Часовщик из Эвертона - Страница 9

— Разумеется.

— Что там у вас сзади? Инструмент часовщика?

— Да.

— То-то я ломал себе голову, никак не мог догадаться, для чего все эти штуковины. Желаете заглянуть внутрь?

Перед ним распахнули дверцу, и он первым делом невольно покосился на сиденье, где еще недавно сидел Бен. Он быстро провел рукой по молескиновому чехлу, словно тот еще хранил тепло его мальчика. Возле педали сцепления валялась мятая белая тряпочка, от которой пахло одеколоном, — это был женский носовой платок.

— Наш патруль обнаружил эту машину около двух часов ночи, но она к тому времени уже довольно долго здесь простояла: мотор успел остыть. Фары были выключены.

Гэллоуэй не удержался и спросил:

— Машина исправна?

— Вот и моих ребят это заинтересовало. Мотор в исправности, ни о какой аварии речи нет.

Он подозвал постового и сказал:

— Можешь перегнать ее в Покипси.

Дейва подмывало возмутиться, спросить, с какой стати ему не отдают его машину.

— Идемте, мистер Гэллоуэй.

Всю дорогу лейтенант не проронил ни слова, пока они не вернулись к нему в кабинет. Туда же вошел полицейский, ездивший за Дейвом в Эвертон.

— Закрой дверь, Дэн.

Лейтенант выглядел озабоченным и, казалось, не знал, как ему быть.

— Хотите сигарету?

— Благодарю вас, нет. Я не успел позавтракать, и...

— Знаю. Нынче ночью вы не спали. Даже не ложились.

Верно ли он себя ведет? Все ли делает, что в его силах, чтобы защитить Бена? Гэллоуэй смертельно боялся допустить какой-нибудь промах. Хитрить он не умеет.

Ему казалось, что лейтенант видит его насквозь. Но почему он так предупредителен к Дейву, часовщику из маленького городка, человеку, прямо сказать, незначительному?

Лейтенант внезапно решился, сел, провел ладонью по густым, коротко стриженым волосам.

— С тех пор как вы, мистер Гэллоуэй, выехали из Эвертона, мы успели навести кое-какие справки, и я обязан поставить вас об этом в известность. Мы, например, выяснили, что ночью к вам приходили Хоукинсы.

Гэллоуэй не вздрогнул, даже глазом не моргнул, но сердце у него упало: теперь уж от разговора о Бене никуда не деться.

— Один из сыновей Хоукинсов катался сегодня утром на велосипеде и заметил у вас в мастерской полицейских. Он сразу помчался домой и рассказал об этом матери. А та поспешила в полицию, надеясь узнать что-нибудь о своей дочери.

Похоже, у лейтенанта тоже вспотели ладони: он достал из кармана платок и принялся его теребить.

— Мистер Гэллоуэй, вы хорошо знаете своего сына?

Началось. Дейв надеялся избежать этого, надеялся из последних сил вопреки очевидности, вопреки логике. Глаза у него заблестели, кадык дернулся. Лейтенант из деликатности отвернулся, словно чтобы дать ему возможность взять себя в руки.

Не узнавая собственного голоса, Дейв выдавил:

— Думаю, что знаю.

— Ваш сын не вернулся ночью домой. Дочь Хоукинсов...

Лейтенант заглянул в свои записи и уточнил:

— ...Лилиан Хоукинс вчера вечером ушла из дому, захватив свои вещи.

С полминуты он молчал.

— Вы знали, что они уехали вдвоем на вашем пикапе?

К чему запираться? Сейчас обвиняют его, а не Бена.

— Я так и подумал после того, как у меня побывали Хоукинсы.

— Вам не пришло в голову, что следует обратиться в полицию?

Гэллоуэй честно признался:

— Нет.

— Ваш сын никогда не вызывал у вас беспокойства?

Дейв выдержал взгляд лейтенанта и твердо ответил:

— Нет.

Это было не совсем правдой, но его беспокойство не имело ничего общего с тем, на что намекал лейтенант. И даже не всякий отец сумел бы его понять.

— Он вам никогда не доставлял неприятностей?

— Нет. Он мальчик спокойный, могу сказать, прилежный.

— Мне уже сообщили, что в прошлом году он был одним из трех лучших учеников в классе.

— Так и есть.

— В этом году отметки у него ухудшились...

Дейв уже готов был объяснить, что дети год от году меняются, сегодня интересуются одним, завтра другим, что в несколько лет им приходится проделать огромный путь развития. Но в глазах лейтенанта он прочел сострадание и, обезоруженный, низко опустив голову, спросил еле слышно:

— Что он натворил?

— Хотите прочесть донесение?

Лейтенант выложил на стол несколько листов бумаги большого формата. Дейв покачал головой. Он не сумел бы прочесть ни строчки.

— В миле отсюда, на дороге в Пенсильванию, но еще на территории штата Нью-Йорк один водитель сегодня утром заметил на обочине человеческое тело. Было это в половине шестого, начинало светать. Водитель сперва проехал мимо, но потом ему стало совестно, он подумал, а вдруг там раненый, и вернулся назад.

Лейтенант, говорил медленно, монотонно, словно читал донесение, хотя на самом деле лишь иногда заглядывал в бумаги, которые лежали перед ним.

— Через несколько минут этот человек явился сюда и сообщил, что обнаружил труп. Я только что заступил на дежурство в Покипси; меня вызвали, и к месту происшествия я прибыл лишь чуть позже полицейских.

Едва ли Дейв что-нибудь слышал. Он мог бы поклясться, что слова перестали быть словами и превратились в цепь картин, мелькавших перед ним, словно кадры цветного кинофильма. Ему не удалось бы повторить ни одной фразы лейтенанта, и все же он был уверен, что следит за перемещениями всех действующих лиц.

Пока все это происходило, он спал, — спал, сидя в зеленом кресле у окна, за которым всходило солнце и начиналась птичья суматоха на полянке.

— По документам, обнаруженным в карманах убитого, мы установили, что его звали Чарлзом Рэлстоном; жил он в Лонг-Эдди, милях в десяти отсюда. Я позвонил к нему домой, и его жена рассказала, что вчера вечером муж отправился на обед к их замужней дочери, которая живет в пригороде Покипси. Жена Рэлстона уже несколько недель болеет, поэтому она с ним не поехала и рано легла спать. Среди ночи проснулась, обнаружила, что мужа нет, но не встревожилась, решив, что он заночевал у дочери: такое бывало и раньше, особенно, если ему случалось выпить лишнюю рюмку. Чарлз Рэлстон был представителем крупной фирмы по продаже холодильников, ему стукнуло пятьдесят четыре...

Лейтенант помолчал, потом отчеканил:

— Он был убит выстрелом в затылок, в упор, по всей вероятности, когда сидел за рулем своей машины. Затем, как показал осмотр места происшествия, его оттащили на обочину, обыскали бумажник и взяли деньги. По свидетельству вдовы убитого, при нем было не то двенадцать, не то четырнадцать долларов.

Настала гнетущая тишина, как в зале суда после объявления приговора. Первым шевельнулся Гэллоуэй: у него затекли ноги.

— Продолжать? — спросил лейтенант.

Дейв кивнул. Лучше покончить с этим сразу.

— Выстрел был произведен из пистолета тридцать восьмого калибра. Рэлстон выехал от дочери и зятя на синем седане «олдсмобил» с номерным знаком штата Нью-Йорк.

Лейтенант взглянул на наручные часы.

— Три часа назад описание машины было передано по радио во всех направлениях и особо — в Пенсильванию: похоже, машина направилась именно туда. Незадолго до вашего приезда полиция Геглтона известила меня, что около двух ночи к придорожной заправочной станции подъехал автомобиль, по приметам похожий на разыскиваемый. Водитель разбудил хозяина и попросил залить полный бак.

Губы у Дейва пересохли, язык жгло, во рту не было ни капли слюны, в горле встал ком — Гэллоуэю казалось, он задыхается.

— За рулем синего «олдсмобила» сидел молодой человек среднего роста, бледный, в бежевом плаще. С ним была молоденькая девушка, она опустила стекло и попросила пачку сигарет. Автомат, торгующий сигаретами, находился в здании, и, чтобы не отпирать, хозяин отдал ей свою пачку, начатую. Молодой человек расплатился десятидолларовой бумажкой, номер купюры мы вот-вот получим.

Это конец. Что тут еще скажешь? Несколько секунд лейтенант сидел, не глядя на Гэллоуэя, потом встал и вышел из кабинета, сделав полицейскому знак следовать за ним. Дейв не шевелился, не чувствовал времени и раза два поймал себя на том, что ему чудится, будто он провожает своего малыша в школу. Перед глазами, быстро сменяя друг друга, мелькали картины. Мыслей не было. Зазвонил телефон — он не обратил внимания. А мог бы, если бы прислушался, разобрать, о чем говорили по телефону в соседнем кабинете.