Часовщик из Эвертона - Страница 7

— Не знаю.

Много времени спустя, расспрашивая и сопоставляя ответы, Дейв обнаружил, что в школе над Беном измывается одноклассник, который гораздо выше и сильнее.

— Он тебя бьет?

— Бывает.

— Чем бьет?

— Кулаками, чем попало, а то просто толкает в грязь.

— А ты не защищаешься?

— Когда буду таким же большим, как он, я его побью.

— Учительница позволяет ему тебя обижать?

— Она не знает.

В те годы он был коротконогий, голова казалась несоразмерно большой; отец часто замечал, как он, воображая, что его никто не видит, что-то яростно бормочет себе под нос.

— Что ты говоришь, Бен?

— Ничего.

— С кем это ты разговариваешь?

— Сам с собой.

— И что же ты сам себе рассказываешь?

— Всякие истории.

Что за истории — Бен не объяснял. Он бдительно охранял свои тайны. Долгое время Дейва мучил вопрос: что он скажет сыну, когда тот спросит о матери? Необъяснимое суеверие мешало ему говорить, что она умерла. А как объяснишь ребенку, что мать бросила его, и он никогда ее не увидит?

Но Бен ни разу об этом и не спросил. Ему шел седьмой год, когда они наконец расстались с Уотербери. Неужели ребята в школе, знавшие все из разговоров родителей, открыли Бену правду?

Возможно, так и произошло, но по его поведению ничего нельзя было понять. Бен не казался ни угрюмым, ни замкнутым; как у всех детей, у него случались вспышки бурного веселья.

— Тебе хорошо живется, Бен? — часто спрашивал отец, стараясь придать голосу побольше беспечности.

— Хорошо.

— Вправду?

— Вправду.

— Ты бы не поменялся ни с каким другим мальчиком?

— Нет.

Только так, кружным путем, Дейв надеялся что-нибудь узнать. Как-то, гуляя с тринадцатилетним Беном за городом, он решился:

— Бен, ты знаешь, что я твой друг?

— Знаю.

— Мне хочется, чтобы ты относился ко мне, как к другу, и не боялся говорить со мной о чем угодно.

Гэллоуэй осекся: он увидел, что мальчик тяготится разговором. Бен всегда стеснялся давать волю чувствам.

— Если тебе когда-нибудь захочется о чем-нибудь меня спросить — спрашивай; я обещаю, что отвечу честно и откровенно.

— Спросить? О чем?

— Не знаю. Бывает, ломаешь себе голову, почему люди делают то или это, живут так, а не иначе.

— Мне нечего спрашивать.

И стал бросать камешки в пруд.

В семь утра внизу, в мастерской, зазвонил телефон — от звонка задрожал пол в квартире. Дейв мгновенно очнулся, прикинул, успеет ли спуститься, обежать вокруг дома и войти в лавку прежде, чем телефонистка даст отбой.

Тем временем телефон смолк. Если это Бен, то он поймет и перезвонит через несколько минут.

На углу Дейв услышал новый звонок, но когда наконец отпер дверь, аппарат уже молчал.

Солнце сияло так же, как луна минувшей ночью. Улицы были пустынны. На лужайке прыгали птицы. Гэллоуэй ждал, застыв в неудобной позе и не сводя глаз с телефона. В полуоткрытую дверь тянуло утренним холодком.

Промчалась машина, потом другая: кто-то едет из Нью-Йорка за город. Дейв машинально пошарил в карманах в поисках сигарет. Кажется, остались наверху.

Звонков больше не было. Ему не очень-то верилось, что звонил Бен, а почему — он и сам не знал. Прошло полчаса. Еще пятнадцать минут. Дейву хотелось закурить, выпить кофе, но он не решался уйти наверх, чтобы не пропустить звонок.

Вечерами Бену часто хотелось позвонить приятелям, и он просил поставить телефон в квартире. Почему Дейв все время откладывал этот расход на потом?

Заснул он, видимо, очень поздно, тяжелым, беспокойным сном, после которого чувствовал себя еще более разбитым, чем вчера вечером.

Надо бы позвонить Мьюзеку. Но зачем? Рассказать о том, что случилось? Они никогда не обсуждали друг с другом личные дела. Дейв вообще ни с кем о них не говорил.

Он сидел, облокотясь на прилавок; глаза щипало, а он все сидел не шелохнувшись, как вдруг какая-то машина на полной скорости выскочила на Главную улицу, завернула за угол и остановилась прямо напротив мастерской.

Из машины вышли двое мужчин в форме полиции штата, свежие, бодрые, чисто выбритые. Задрав головы, прочли фамилию на вывеске над витриной, потом один извлек из кармана блокнот, заглянул в него.

Гэллоуэй пошел им навстречу, понимая, что полицейские ищут его. На пороге, щурясь от бьющего в глаза утреннего солнца, он уже открыл было рот, чтобы спросить:

— Мой сын попал в аварию?

Непонятно, что его удержало — предчувствие или какая-то странность в поведении посетителей. Они словно были удивлены, застав его дома, и недоуменно переглянулись. Может, их поразило, что он небрит и костюм на нем измят после ночи, проведенной в кресле?

В Редли, почти напротив средней школы, было отделение полиции штата, и Гэллоуэй знал, хотя бы с виду, всех шестерых тамошних полицейских, а двое из них, когда надо было починить часы, всегда заезжали к нему.

Но эти явно не из Редли. Они из Покипси или откуда-нибудь подальше.

Наверно, в конце концов он бы не удержался и спросил, просто чтобы не молчать, но в этот момент тот, что был пониже, заговорил:

— Вас зовут Дейв Клиффорд Гэллоуэй?

— Да, это я.

Заглянув в блокнот, полицейский продолжал:

— Вам принадлежит грузовой автомобиль марки «Форд» три эм — двадцать четыре тридцать семь?

Дейв кивнул. Сейчас он был настороже. Инстинкт подсказывал ему, что надо прикрывать Бена. Равнодушно, словно не придавая своим словам большого значения, он осведомился:

— А что случилось? Столкновение?

Полицейские как-то странно переглянулись, потом один ответил:

— Нет. Не столкновение.

Дейв понял, что лучше помалкивать — только отвечать на вопросы. Полицейские попытались заглянуть через его плечо в мастерскую, и он отступил, пропуская их.

— Вы что же, работаете в воскресенье, в восемь утра?

В вопросе чувствовалась ирония: витрина была пуста, на крючках над столом не висели отданные в ремонт испорченные часы.

— Нет. Я живу на втором этаже. Полчаса назад услышал, что внизу звонит телефон, и спустился. Пока обошел вокруг дома, звонки уже прекратились. Я и решил подождать: вдруг позвонят еще раз.

— Это мы звонили.

По их недоумевающим физиономиям Дейв угадал, что они ждали чего-то другого. Вид у них был совсем не грозный, а скорее растерянный.

— Вы ездили куда-нибудь на своей машине этой ночью?

— Нет.

— Она в гараже?

— Нет. Исчезла вчера вечером.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— Между половиной двенадцатого и двенадцатью, когда вернулся из гостей, где пробыл весь вечер.

— У кого вы были?

— У Фрэнка Мьюзека. Он живет за почтой, первая улица направо.

Тот, у которого был блокнот, записал имя и адрес.

Гэллоуэй не потерял головы. Не испугался. И все же ему казалось, что раз его допрашивают люди в полицейской форме, значит, он уже не такой, как все. Мимо то и дело проходили люди, особенно много было. девушек и принаряженных детей — они направлялись в католическую церковь и с любопытством поглядывали на открытые двери мастерской и двух полицейских.

— Итак, вернувшись домой, вы обнаружили, что машина исчезла из гаража?

— Именно так.

— Ночью вы больше никуда не ходили?

— Нет.

Он не лгал, но в то же время скрывал правду и боялся покраснеть. Полицейские снова переглянулись, отошли в угол и стали тихо совещаться. Гэллоуэй машинально пристроился у прилавка, словно принимая клиента, и даже не пытался расслышать, о чем они толкуют.

— Разрешите воспользоваться вашим телефоном? Не беспокойтесь, разговор будет оплачен.

Полицейский обратился к телефонистке:

— Алло! Полиция штата. Соедините, пожалуйста, с отделением в Хортонвилле. Да... Благодарю вас.

Утро выдалось ясное. Вовсю трезвонили колокола, лужайка напротив была усыпана желтыми цветами и расчерчена длинными синими тенями деревьев.

— Фред, это ты? Говорит Дэн. Дай-ка лейтенанта.

Ждать ему пришлось совсем недолго. Говорил он тихо, почти шепотом, сжимая в руках блокнот.