Час Орды. Волчонок - Страница 45

Ее рука взметнулась ко рту. Она побледнела и отступила назад. Глаза ее стали огромными.

– В чем дело? – спросил он.

Она попыталась что–то сказать, но из ее горла вырвался только короткий вскрик, не похожий на слова. Она резко нахмурилась.

– В чем дело? – требовательно спросил он. – Что случилось?

– Ты мне не говорил… – она, наконец, справилась с охватившим ее волнением и заговорила, – …что ты собираешься убить его!

Она всхлипнула, повернулась и исчезла. Он стоял, уставившись на то место, где она только что была. Неожиданно позади него раздался женский голос.

– Да, – сказал голос.

Это была принцесса Афуан, и он резко повернулся и очутился с ней лицом к лицу.

– Оказывается, даже такие Дикие Волки, как ты, могут делать ошибки. Я думала, что ты к этому времени уже поймешь, что слабое место Ро – животные.

Он холодно взглянул на нее.

– Ты права, – бесстрастно сказал он. – Мне не следовало этого забывать.

– Разве что… – сказала она, затем немного помолчала, изучая его своими лимонно–желтыми глазами, – …у тебя было намеренное желание вывести ее из себя. Для Дикого Волка о тебе сложилось уж слишком хорошее мнение за такое короткое время. У тебя не только появился такой друг, как маленькая Ро, но и такой враг, как Мекон, и ты заинтересовал не только Словиэля, но и самого Галиана.

Она посмотрела на него таким взглядом, как будто за ним что–то скрывалось.

– Ты меня видишь?

– Конечно, – сказал он.

И затем он внутренне весь напрягся, хотя по его лицу и фигуре это было абсолютно не заметно.

Так как Афуан, находившаяся перед его глазами, внезапно вся изменилась. Это даже нельзя было назвать изменением, потому что в ней не изменилась ни одна мельчайшая черта. Даже выражение ее лица осталось прежним. Но внезапно она стала совсем иной.

Внезапно, эта высокая, белокожая, желтоглазая, беловолосая женщина стала привлекательной. Нет, не просто привлекательной – неотразимо желанной, так что стало почти невозможно себя сдержать. От нее исходила не просто чувственная привлекательность. Она требовала, чтобы ее желали, и это требование было почти гипнотическим.

Только долгие годы одиночества и полной изоляции помогли Джиму противиться тому восхищению, которое Афуан распространяла на него. Только осознание того, что она пытается найти средство заставить его предать все, что он нашел в своих одиноких скитаниях ума и души, где ум и душа человека никогда не бывали раньше, – только это дало ему силы стоять спокойно, бесстрастно, холодно и равнодушно.

И опять резко, без всякой видимой физической перемены, Афуан стала сама собой. Холодной и далекой, ошеломляющей, но не привлекательной по земным стандартам.

– Удивительно, – мягко сказала она, глядя на него своими глазами, которые хоть и были совершенно нормальными, но производили впечатления раскосых. – Просто невероятно, в особенности для Дикого Волка. Но думаю, что теперь понимаю тебя, дикий человек. Что–то в тебе когда–то давным–давно сделало тебя честолюбивым, причем честолюбие это больше самой Вселенной.

Через секунду Джим проделал умственное упражнение, которое перенесло его на арену.

Когда он появился там, трибуны были уже почти полны одетыми в белые одежды Высокородными. Даже за красной границей площадки, которая, очевидно, являлась Императорской ложей, находилось шестеро мужчин и четыре женщины.

Музыка уже началась, и Джим, ведя свою куадрилью, пошел по направлению к Императорской ложе. Когда он подошел поближе, он увидел в ней Афуан, располагавшуюся рядом с Галианом, сидящим в центре рядом с широкоплечим пожилым мужчиной со слегка желтоватыми бровями.

Когда Джим приблизился к ложе почти вплотную, он увидел, что ошибся, и что человек, сидящий в центре, только напоминал Галиана. Но сходство все же было поразительное, и внезапно Джим вспомнил, что Галиан – родной брат Императора. Значит, человек, на которого он сейчас смотрел, был самим Императором.

Он был еще выше Галиана. Он возвышался над остальными Высокородными, окружавшими его, и в его взгляде – что было необычно для Высокородных – проскальзывало нечто честное и открытое; в них был виден большой ум. Он улыбался Джиму, давая разрешение начинать бой. Глаза Афуан холодно уставились на него.

Джим обычно брал себе за правило посвящать убитого быка кому–нибудь из публики, то есть убивать его прямо перед этим человеком.

Он повернул куадрилью от Императорской ложи и повел ее в сражение. Его люди хорошо справлялись с быком, несмотря на то, что он вел себя совсем не так, как искусственный бык на тренировках. Вероятно, этого быка выбрала Афуан или кто–нибудь из ее свиты просто наугад. К счастью, каждый бык имел свои отличия, и Джим знал их все, так что он был в состоянии предвидеть все движения быка, начиная с той самой минуты, когда он вошел в круг.

И тем не менее, как раз здесь от него требовалось все его умение. Более того, его все еще тревожили последние слова Афуан о честолюбии. Очевидно, у принцессы был трезвый, здравый и убийственный ум.

Бой продолжался и близился к своему неизбежному концу. Этот бык не был похож на того, которого он убил на Альфе Центавра III, и он оставался в силе до предназначенного момента в его программе. Наконец, Джим вытащил свою шпагу и вонзил ее в быка точно напротив Императорской ложи. Затем, вытащив шпагу, он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к Императору: частично из–за того, что ему было интересно посмотреть, как он отреагирует, частично потому, что, как сказала ему Ро еще на корабле, от него будут этого ждать. Он подошел к самому барьеру и посмотрел Императору прямо в лицо – в нескольких футах от него. Император улыбнулся ему с высоты своего места. Глаза его, казалось, сверкали необычайно ярко – хотя Джим внезапно заметил, что взгляд его ни на чем не был сконцентрирован.

Улыбка Императора стала еще шире. Из уголка рта потекла тонкая струйка слюны. Он приоткрыл губы и обратился к Джиму.

– Вау, – сказал он, улыбаясь еще шире и глядя сквозь Джима. – Вау…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Джим стоял, не шелохнувшись. По поведению окружающих он не мог понять, как ему надо реагировать. Высокородные в Императорской ложе – да и все остальные Высокородные, насколько хватало глаз, – казалось, намеренно не обращали внимания на тот припадок, или удар, который поразил их Императора. В конце концов, Джим решил, что от него ждут того же самого. Афуан и остальные Высокородные спокойно сидели в Императорской ложе, как будто Император и Джим вели какую–то приватную беседу. И настолько спокойной была эта реакция отсутствия реакции, что она производила почти то же гипнотическое воздействие, которое раньше проделала с ним Афуан, только в этом случае пытались убедить не только Джима, но и самих себя в том, что никакого происшествия с Императором нет, и все в порядке.

Затем, внезапно, все кончилось.

Слюна исчезла с челюсти Императора, как бы смытая невидимой рукой. Улыбка его стала тверже, взгляд сфокусировался.

– …Более того, нам очень интересно будет узнать о тебе побольше, – внезапно заговорил Император, как бы продолжая беседу, тянувшуюся уже некоторое время. – Ты первый Дикий Волк, которого мы видим за долгие годы здесь, при нашем дворе. Когда ты отдохнешь, приходи к нам, и мы побеседуем.

Улыбка Императора была открытой, искренней и располагающей. Голос его был дружелюбен, взгляд осмысленен.

– Благодарю тебя, Оран, – ответил Джим. Еще Ро рассказала ему, что в третьем лице при разговоре с другими следует говорить «Император», а при личном обращении его всегда называли по имени: «Оран».

– Буду очень рад тебя видеть, – сказал Оран, весело улыбаясь.

Он исчез, и через секунду с трибун исчезли все Высокородные.

Джим вызвал перед своим мысленным взором свою комнату и тут же очутился в ней. Задумчиво принялся высвобождаться из своего костюма. Он как раз пытался стащить тугой жакет, когда внезапно прочувствовал, что сзади ему кто–то помогает. Оглянувшись, он увидел Ро.