Чаша Торна - Страница 14

— Не сейчас, Берг…

— Простите, Учитель?

— Не сейчас. Я привел ее, потому что тебе пора разобраться на практике в том, что ты столь прилежно изучал в теории. Итак, перед тобой женщина… и поступи с ней так, как поступают с женщинами. — Он некоторое время помолчал, потом добавил, как мне показалось, без особой охоты: — Ну а потом… можешь…

Я снова повернулся к эльфийке. В свете факела ее расширенные от ужаса зеленые глаза отливали красным и желтым огнем, на лбу выступили капли пота, а руки поднялись на защиту в тщетной надежде испугать меня нежными длинными ноготками.

Я бросил одно из самых необычных в этом мире заклинаний. По словам Учителя, это его изобретение, сделанное много лет назад, когда он был еще очень молод…

Мы не вампиры. Лично я считаю себя человеком… ну, чем-то получше, разумеется, чем просто человек, но все же не вампиром. То, на что способны высшие вампиры, получается у них рефлекторно. Их считают разумными созданиями, и в кое-каком разуме им действительно не откажешь, но многие свойства они приобретают изначально, с момента рождения. Я имею в виду рождение вампира, то, чем или кем он был до «рождения», значения, само собой, не имеет.

Так что их способности нам в общем-то не свойственны. Я, к примеру, не могу превратиться в летучую мышь. Вообще, трансформацией тела владеют только вампиры и в несколько меньшей степени — оборотни. Всем остальным существам это недоступно. И ни одному магу, насколько мне известно, тоже. Я не могу сделать человека вампиром, настоящим, по крайней мере. Хотя с помощью заклинаний можно добиться похожих, а иногда и лучших результатов.

Да… кстати, еще одно свойство, которое приписывают вампирам, — необычайный успех у женщин. Я говорю «приписывают», поскольку лично не проверял. Но вот заклинание Учителя — это, я вам скажу… просто произведение искусства.

Короткая фраза, и я почувствовал, как щеки начинают гореть… не слишком приятное ощущение, но оно скоро пройдет, по опыту знаю. Зато теперь я имею возможность оценить эффект этой магии не по книгам, а непосредственно в действии…

Девочка дышит уже иначе… дыхание становится тяжелым, глаза, кажется, раскрылись еще больше, и в них уже не бьется ужас, теперь выражение их совсем, совсем другое… И пальцы уже не скрючены демонстрацией исконно женского оружия…

Кончик розового язычка облизывает верхнюю губу. Ее взгляд становится масленым и горячим, я вижу, как она слегка отводит плечи назад, благодаря чему ее прелестная грудь приподымается и кажется больше… Она протягивает ко мне руки, и теперь в ней нет ни капли страха — только желание, все растущее и растущее с каждым мгновением.

Я приникаю к ее пухлым губкам и получаю в ответ страстный, пьянящий поцелуй — первый поцелуй в моей жизни. Я, возможно, неловок, но она сейчас не способна ничего замечать, она хочет только одного и намерена получить это. И я тоже не возражаю…

Я беру ее резко, даже грубо — она вскрикивает… Надо же, она девственна… У меня мелькает мысль о невероятной сумме, которую Учитель должен был заплатить за девственницу эльфийку… Но мысль тут же уходит, сметенная волной незнакомых ранее ощущений. Я помню, что надо делать, но, как мне кажется, тело и само прекрасно знает, как себя вести… Я чувствую приближение чего-то — мне не раз приходилось испытывать это во сне, но сейчас, наяву, все куда острее, куда сильнее…

У меня вырывается стон, пальцы впиваются в обнаженные плечи девушки, пронзая кожу до крови… Она не чувствует боли, она стонет и изгибается дугой, с силой обхватывая меня своими неожиданно длинными и очень стройными ногами… Ее коготки, еще несколько минут назад нацеленные мне в лицо, сейчас царапают мне спину, но в этом нет угрозы — только страсть…

Ее голова откидывается назад, зеленоватые волосы разметались по соломе… я целую ее покрытую нежным пушком шею и чувствую, как стремительно растут клыки… Уже не в силах удержаться, я впиваюсь в эту чудесную лебяжью шею, уверенно находя пульсирующую жилку, и струя свежей горячей крови брызжет на мое пересохшее нёбо. Девушка бьется подо мной, но я знаю, что она не чувствует ни боли, ни страха… Она счастлива, она испытала такие ощущения, которые недоступны женщине, если ее партнер — обычный человек…

Наконец все заканчивается. Я медленно поднимаюсь, тяжело дыша. Ее нежное, хрупкое тело еще содрогается — смесь экстаза и предсмертных конвульсий. Тыльной стороной кисти вытираю губы— на коже остается ярко-алая полоса, и я с наслаждением слизываю кровь. Клыки уже убрались, я постепенно успокаиваюсь… и — только сейчас замечаю Учителя, который одобрительно смотрит на меня.

— Так, значит, говоришь, семь дней?

— Точно так, ваша милость, точно так. Семь дён, а то и поболе. Это ж его сиятельства курьеры за семь ден доезжают, так у них же, поди, и лошади заводные, да и поклажи кот наплакал. Да уж, тут, пожалуй, и все восемь, а то и девять…

— Ясно, — махнул рукой Рон в призрачной надежде прервать словопрения хозяина постоялого двора, который готов был разбиться в лепешку, лишь бы угодить сиятельным господам.

Хозяина можно было понять — село хоть и большое, но стоит меж двух горных хребтов, караваны наведываются редко, даром что дорога дальняя и не то чтобы совсем уж спокойная. Да и что с местных взять-то купцам? Зерно, шкуры коровьи да прочие нехитрые деревенские товары — так это можно было взять и поближе к местам обетованным, и риска меньше. А что до дешевизны местного барахла, так ведь на одной охране обоза больше потеряешь — стражники, они звонкую деньгу любят и за просто так беречь чужое добро не станут.

Посему купцы сюда наезжали редко и останавливались ненадолго — дела денежные сидеть на одном месте не велят. А уж благородные гости, которые за постой золотом платят, — и вовсе редкость, почитай раз в год забредет какой дворянин… да и те больше в рыло норовят дать, чем с монетой-другой расстаться. И ведь жаловаться на них — себе дороже, его сиятельство герцог завсегда за благородного заступится, вот уж точно, ворон ворону глаз не выклюет…

Эти мысли заставляли хозяина постоялого двора буквально стелиться перед благородными господами, заявившимися вчера. Господа ясно дали понять, что задерживаться не собираются, чем донельзя огорчили предприимчивого хозяина, уже готовившегося подсчитывать барыши. От огорчения, наверное, он содрал с них за постой вдвое против обычного — и ведь ничего, заплатили не поморщившись. «Видать, не потом и кровью нажиты деньги-то, — думал трактирщик, постепенно приходя в привычное благодушное настроение. — Таких и обобрать не грех, все одно уйдут их монеты не мне, так кому другому. Так почему бы и не мне?»

— А дороги нынче, ваша милость, неспокойные… — Он, казалось, не замечал жеста рыцаря, призывающего к молчанию. — Прям скажем, недобрые времена нынче. Говорят, разбойники повадились на обозы нападать…

Он, собственно, даже и не врал… почти. Бандитов в здешних лесах и впрямь хватало — это там, поближе к герцогским владениям, их повывели, а тут, в глухомани… Да только хоть на обозы и нападали, но было это в последний раз год, а то и полтора назад. С тех пор обозов-то и не было, и разбойники, пожалуй, с голодухи перемерли.

— Оно конечно, с караваном каким вам, ваша милость, куда как сподручнее будет и отож безопаснее, охрана какая-никакая. А обозы здесь ходют, не так уж и часто, понятно, но ходют, куда ж без них…

Конечно, никакого обоза не предвиделось в обозримом будущем, но благородным господам об этом знать вовсе не обязательно.

«И ведь доброе дело делаю, — думал хитрец, убеждая себя в том, что ложь во спасение в некоторых случаях просто необходима, — Так ведь могут и взаправду нарваться на разбойников, порежут их почем зря. И золото уведут. А так, глядишь, поживут здесь недельку-другую, авось и раздумают ехать… а счетец тем временем расти будет».

— Так, любезный… а карта у тебя есль? — вдруг спросил Рон.

— Есть, ваша милость, есть, — засуетился хозяин и рванул в чулан. Он просто нюхом чуял запах денег.