взял ее руку в свою, дотронулся ею до своего сердца, а потом стал опускать все ниже и ниже.

— Стой, Вова, я так не могу. — Маша отдернула руку и отскочила, чувствуя, что не в силах сопротивляться.

— Как ты не можешь? Ну-ка поди-ка сюда.

Он выманил ее из комнаты и ловко затолкал в ванную комнату.

— Машка, я же без тебя не могу, понимаешь? — Он осыпал поцелуями ее лицо, шею. — Обними меня, только на минутку.

— Вовочка, мне нельзя, ты же знаешь, я люблю другого.

— Никого ты не любишь, не можешь, — жарко шептал он. — По женщине видно, когда она влюблена. Маша… Вот так, умница, молодец. Я ведь знал, что ты осталась моей. Смотри, как ты дрожишь, хочешь меня? Скажи правду, ты ведь не разлюбила меня? — Он усадил ее на бортик ванны. — Я так долго этого ждал, — расстегивая брюки, приговаривал он. — Не веришь?

Она едва сопротивлялась.

— Ну что ты молчишь? Я больше не могу тебя уговаривать! — Он резко сорвал с нее трусики. — Обними меня! — приказал он. — Не так. Забыла, как я люблю! — Он опустил ее голову. — Вот так. А теперь иди сюда. Тебе же хорошо, я вижу, как ты завелась. Хорошо?

— Да-да-да! — вдруг вспомнив, как они целовались на подоконнике, зашептала Маша.

Ее уносило в прошлое, и казалось, что от Вовы пахло детством, юностью, забытым далеким, что сейчас с неистовой силой он всколыхнул. Сейчас она страстно отдавалась ему, потому что так долго ждала этой минуты.

Звонок в дверь вернул их из путешествия в прошлое.

— Кто это? — недовольно оторвался от нее Владимир.

— Мама, чтобы нам не мешать, выходила к соседке.

— Поехали ко мне, прямо сейчас, — позвал он. — Там нам никто не будет мешать.

Маша согласно кивнула.

— Ма, мы пройдемся, ты не скучай, ладно? — выйдя из ванной, пряча глаза, пробормотала Маша.

Мама ничего не ответила.

Утром Маша набрала домашний номер.

— Это я.

— Слышу.

— Людвиг звонил?

— Нет, но звонил его друг Генрих, интересовался, куда ты так рано ушла.

— А ты что?

— Объяснила, что поехала навещать Бовину маму в больницу. Что туда пускают только по утрам.

— А он?

— Он очень удивился. Спросил, кто такой Вова? Напомнил, что вы должны были ехать в какое-то министерство, там у вас встреча.

— Я совсем забыла, что обещала ему переводить.

— Маша… — Мама хотела что-то сказать.

— Мама, я сама себе не могу объяснить, что со мной! Это, наверное, ностальгия. Ведь меня не было столько лет.

— Ну, если… Впрочем, ты уже совсем взрослая, я не имею права вмешиваться в твою жизнь, только…

— Я понимаю, и больше, чем сама себя, меня никто не осудит.

— Нет, я тебя не осуждаю. Наоборот, стараюсь понять. Ты приедешь вечером или…

— Я обязательно приеду домой. Все, больше этого не повторится! Минутная слабость.

— Дочь, я хотела тебя предупредить, я слышала, нет, мне, кажется, Владимир не тот человек, который тебе нужен в жизни.

В Берлин Генрих улетел без Маши. Она сказалась больной.

— Ты что? — разорялся Людвиг. — Как ты мог ее там оставить?

— У нее простуда, грипп. Она из дома не выходила, — оправдывался помощник.

— Как не выходила? Ты же сказал мне по телефону, что она помогала тебе, вы вместе работали?

— Мне не хотелось тебя огорчать, но она с первого вечера… то есть нет, она съездила в больницу, навестила мать друга и, видимо, там подхватила какую-то инфекцию, потому что…

— Погоди, чью мать?

— Друга.

— Какого еще друга?

— Людвиг, мы не договаривались, что я буду для нее нянькой.

Людвиг устало опустился на стул.

— Закажи мне билет на Москву.

— На когда?

— Как можно быстрее.

— Людвиг, так нельзя, если она… если женщина что-то решила, ты не должен унижаться.

— Я не могу без нее ни одного дня, понимаешь?